Воспитательные часы (ЛП)

Провожу рукой по рубашке, разглаживая подол поверх черных хлопчатобумажных леггинсов. Поворачиваюсь туда-сюда, чтобы увидеть свой профиль в зеркале.
Живот плоский. Никаких линий от нижнего белья.
Сиськи выглядят великолепно.
Наклонившись, я развязываю оба ботинка и сбрасываю их. Снимаю носки, скомкиваю их, засовываю в кроссовки. Беру мочалку, смачиваю ее под краном и вытираю ноги с мылом и водой.
Выдыхаю, прежде чем открыть дверь в спальню.
Ретт сидит на краю большой кровати, ноги расставлены, руки уперты в матрас позади него, бейсболка, надетая задом наперед, делая его молодым и беззаботным, уши торчат из-под края.
Его кривая улыбка заставляет меня остановиться, и, прежде чем он успевает подняться, я наступаю ему на ноги. Наклоняюсь, руки скользят по плечам, губы прижимаются к его губам.
Если он удивлен моим физическим вниманием, то быстро приходит в себя, раскрывает рот и отвечает на движения крепким поцелуем. Ретт обнимает меня, его руки крепко обхватывают ягодицы и сжимают, язык исследует мой рот.
― Ммм. ― Я прижимаюсь ближе, наклоняюсь, чтобы поцеловать его в висок. ― Мы не должны увлекаться, а то они подумают, что мы тут дурачимся.
― Поверь мне, они не очень-то верят в меня.
― Тогда они идиоты, ― шепчу я. Гигантские руки Ретта обхватывают мою талию. ― Потому что я… потому что…
Ты мне нравишься.
Думаю, ты замечательный.
Хочу быть больше, чем друзьями.
Только я не могу выговорить ни слова, они застряли у меня в горле.
― Ты не можешь остаться. ― Его голова ударяется о мой живот, и я, пользуясь возможностью, провожу пальцами по его сильной шее.
― Понимаю.
Но сейчас я здесь.
Ретт поднимает голову. Наклоняет подбородок, чтобы посмотреть мне в глаза.
― За ужином мы придумаем, как доставить тебя домой. Может быть, Гандерсон позволит тебе взять его машину, а сам сможет поехать домой с кем-то другим ― это его вина, что он поставил тебя в такое положение.
Нас, мысленно поправляю я его. Гандерсон поставил нас в такое положение.
― Это сработает.
― Хорошо. Давай найдем что-нибудь поесть.
Ретт встает прежде, чем я успеваю отступить, наши тела соприкасаются, его жесткая длина отчетливо видна. Он поднимает руку, ладонь скользит по моей шее. Я поднимаюсь на цыпочки, встречаю его губы для нового поцелуя.
Вздох.
В доме жутковато тихо, когда мы, наконец, приоткрываем дверь спальни и выходим на возвышение над похожей на пещеру гостиной.
Пустая гостиная.
Пустая гостиная с прекрасным видом на пустую террасу и пустой пляж.
― Где, черт возьми, все?
― Может, они ушли на лодке?
Я отстаю от него, выглядываю из-за перил чердака. Вглядываюсь в пустую, безмолвную кухню. Двенадцать борцов не могут быть такими тихими.
― Ты думаешь… ― Я даже не могу закончить предложение, уверенная, что знаю ответ. ― Они оставили нас здесь?
― Давай проверим их комнаты на наличие багажа.
Проходя комнату за комнатой, мы ничего не находим, кроме нас самих.
― Я должен был догадаться, что они выкинут что-то подобное. ― Он достает телефон. Выбивает сообщение.
Его телефон звонит в течение нескольких секунд, и он продолжает сердито ходить взад и вперед несколько раз, прежде чем я не выдерживаю и спрашиваю:
― Что они сказали?
Ретт хлопает телефоном по моей ладони, и я просматриваю сообщения в групповом чате.
Ретт: Где вы, черт возьми, придурки? Вы что, сбежали в город?
Гандерсон:Ушел, как товарный поезд, ушел, как вчера… (прим.: из песни Montgomery Gentry ― Gone)
Ретт: Какого черта? Ты о чем? Ты здесь или нет?
Гандерсон: Нет, недоумок.
Ретт: Так вы не выбежали, чтобы забрать ужин или что?
Джонсон: Нет, тупица. Типа, ушли. На ночь.
Гандерсон: Мы поехали домой.
Ретт: Все вы?
Джонсон: Да.
Ретт: Ты, бл*дь, оставил нас здесь? Мы застряли?
Джонсон: Да, успокойся — это всего в часе езды. Думал, ты захочешь побыть наедине с огненной киской.
Гандерсон: Нам нравится думать, что мы делаем тебе одолжение.
Ретт: КАК то, что мы застряли в часе езды от дома, делает нам одолжение?
Гандерсон: Сегодня вечером, когда ты будешь трахать рыжулю, ты будешь благодарить нас. Я принимаю наличные и подарочные карты любого номинала.
Райкер: Не беспокойся о своих хорошеньких головках — мы вернемся за вами утром.
Гандерсон: И, чувак, расслабься. Получай удовольствие, прежде чем она образумится и поймет, какой ты скучный.
― Они оставили нас здесь?
Не буду врать, я не расстроена из-за этого ― ни капельки. На самом деле, совсем наоборот.
Вместо гнева во мне поднимается пузырь возбуждения, и я начинаю танцевать счастливый танец.
― Значит, мы здесь… одни?
― Похоже на то.
― На всю ночь?
― Да. Господи, Лорел, мне так жаль. ― Ретт раздраженно выдыхает, схватившись рукой за шею. ― Одно дело, когда они измываются надо мной, и совсем другое ― когда они связываются с тобой.
Я не могу сказать: «рада, что идиоты ушли, давай обнимемся, ладно?» Не тогда, когда он чувствует себя таким виноватым, что я застряла здесь.
Поэтому продолжаю:
― Давай сделаем все, что в наших силах. Что у нас есть поесть? Я действительно умираю с голоду.
Вместе мы направляемся в большую кухню, с облегчением отмечая переполненный холодильник. Бутылки с водой, коробки с соком, шоколадное молоко. Яйца. Овощи и фрукты. Хот-доги и куриные грудки. Похоже, кто-то пошел в гастроном и купил салат с пастой.
В морозилке несколько замороженных пицц. Фруктовое мороженое. Контейнер с ванильным мороженым. Замороженные брокколи и гребешки.
― Это не те бургеры, которые я думал, что мы будем есть, но может хочешь пиццу?
― Или две?
― Или две, ― Ретт улыбается, хватая пироги. ― Со всем и сыром?
― Согласна. Я разогрею духовку.
Мы вместе принялись за работу на кухне, немного потанцевали у плиты, обходя друг друга — как это делают пары, нарочно задевая друг друга, когда тянутся за чем-то, открывая ящик или шкаф. Когда мы касаемся друг друга, накладывая на противень алюминиевую фольгу, все мое тело нагревается от контакта.
Снаружи солнце садится на горизонте, силуэты нескольких лодок на воде придают живописный фон и без того великолепному виду. Оранжевый, лавандовый и синий горизонт касается линии деревьев над головой. Это прекрасно.
Спокойно. Мирно.
Как раз то, что нужно Ретту.
Я достаю из буфета две чашки.
― Когда ребята вернутся завтра, как ты думаешь, у тебя действительно будет какая-то командная встреча?
Он открывает несколько ящиков, прежде чем найти нож для пиццы. Пожимает плечами.
― Понятия не имею. Я думал, мы уже.
Прислоняюсь бедром к шкафу позади себя, упираясь руками в гранитную столешницу.
― Ты действительно так расстроен при мысли о том, чтобы провести со мной следующие шестнадцать часов? Или ты просто злишься, что они не вырастут и не будут вести себя как взрослые?
― Меня бесит, что они идиоты.
Я поднимаю бровь. Хочу, чтобы он признал, что хочет застрять здесь со мной.
― Так ты не злишься, что ты здесь со мной?
― Нет, я не сержусь.
― Хорошо. Потому что я совсем не ненавижу это.
Ретт смотрит в пол, алый румянец ползет над воротником его клетчатой рубашки, окрашивая его щеки. Лохматые волосы сегодня вьются, и я ловлю дуновение свежего воздуха, когда он проходит мимо меня, чтобы взять прихватку.
Кладет все у плиты, чтобы было готово, когда понадобится.
Мы загружаем пиццу в духовку одну за другой, закрывая дверцу. Ставим таймер на двадцать минут.