Воспитательные часы (ЛП)

― Это потому, что так оно и есть!
Бедняжка выглядит таким озадаченным. Такой восхитительно невежественный.
― Почему?
― Ты сейчас серьезно?
― А ты?
Я вздрагиваю. Ненавижу говорить, как одна из тех неуверенных в себе, цепких девушек, которых не выношу. И все потому, что он отказывается признать, что я ему нравлюсь. Не говорит мне, что чувствует. Что еще важнее, он не признается себе в моих чувствах к нему.
Я жажду этих трех слов, так желаю услышать их от него, что не знаю, что на меня нашло. Это гораздо глубже, чем вожделение, которое испытываю к нему каждый день, или как я хочу видеть его, когда мы не вместе. Или как от одного вида его имени на моем телефоне или его машины, припаркованной на улице, меня бросает в дрожь.
Звук его голоса, когда Ретт произносит мое имя.
Как он выглядит, когда возбужден или смущен.
Я влюбляюсь в него.
И это всегда было нашей проблемой, не так ли?
До меня доходит: я знаю, что чувствую, а он знает? Ретт убедил себя, что такая девушка, как я, — что бы это ни значило, — не сможет искренне полюбить его, не говоря уже о том, чтобы влюбиться по уши.
Мое сердце замирает.
― Ретт? ― Я возвращаю ему сотовый.
― Хмм?
― Я… ― Колеблюсь. Сказать ему? Я не должна говорить этого сейчас, не время и не место, но я всегда была слишком импульсивна.
Хочу позвонить Лане за советом, она отговорит меня от края бездны. Я не знаю, как ориентироваться с таким парнем, как Ретт, который держит себя в руках. Который не гоняется за девушками, потому что у него нет уверенности.
Который знает, чего он хочет, но не знает, как это принять.
Я делаю глубокий вдох.
― Думаю, что я расстроена, потому что… ― Мое лицо в огне, горит до корней волос, и я молюсь, чтобы он понял намек. ― Может быть…
― Что ты может быть?
Я не могу понять его ответ ― он встревожен, раздражен или…
― Ты можешь сказать мне, Лорел. Что бы это ни было.
Ретт
― Просто выплюнь — это все равно, что сорвать пластырь. ― Господи, что бы это ни было, я хочу, чтобы она это сказала. Избавила меня от проклятых страданий.
Она нервничает. Выглядит виновато.
Что, черт возьми, так трудно сказать? Она встречается с кем-то еще? Она меня бросает? Черт, это убьет меня.
― Лорел? ― Я едва могу произнести ее имя, от ее молчания меня тошнит.
Когда она открывает рот и вздыхает, из нее вырываются пять слов, которые я никак не ожидал от нее услышать:
― Кажется, я влюбляюсь в тебя.
Моргаю.
Краснею вплоть до боксеров. Проглатываю комок, образовавшийся в горле. Повторяю эти слова снова и снова в своей голове, пока они играют на повторе.
Она серьезно только что сказала, что влюбляется в меня?
Не может быть, бл*дь.
― Слегка. ― Она ерзает в своем кресле. ― Разве ты не собираешься что-то сказать? ― Ее глаза блестят как небо перед дождем. Ее голос? Робкий, хрупкий и необычайно тихий. Шепот: ― Пожалуйста, скажи что-нибудь.
Я понятия не имею, что сказать.
Она любит меня? Эта девушка ― эта горячая, великолепная, сексуальная, умная девушка ― любит меня?
Это отказывается угнездиться в мозгу. Не усваивается.
Не может.
― Боже мой! ― У нее вырывается мучительный возглас. ― Ты не чувствуешь того же. ― В ее широко раскрытых глазах вспыхивает ужас. Опустошение.
Ни одна девушка никогда не говорила мне, что любит меня, если не считать моей матери.
Я сижу в ошеломленном молчании, обдумывая, в основном, сходя с ума.
― Это не так, ― наконец, выдыхаю я, мои собственные слова скрипучие. ― Я просто не знаю, что сказать.
― Тебе не нужно ничего говорить. Я поняла. Не говорила это тебе, чтобы ты отвечал тем же. Мне просто нужно было выговориться, чтобы ты знал, что я серьезно к тебе отношусь. Что бы ты знал. ― Она вскакивает, чуть не опрокидывая стул. ― Мне пора.
― Господи, Лорел, пожалуйста…
Ее ладонь поднимается, чтобы остановить меня, нос краснеет. Она сейчас заплачет.
― Пожалуйста, просто позволь мне уйти, хорошо? Я хочу уйти. Со мной все будет в порядке.
Но она не в порядке, и я тоже.
Ни в коем случае.
Я позволяю ей уйти, на самом деле сижу и смотрю, как она собирает свои вещи, сдерживая слезы, когда запихивает дерьмо в свой рюкзак, все время желая, чтобы мозг заработал.
Господи, подскажи мне хоть раз, что я должен сейчас сказать.
  
ГЛАВА 23
 
«Разлука делает мой член ещё более твердым».
Ретт
― Мама.
― Привет, милый!
― Эй. ― Мое безразличное приветствие заставляет ее действовать осторожно. Возможно, она даже предполагает худшее — что кто-то из команды выкинул еще один глупый трюк.
― Все в порядке? Ты никогда не звонишь.
― Все в порядке. ― Через несколько секунд я прочищаю горло. ― Мне нужен совет.
― Это из-за Лорел?
Ерзаю на стуле и поворачиваюсь к окну.
― Да.
― Что-то случилось?
― Нет. Да. ― Я провожу рукой по лохматым волосам. Почему до сих пор не подстригся? ― Понятия не имею.
― Хорошо, ― говорит она медленно, осторожно. ― Ты знаешь, что можешь говорить со мной о чем угодно.
― Это на самом деле пустяк.
― Окей. ― Она терпеливо ждет меня. ― Это связано с… ― ее голос падает до шепота, ― с-е-к-сом?
― Что? Нет!
― Ты порвал с ней?
― Что? ― Почему она так выразилась: я порвал с ней? ― Нет, ничего подобного.
— Потому что эта юная леди влюблена в тебя, Ретт. Эти голубые глаза светятся, когда она смотрит на тебя.
― Светятся?
― Да. Даже твой отец заметил.
― Папа?
― Да, твой отец, ― мама смеется. ― Знаешь, мы тоже когда-то были молоды. Мы помним, что значит быть jeune et amoureuse (перев с фран.: Молодым и влюбленным). Так проблема в этом? ― У нее тихий голос. ― Это имеет какое-то отношение к делу? Она милая.
Не знаю, можно ли так классифицировать Лорел, но я держу рот на замке.
― И ты ей нравишься.
На самом деле она влюблена в меня.
Любит.
Я прокручиваю это слово в голове, для меня это понятие чуждое.
― В этом-то и проблема? Думаешь, ты ей не нравишься?
Мое молчание говорит само за себя.
― Почему ты думаешь, что не достоин ее любви?
Оставляю это маме, чтобы добраться до корня проблемы, даже не пытаясь. Телефонная линия молчит, пока я мысленно перечисляю причины, по которым не достоин ее любви:
Я не красавец.
Я не общительный.
Мне неловко из-за неопытности.
Мои товарищи по команде обращаются со мной, как с дерьмом, хотя теперь я самый победоносный спортсмен команды.
Лорел ― это все, чем я не являюсь: красивая, шумная и популярная.
― Милый, ты еще здесь?
― Да.
― Я хочу, чтобы ты выслушал меня, Ретт Клейтон Рабидо. ― Ее тон тверд, слова ободряющие. — Ты смышленый, умный и трудолюбивый ― немногие молодые люди твоего возраста могут сказать это.
Я закатываю глаза.
― Симпатичный.
Усмехаюсь, прерывая ее монолог.
― Молчи и слушай свою мать, ― бросает она через линию.
Стискиваю зубы.
― Я никогда не видела, чтобы кто-то так усердно работал, как ты. Это все, что ты делал с самого детства. Ставил перед собой цель и работал над ее достижением — мы никогда не могли сказать тебе «нет». Я беспокоюсь, что должна была дать тебе больше ограничений, но ты никогда не хотел соглашаться.
Мама молчит, обдумывая следующие слова.
― Практика, практика, практика. Ты помогал заботиться о Нане, когда она была жива. Работал каждое лето, копил все до последнего цента, чтобы купить джип.
Она снова делает паузу.
― Я знаю, ты думаешь, что мы с папой расстроились из-за твоего перевода, и это, вероятно, моя вина, но ты ошибаешься. Мы с папой эгоисты. Не хотели, чтобы ты переводился, потому что хотели держать тебя поближе к дому — это не имело ничего общего с Айовой как школой. Мы так гордимся тобой, Ретт. Ты всегда был образцом для подражания для своих братьев, избегая неприятностей, алкоголя и наркотиков. Тебе не кажется, что пришло время повеселиться? Влюбиться в умную, красивую девушку?