Внедрение (СИ)

Фильм начался. Зал полон. Миша сначала поглядывал на меня, но потом увлекся фильмом. Действительно, бравые десантники побили американцев. С потерями, но победа за нами. Зажгли свет. Вот и кончилось кино. Народ побрел на выход, привыкая к свету. На улице темно. Сейчас прогуляемся еще. Мы с Катей пошли в туалет. Миша сказал, что подождет нас на улице. В туалете курили девчонки из нашей школы. Одна с аэробики увидела меня:
– О, и Макарова здесь. А чего на поздний сеанс не пошла? Не пускают? – Я узнала ее. Это она пыталась подколоть в раздевалке.
– Да оставь ее, Алка, – дернула ее за локоть подруга, – она с мальчиком пришла. Может, того не пускают.
Они засмеялись. Я не отвечала. Катя уже ждет меня наверху. Поднимаюсь и вижу у кассы долговязого парня, который по плохому дурачится над Катей:
– Конец американцам, ха, – показывает он удар в лицо Кате. Та выворачивается, но долговязый прижал ее в угол. Пара приятелей с бутылкой пива скалятся.
Ныряю у него под рукой между ним и подругой:
– Катя, давай к выходу.
– О, еще один. Подкрепление. Сейчас грохнем, – он напирает грудью, направляя руки к моей талии. Катя выскользнула. Я смотрю на свитер под расстегнутой курткой, свисающий с шеи в красных квадратах шарф, дурашливое выражение, широко расставленные глаза. Ондатровая шапка с рыжиной. Высокий, как Влад, наверное. Вижу, где под свитером будут реберные дуги, солнечное сплетение. Понимаю, сейчас можно. Без унижений. Поворачиваюсь боком. Размаха нет. Если ударить прямо, пресс выдержит. Надо бить сверху вниз, тогда мышцы, прикрывающие точку, оттянутся, и хватит даже моих сил. Руки в замок и бью локтем ближайшей руки сверху в ямочку под грудиной. Удар получился короткий и не сильный, но локоток у меня острый. Жердяй убрал от меня руки и согнулся. Сейчас в продолжение самое то тем же локтем или ребром ладони под подбородок. «Треугольник Пирогова» – мелькает мысль. Но нельзя, этого хватит. Боком проскакиваю к двери. С улицы на ступени уже поднимается Миша, сзади Катя.
– Что там? Кто, покажи?
– Да уже никто, – застегиваю куртку, но ошибаюсь. На площадку между клубными колоннами вываливается Длинный, придерживаясь за верх живота. Он начал какую-то тираду, но не успел. Миша одной рукой схватил его за куртку и прижал к стене:
– Ты чего к моей девушке лезешь?
– Да я шутил. А она психованная. Все, ладно.
Миша его отпустил. Мы пошли по аллее.
– Это ты его? Еще и драться умеешь?
– Ничего я не умею. Отпихнула, как могла, и убежала. Ты его знаешь?
– Так это Дима с Дуракова Поля, то ли с первого участка, то ли с Андреевского. Он в ПТУ сейчас. По роже может заехать хоть девочке, хоть деду.
– Давай, Катю проводим.
Проводили Катю, потом меня:
– Спасибо, очень интересное кино.
– Да ладно. Погуляли мало. Кстати, хотел тебе сказать. С нашего класса Алка, дочка Петровны с Дома Быта, тобой интересовалась. Я краем уха слышал.
– Пусть интересуется. Наверное, есть причины. Мне пора.
Миша сделал движение ко мне, но продолжить его не решился:
– Пока. Увидимся.
Дома мама улыбалась:
– А я тебя видела. Что за мальчик?
– Миша из девятого класса. В кино нас с Катей водил.
– Миша, это который?
– Загоруев.
– А, Лены Загоруевой сын. Они, вроде, переезжать собирались в Углич.
– Захочет, и оттуда приедет. Мне пока не до Миш. Надо дядю Васю агитировать в лес сходить или съездить. Где старых берез много. А что за Дураково Поле?
– Это местность. Недалеко у нас, за первым участком. Несколько деревень и село.
– Почему Дураково?
– А там очень много умственно отсталых рождается, да и остальные так себе. Никто не знает, почему. А в трех километрах уже все нормально. Аномалия. Вывезти хотели. Но рабочие нужны, и жить им надо поближе к разработкам. Зачем в лес собралась зимой?
– За грибами. Может, на Дураково Поле и съездить. Помогут заодно.
Мама заливисто смеется:
– Сходи сама к Васе.
Дядя Вася живет на первом этаже. Из-за двери слышу звуки баяна. Стучу.
– Извини, что оторвала.
– Да ты чего, Машенька. Проходи.
 
– Дядя Вася, мне в лес надо. Срочно. И лучше завтра. За чагой.
– Ишь, какая у тебя жизнь интересная. Давай, я тебе в аптеке куплю.
– Эта не подходит. А какая, сама не знаю. На месте определюсь. Березы старые нужны.
– Старые? Можно на вагончиках съездить. Можно по дороге, только надо кого-то организовать с транспортом, – Василий задумался, – о! Знаю, с чего начнем. Есть у меня один дед знакомый. Пасечник. По лесам окрестным много ходит. Тоже травы и грибы собирает. Про тебя, кстати, спрашивал, даже привозить велел на чай с медом. Я уж ему похвастал про твою помощь. Да не смотри букой, дед надежный. Он сам меня наругал, чтоб язык за зубами не держу. «Языком», – говорит, – «оправдаешься и языком осудишься». Я это даже запомнил. Мы ему сейчас позвоним от бабы Лиды через коммутатор и решим.
Сразу дозвониться не удалось. Я ушла домой, а через пятнадцать минут зашел довольный дядя Вася:
– Дед ждет завтра. Только ехать на чем? Так-то и пешком дойти можно, но далековато. Но я найду. Там один собирался на мотоцикле с коляской, нас прихватит. А там дойдем. Обратно, уж как получится.
Рано утром мы переминались у дороги, когда показалась одинокая фара. С мотоцикла слез хромой дядя, невысокий, но с густым басом:
– Я-то хоть по делу. К сватьям с юбилеем помогать, а вас какая нелегкая понесла?
– Да мы к деду Егору. Меду обещал.
– Мед хороший у него.
Дядя усадил меня в коляску, укрыл колом стоящей на холоде рогожкой. Василий сел на заднее седло, и мы двинулись. Сидеть холодно. Благо, ехать недалеко. Через двадцать минут неспешной езды мы вылезли. Дальше путь шел по зимнику пару километров. Небо посветлело, когда мы пришли в деревню. Три дома кучкой стояли у дороги. «Нам туда», – указал дядя Вася на отдельно стоящий домик.
По двору бегала лайка. Нас тут же облаяли. На крыльцо вышел хозяин. Собака улеглась от одного его взгляда. Увидев нас, он спустился и шустро пошел открывать калитку во двор. Точнее, целая дверь распахнулась, и я увидела дедушку. Улыбка не скрывала деловитой сосредоточенности. Седая борода прикрывала шею. Синий ватник накинут на клетчатую рубашку. Мы прошли в дом.
– Ну вот, добрались наконец, – подвел итоги дед, – а я дед Егор.
– Здравствуйте, я Маша Макарова.
– Здравствуй, здравствуй, Машенька. Сейчас завтракать будем. Каша из печи. Такого у себя не сготовите.
Дом у деда бревенчатый, небольшой, два окна по фасаду, но бревна толстые, по полметра. В доме кухня, она же столовая, и спальня, она же и все остальное. На кухне диван, куда нас усадили за старый овальный стол. В углу висели темные иконы. Ближе к потолку на стенах вбиты гвоздики, на которых развешаны пучки трав, полотняные мешочки с чем-то и наволочки с грибами. Дед достал из русской печки чугунок. Кашу разложил по тарелкам.
– А что это за крупа? – меня удивила пышные, нежного вкуса крупинки размером с лесной орех.
– Так перловка, – дед щурится, – удивились? То-то. Жевать ее можно и через полчаса варки. Только это просто вареная крупа будет. А чтобы кашу сварить, между прочем, любимую у Петра Первого, надо часа четыре на медленном огне держать. А лучше в печи ночь.
Было очень просто и очень вкусно. Потом пили чай с земляничным вареньем из пол-литровой банки.
– Давно я такого не ел, – подал голос дядя Вася.
– Меду не предлагаю, потому, как в лес собираемся. Нельзя потеть, – сказал дед Егор, – и после чаю посидим еще.
Напоив нас и убрав со стола, дед отправил дядю Васю дрова рубить:
 
– Обещал мне в прошлый раз да запропал.
– Так я же и появился. Причем, не один, – весело ответил дядя Вася, выходя в сени.
– А мы с тобой поговорим пока, внученька, – дед подсел ко мне поближе, – ты уж не сердись, что я так попросту. Я, как Васю увидел после твоего лечения, так все сразу и понял. Уж отрицать, что лечила, не будешь?