Кадеты (СИ)
Проснулся, как и положено, среди прижавшихся ко мне пацанов. Еще шесть суток, что делать потом, не знаю. Комдив уже собравшийся отъезжать, меня с собой не взял. Приказал находиться дома и никому никуда ни шагу. Подумав, попросил у Маши тетрадку и ручку, начал записывать все известные мне события в хронологическом порядке. Создание пионерской организации в следующем году, образование СССР, смерть Ленина в 1924, самоубийство Есенина в 1925, и так дальше до 1943 года. Последняя дата – октябрь 1943, без указания события, но с тремя восклицательными знаками. Наделал клякс, к тому же пишу без лишних букв, которые должны скоро упразднить. Закончив, даю тетрадку Маше.
– Дай слово, что прочитаешь, только когда я уеду.
– Я же умру от любопытства! – взмолилась Маша.
– Тогда отдам Нюсе, она тебе точно не отдаст, а сама читать еще не научилась.
– Даю слово! – тут же согласилась Маша.
Мучиться неизвестностью пришлось до обеда, ровно в тринадцать ноль ноль подъехала машина. Теперь уже я душу Артура в объятиях, только без слез. Он еще больше похудел, под глазами синее. Не от побоев, синяков не видно, ногти тоже целые.
– Живой чертяка, как ты, не кашляешь? – тискаю его.
– В порядке, а ты? Говорят тебя били и ты сознание потерял?
– Так, господа кадеты, хватит целоваться! – прервал нас комендант. – Сейчас с моим ординарцем едете к вашей квартирной хозяйке, забираете деньги и ваши вещи. Потом сюда, прощаетесь и вас посадят на поезд в сторону Харькова. А дальше уже сами смотрите куда отправиться.
– Нет, я сам за вещами, а Артур пока пусть помоется, – вношу я коррективы. – Мне помогут припугнуть хозяйку?
– Да, но не переусердствуй. Грабить не нужно, заберешь свое и все.
Да там и нашего более чем достаточно! Потирая руки, отправляюсь мстить. В машине ординарец и водитель, оба молодые парни из рядовых красноармейцев. Впрочем, у ординарца есть какая-то полоска на рукаве, но что она означает не в курсе. А ведь специально изучал знаки различия, а такой не видел.
Марфа оказалась дома, рынок уже разбежался. При виде меня, в сопровождении вооруженных бойцов, побелела, но попыталась изобразить радость от моего возвращения. Получилось плохо. Бойцы, которых я попросил сделать зверские рожи, перестарались, как бы у старушки инфаркт не случился.
– Жадность до добра никого еще не доводила, Ильинична. Давай обратно все, что мы тебе платили, плюс зарплату за эксплуатацию несовершеннолетних. Или я сам возьму.
Киваю на подоконник, под которым у нее заначка. Нюся выследила и мне сообщила.
– Я отдам, все ваше отдам! – трясущимися руками Марфа достает завернутое в платочек богатство. Отвернувшись, прикрывает от нас, перебирает. И…, повернувшись, протягивает мне стопку царских денег.
– Ты что, ох. ла старая?! – взрываюсь я. – А ну дай сюда!
Вырываю из ее рук сверток, Марфа подняла было визг, но пара шагов вперед водителя Мити быстро ее успокоила. Митя, во-первых, достаточно здоровый, чуть поменьше Валуева, в придачу у него шрам через всю щеку, ему даже изображать ничего не нужно. Забираю четыре золотые монеты и все советские рубли, не считая. Мы ей больше заработали, явно еще нычки есть, ну да ладно, хватит. Забираю нашу одежду, упаковав ее в чемодан, обнаруженный на антресолях.
– Кому вы помогаете, они же кадеты! – вдруг сорвалась Марфа, чемодан пожалела.
– Помолчала бы, пока тебе твоего сынка не припомнили, – легко успокоил ее, сразу сникла и больше слова не произнесла до нашего ухода.
Осадочек в душе остался, не смог я по полной отыграться, противно стало. Бог ей судья, пусть живет. Кто знает, нашли бы мы жилье, если бы не она. Пришлось бы тогда Артура в госпиталь класть, не факт что он там выжил бы. Всё, вычеркиваю ее из памяти, нас ожидают новые испытания.
Артур уже вымытый и высушенный, комдив дает нам последние указания.
– Вот документ, что вы следуете в Одессу к своему дяде, он же будет для вас и удостоверением личности, – вручает мне бумагу. – Ростиславу я оставил его данные, а Артур теперь станет Кораблев Семён Семёнович. Сейчас вас отвезут и посадят на поезд, кондуктора предупредят, чтобы вас не трогали. В Харькове с этой бумагой обратитесь к начальнику вокзала, Ростислав, представишься моим родственником. Это в случае если не сможете уехать сами.
– Зачем нам в Харьков, нам в Луганск нужно, – неожиданно возразил Артур.
– Нахрена нам в Луганск, Семён Семёныч? – поражен я больше, чем комендант.
– Гектора отдать, – кивает на клетку Артур.
Закатываю глаза к потолку, Артур неисправим.
– Так они в Харьков потом собирались, – напоминаю ему. – Вот там и подождем.
– Ладно, – согласился Артур.
– Только клетку сам таскать будешь!
Прощание быстрое, время поджимает. Нюся снова принялась плакать, Маша подозрительно смотрит, уж не прочитала ли уже тетрадь? Денег забранных у Марфы оказалось девятьсот тысяч, пятьсот пришлось отдать для возврата пострадавшему. Одну золотую десятку протягиваю Антонине Ивановне
– Это на детей, берите, нам хватит. Разбогатею, еще вышлю.
Взглянув предварительно на мужа, Антонина Ивановна нерешительно взяла золото.
Наконец оторвали от меня Нюсю, выходим к машине. У самого глаза щипает, с чего спрашивается? Увидимся ведь еще, никуда не денусь, раз обещал. Комендант с нами не поехал, дал указания ординарцу Матвею, пожал на прощание руки.
– Надеюсь, еще свидимся, удачи ребята!
– И вы берегите себя, поляки твари еще те, – не сдержался я, ведь о том, что комдив едет на польский фронт он не говорил.
На вокзале нас ожидал сюрприз. Пассажирский поезд отменили по неизвестным причинам, зато отправлялся состав с военными. Вагоны с лошадьми, теплушки с бойцами. Матвей с трудом убедил взять нас в одну из теплушек с казаками.
– Я сказал, что ты мой младший брат, – предупреждает он. – О комдиве молчи, казаки особый народ. Лучше вообще больше молчите.
– Спасибо. Выпейте с Дмитрием пива за нас, чтобы нам легкая дорога была, – даю Матвею двадцать тысяч. Это на три литра пива хватит. Он поколебался, но взял.
– Ну что Семен Семёныч, в путь?
Прикалывает меня такое совпадение, если бы еще Горбунков, то я точно не выдержал бы как услышал.
Глава 13
На таком виде транспорта я еще не путешествовал. Деревянный сарай с маленькими, глухими окнами, внутри деревянные нары, посреди вагона печка-буржуйка. Есть стол из необтесанных досок и несколько лавок. И никакой проводницы с чаем! К нам отнеслись снисходительно, выделили место не очень далеко от печки. Однако стали прощупывать: кто мы, откуда и куда. Придерживаемся версии, что мы циркачи-бродяги, происхождение не помним. Стоило Артуру заикнуться, что он ухаживал за лошадьми, как ему устроили экзамен. Казаки как-никак, для них лошадь важнее жены. Вопреки моим опасениям Артур с честью проверку выдержал. Это меня если спросить что такое чумбур, хакамора или шпрунт, то отвечу, что это блюда армянской кухни. Единственно когда Артур ответил, что кольцо на дуге упряжки называется зга, то я проявил эрудицию. Объяснил, что выражение «ни зги не видно» пошло именно отсюда, подразумевается, что в плохую погоду кучеру не видно эту самую згу. На меня странно посмотрели, то ли такого выражения никто не слышал, то ли это и так все знают.
Скорость передвижения оставляет желать лучшего. Отправились с вокзала вовремя, но буквально через десять минут остановились и простояли часа два. Дальше полчаса движения и снова стоянка несколько часов. Так мы до Харькова будем неделю ехать, а у меня уже меньше пяти суток осталось. К вечеру только проехали Шахты, казаки называют его по старому – Александровск-Грушевский. Ужинать нас позвали к общему котлу, сварили кулеш. Я попытался внести от нас вклад, Антонина Ивановна собрала нам солидный сидор с продуктами, однако сотник сказал – «спрячь и не позорь нас, неужто мы двух мальцов не прокормим» В теплушке едет пятьдесят человек, полусотня, все давно друг друга знают, мы для них как развлечение. Пытаясь отработать угощение, стал развлекать общество анекдотами. Хорошо пошли немного переделанные армейские: