Сенешаль Ла-Рошели (СИ)

— Эти англичане живучи, как свиньи! — поделился Оливье де Клиссон своим наблюдением с побратимом.
— Да уж, с некоторыми приходится повозиться! — согласился Бертран дю Геклен, после чего сказал мне: — Приезжай ко мне обедать.
— С удовольствием! — принял я приглашение.
Надеюсь, на обед будет не свинина.
 8 
 
Города Энбон мы взяли быстрее, несмотря на то, что он был больше, имел недавно отремонтированные, шестиметровые стены, крепкий замок и гарнизон из восьмидесяти человек, не считая жителей. Губернатором был назначенный герцогом Бретонским оруженосец-англичанин Томлен Убиш, но Роберт Ноллис, на которого Жан де Монфор оставил герцогство, прислал на помощь опытного рыцаря Томаса Приора.
Горожанам передали напыщенные слова коннетабля Франции Бертрана дю Геклена:
— Внемлите мне, вы, люди Энбона. Несомненно то, что мы должны вас завоевать, и что мы будем ужинать в вашем городе этим вечером. Поэтому, если кто-нибудь из вас будет достаточно храбрым, чтобы бросить камень, пустить стрелу или каким-нибудь иным образом повредить хоть самому меньшему из наших пажей так, что он будет ранен, то я даю обет богу, что всех вас предам смерти!
Наверное, именно напыщенность повергла энбонцев в уныние, после чего они спустились со стен и разошлись по домам. Восьмидесяти англичанам пришлось защищать довольно таки большой периметр. Бертран дю Геклен не стал ждать, пока установят требюшеты и бомбарды, послал свою армию на штурм. Мои арбалетчики обеспечивали огневое прикрытие. Занимались этим часа два. Англичан было слишком мало, чтобы сдержать хлынувшую на них лавину. Часть их погибла, остальные отступили в замок.
Когда открыли ворота города, коннетабль Франции Бертран дю Геклен произнес гордо:
— Герцог Карл не смог захватить этот город, а у меня получилось!
Он имел в виду своего предыдущего сеньора Карла Блуасского, герцога Бретонского.
Поскольку горожане последовали совету коннетабля, мы никого не тронули, даже грабежа не было. Обожрали, конечно, пока жили там пятнадцать дней, но не думаю, что это слишком уж расстроило горожан. В сравнение с английским гарнизоном, они отделались легким испугом.
Замок был невелик, крепок, с высокими стенами и башнями. Десятка три-четыре англичан, которые в нем засели, теперь могли держать весь периметр. Штурмовать замок — положить много бойцов. Поэтому решили сперва разрушить стену. Продержался так долго замок потому, что обстреливать его можно было только с одного места — улицы, которая вела к воротам. На ней помещалась только одна бомбард а. Сносить соседние дома и делать там позиции Бертран дю Геклен запретил. В придачу, куртины отходили от ворот под углом, поэтому стрелять по ним было бессмысленно, снаряды рикошетили. Били по воротам, которые гарнизон завалил камнями, бревнами, землей и всяким хламом, постоянно подновляя его. Время на это у англичан было. На перезарядку бомбарды уходило несколько часов. За день она успевала выстрелить от силы три раза. Коннетабль Франции никуда не спешил, поэтому и я не лез с советами. Неподалеку располагались с десяток деревень, которые принадлежали английским рыцарям. Их грабежом мой отряд и занялся.
Как я заметил, крестьян — кормильцев человечества — не уважали во все времена, вплоть до начала двадцать первого века. Сомневаюсь, что и позже что-то изменится. В четырнадцатом веке рыцари утверждают, что даже дьяволу в аду не нужны крестьяне, потому что сильно воняют. На счет того, кто сильнее воняет, я бы поспорил, но крестьяне, конечно, были погрязней сеньоров и священников и не пользовались благовониями и духами. Я не мог понять, что удерживает людей в деревнях? Экология? В небольших городах она не хуже, особенно в Средние века и ранее. Невозможность устроиться в городе? Тоже вряд ли, особенно в будущем, когда в больших городах не будет хватать именно неквалифицированный рабочей силы. Напрашивался только один ответ: в деревне больше шансов выжить во время голода. На асфальте ничего не растет, а в сельской местности знающий человек всегда найдет, чем прокормиться. А если рядом есть лес, река или озеро, то никакие голодоморы не страшны. Чем нестабильней ситуация в стране, тем цепче люди держатся за землю, и наоборот. Если не ошибаюсь, в двадцать первом веке в США, которые к тому времени не воевали на своей земле полторы сотни лет, в сельском хозяйстве было занято около трех процентов населения, а в беспокойной России — почти на порядок больше. Или, как утверждают некоторые ученые, крестьянами становятся люди, не имеющие энергии, способные выживать только в данном ареале, потому что научились подзаряжаться от природы ровно настолько, сколько надо, чтобы выполнять примитивную работу? И действительно, как только в деревне появляется энергичный человек, он сразу покидает ее. Среда выдавливает его по-хорошему или по-плохому.
 
О приближении нашей армии крестьяне знали заранее, поэтому успели подготовиться. Всё, что можно было спрятать, спрятали. Остальное продали или съели. Только вот грабили их бывшие крестьяне, не просто энергичные, но и осведомленные, где и что прячут. Пока одна моя сотня обрабатывала деревню, две другие прочесывали соседние леса и находили там много чего. Часть трофеев мы съедали сами, остальное продавали армейским интендантам.
Когда грабить поблизости стало нечего, я подумал, что пора бы двигаться дальше и дал артиллеристам совет:
— Вы бы зарядили все бомбарды и стреляли ими по очереди, выкатывая по одной на позицию. Это, конечно, труднее, чем возиться с одной, но и результат будет ощутимее.
Командовал артиллерией тот самый толстозадый генуэзец Алоиз Спинола. который собирался поучить меня, как стрелять из пушек. Он бы, наверное, послал меня подальше, поскольку действительно слыл самым сведущим пушкарем во всем королевстве, но при разговоре присутствовал Бертран дю Геклен, которого начала раздражать затянувшаяся осада. Тем более, что в Энбон прибыли со своими отрядами герцоги Анжуйский и Бурбонский, графы Алансонский и Перигорский, дофин Овернский и много менее знатных баронов. Коннетаблю Франции хотелось показать им, как он умеет воевать.
— Делайте, как он говорит! — приказал Бертран дю Геклен.
Когда кто-нибудь начинал упрекать генуэзца в слабых результатах стрельбы, Алоиз Спинола с улыбкой превосходства предлагал:
— Покомандуй сам! Может, у тебя лучше получится!
Желающих не находилось. Рыцари предпочитали обходить бомбарды стороной. Многие даже не стеснялись признаться, что побаиваются это «изобретение дьявола». Мне генуэзец не решился сделать такое предложение. Наверное, не забыл, что я знаю, в какой пропорции надо смешивать ингредиенты пороха.
Мой совет пошел на пользу. Пока дошла очередь до двенадцатого орудия, первое уже было почти готово к следующему выстрелу. Англичане не успевали латать бреши. К вечеру ворота и стены рядом с ними превратились в груду развалин. Мне показалось, что наших «снарядов» в этой груде было больше, чем всего остального. Рыцарь Томас Приор запросил мира.
— Сдавайтесь на милость победителя, без всяких условий! — потребовал коннетабль Франции.
В присутствии герцогов он становился кровожаднее.
На милость победителя — это значит, что рыцарю и оруженосцу сохранят жизнь, а всем остальным — по настроению. Поскольку остальные в большинстве своем были лучниками, от которых Бертран дю Геклен натерпелся в прошлом, угадать его настроение было не трудно. Томас Приор и Томлен Убиш понимали это, как и то, что, если не сдадутся, полягут вместе со своими бойцами. Они решили пожить еще немного. Рядовых англичан порубили латники — товарищи тех, кто погиб или был ранен во время штурма городских стен.
 
Такая же история с бомбардами повторилась и под стенами Конкарно. Это был морской порт, расположенный на вытянутом острове и связанный с материком деревянным мостом на каменных опорах. Деревянный настил горожане разобрали. Пришлось нам восстанавливать его. Впрочем, к острову можно было подойти и по дну бухты во время отлива. Коннетабль Франции решил не терять зря людей, посылая их на штурм в короткий отрезок времени между концом отлива и началом прилива. С восстановленной части моста начали обстреливать город из бомбард, меняя их на позиции. Били навесом, по городским домам. На третий день командир гарнизона английский рыцарь Джон Лэнги сдался на милость победителя. За это ему сохранили жизнь и отпустили собирать выкуп всего в пятьсот флоринов.