Тайна двух лун (СИ)
Аламеда хорошо запомнила своё первое пробуждение в Лакосе. Где-то рядом плескалась вода, пахло болотом, и что-то твёрдое впивалось промеж лопаток. Она попыталась подняться, опереться на руки, но их крепко сковывали непонятные узы. Верёвки? Кандалы? Аламеда в страхе распахнула глаза – и перед ними возникла трепетная, сочно-зелёная листва. Так близко, словно дерево склонилось над ней, проверяя, дышит ли она. Вдруг ветви качнулись, и руки стянуло верёвкой ещё сильнее. Аламеда в страхе опустила взгляд на свои запястья. Нет, вовсе не верёвки их оплели, а ветви склонившегося перед ней дерева. Оно возвышалось над водой, приподнявшись на своих корнях, как на ходулях, и при каждой попытке жертвы шевельнутся только сильнее стягивало её. Аламеду объял ужас. Где она? Что произошло?
– Не двигайся – хуже будет, – вдруг прозвучал низкий женский голос откуда-то сверху. – Замри тебе говорю.
Перед глазами блеснуло лезвие. Хрустнула и упала ветка. Следом Аламеда почувствовала, как холодный металл коснулся её запястья, и через секунду его больше ничего не сковывало. Дерево распрямилось, потрясая обрубками веток и корней, и, словно многоногий паук, поползло прочь по болоту.
– Не нашла лучшего места, где вздремнуть? – снова тот же голос. – Жить надоело?
Это была Нита… Высокая, рослая, как мужчина, с крупными икрами, широкими скулами и непроницаемым взглядом – настоящая воительница. Она убрала кинжал в ножны и забросила на плечо отрубленные корни.
– Пойдём, – незнакомка мотнула коротко остриженной головой в сторону болотных зарослей, – за огнём посмотришь, пока я кохи почищу.
Эти кохи – одно объедение: те самые корни мангрового дерева, подкопченные на углях и по вкусу напоминающие мясо утки. Единственная отрада в ненавистном Лакосе. Аламеда вскоре и сама научилась охотиться на плотоядные растения. Главное подпустить их поближе, не двигаться, сделать вид, что спишь – и цак, отрубить потянувшийся за добычей корень. В Лакосе иначе никак. «Либо мы их, либо они нас – закон выживания», – часто повторяла Нита. Коротко и сухо. Одна из немногих фраз, произносимая ею.
Нита была молчалива. О себе не говорила, да и сама с расспросами к Аламеде не лезла. Она и о других соплеменниках почти ничего не знала. Кто они, откуда – не всё ли равно? Те места уже давно скрыла вода, она же смыла и различия между людьми. Последняя горстка обречённых. Перед лицом смерти все равны. Нита и в Водные Врата не верила и просто старалась прожить ровно столько, сколько ей отведено.
Аламеда ещё раз взглянула на своё отражение в воде и, с отвращением отвернувшись, крепко сжала в ладони висевший на шее коготь леопарда в железном ободе – древний амулет, перешедший к ней от Ваби. Если бы могла отомстить – то никого бы не пощадила… Но не бывать этому. Одна надежда на смерть. И тогда, возможно, её дух вернётся в родной лес, и она воссоединится, наконец, с Роутегом.
– Килайя, Килайя, – вдруг зазвенел издалека знакомый голос. Тощий мальчуган бежал к ней по болотным кочкам, высоко поднимая острые коленки. – Ты что тут сидишь? Мы поплыли.
Детвора прозвала Аламеду Килайя – «светловолосая» на одном из наречий их народа. Аламеда уже и не злилась, хотя ненавидела это имя. У прежней Аламеды волосы были чёрные, как ночь, и длинные, как отрез шёлка. А эту солому цвета выгоревшей на солнце земли, которая теперь топорщилась во все стороны от влажности, она видеть не могла.
– Вставай, – потребовал мальчишка, уперев руки в боки. Круглые оттопыренные уши смешно проглядывали через взъерошенные, остриженные по плечи волосы. Глаза, тёмные и цепкие, терпеливо ждали. Этот упрямый взгляд кого хочешь на ноги поднимет.
Ну почему они послали за ней Лони? Любому другому она сказала бы, что не поплывёт с ними и останется здесь, в одиночестве дожидаться смерти. Даже Ните. Но этот десятилетний мальчуган привязался к Аламеде больше, чем кто бы то ни было. Круглый сирота, он относился к ней, как к старшей сестре, а порой, наверное, как к матери. Она рассказывала ему сказки своего племени и мастерила из соломы животных, живших в её родном лесу: ягуаров, обезьян и черепах, – а для Лони все они были дивными волшебными существами. Нехотя Аламеда привязывалась к парнишке. Возможно, оттого что, как и он, чувствовала себя сиротливо в этом чужом мире.
– Вставай же, – Лони потянул её за руку.
Она нехотя поднялась.
– Иди за мной, след в след, а то опять провалишься, как в прошлый раз, – сказал Лони, оглянувшись.
Аламеда улыбнулась, смотря на чёрный взъерошенный затылок. Смешной он, этот Лони. Заботится. Правда, однажды она действительно провалилась в болото, перепутав с кочкой торчащую из воды макушку лупоглазой вьельзевуллы. Давно это было. Теперь-то Аламеда с полувзгляда узнает поросший мхом панцирь болотного чудовища. Жуткая страхолюдина эта вьельзевулла, что-то среднее между огромной жабой и морским чёртом. Ладно ребятня тогда вовремя подоспела и заточенными палками спровадила лупоглазую. Аламеда насилу выбралась. А вот старому Ясу не повезло. Дальше носа не видит ничего, наступил страшиле на макушку – она его скинула и руку по локоть отгрызла. Спасибо, что жив остался. Да, в Лакосе только так. Либо мы их, либо они нас – закон выживания.
Размышляя об этих и новых опасностях, Аламеда покорно шла вслед за Лони, сама не зная зачем. Племя покинет эти болота, чтобы уплыть навстречу неизвестности. Неизвестность… Это единственное, что у неё теперь осталось.
3. Артур Ланнэ
Стрелки на часах застыли острым углом в тридцать градусов: короткая – на одиннадцати, длинная – на двенадцати. 11.00. Её время. Время Лиз. Я достал из стола папку с её фамилией, ещё раз подточил и без того острый карандаш, долил в кувшин воды, хотя её там и так было предостаточно, смахнул пылинку с подлокотника кресла… Одним словом, я готовился к встрече с Лиз, я ждал её. Понимаю, со стороны моё поведение выглядело глупым и непрофессиональным, но я ничего не мог с собой поделать. Она не шла у меня из головы. Я радовался, шутил с персоналом, насвистывал песни, когда Лиз чувствовала себя хорошо. И заболевал в душе, огрызался на всех, отчитывал без причины медсестёр, когда заболевала она.
Из коридора послышались шаги, ещё далёкие, едва уловимые, но я точно знал – это её шаги. Они стремительно приближались – значит, Лиз чувствует себя хорошо. Короткий стук в дверь – и в проёме показалось её красивое, правда немного бледное лицо.
– Можно к вам, доктор Ланнэ?
«Артур, называй меня просто Артур», – так и хотелось сказать мне, но, разумеется, я ответил дежурное «Конечно, Лиз, я тебя жду».
Она села в кресло напротив меня и улыбнулась. Как много я мог бы отдать, чтобы видеть эту улыбку каждый день. Ещё вчера нам пришлось проводить сеанс в палате, потому что Лиз не смогла подняться с постели после очередного приступа, а сегодня как рукой сняло.
– Как ты себя чувствуешь?
– Теперь хорошо, – ответила она, – никаких снов и галлюцинаций. Ни болот, ни трясин, ни пугающих двойников. Но вчера… вы сами видели…
– Зато позавчера, и поза-позавчера, и весь прошлый месяц приступов тоже не было, а значит, мы на верном пути к выздоровлению, – сказал я, и мне очень хотелось не ошибиться.
– Надеюсь, вы правы, но так было и раньше, – вздохнула Лиз, опустив ресницы, – и вчера мне опять снился тот же сон… Вижу себя, а глаза не мои – чужие. Чёрные, пронзительные, красивые, но во взгляде боль и смертельная ненависть… Страшно… даже жить не хочется, – она подняла глаза, и в лице мелькнула тревога. – Скажите честно, доктор… Я знаю, вы всё пытаетесь меня ободрить, но будьте откровенны, что у вас написано обо мне там, в вашей папке. Какой-нибудь страшный диагноз? Вы думаете, это неизлечимо?
– Почему ты так считаешь? – я изо всех сил попытался сделать своё лицо непроницаемым.
– Ну, я же вижу, как все сочувственно на меня смотрят. Врачи, медсёстры… Мол, такая молодая – и такой ужасный недуг.
– А я вижу прекрасную юную леди, которой с каждым днём становится всё лучше и лучше, – я улыбнулся Лиз самой широкой и искренней улыбкой, какую сумел ей подарить. – Не будем торопиться с диагнозами, мы только в начале пути, и, скажу тебе честно, у меня нет никаких оснований думать о чём-то неизлечимом.