Тайна двух лун (СИ)

Аламеда, как и все остальные была восхищена исходом общих усилий. В её родном племени маленькие рыбацкие каноэ на одного-двух гребцов мастерили, связывая между собой длинные охапки тростинка, либо выдалбливали из стволов деревьев. Однако суда таких размеров и такой замысловатой работы она никогда не видела.
Все: и мужчины, и женщины, – трудились в поте лица. Не стояли в стороне и старшие дети. Лони сделался правой рукой Арэнка, помогая ему обтёсывать непослушные доски. Только малыши были предоставлены сами себе, из-за чего и случилась беда. Кроха Макки, младший сын Найры, отданный на попечение шестилетней сестры, незаметно для занятой игрой ребятни выполз из своей люльки. Он тихо копался в траве, когда мимо бесшумно юркнула жёлтой лентой, охотясь за медлительным жуком, гадюка камисея. Цветочный венок, как её прозвали жители холма из-за чешуек, которые не прилегали к телу змеи, а, наоборот, выгибались наружу, напоминая упругие лепестки. Издалека она казалась ярким колосовидным цветком, что распускались на небольших кустарниках среди зарослей травы.
Яд змеи был опасен, но не смертелен для человека, особенно если вовремя высосать его из раны. К тому же цветочный венок никогда не нападала на людей, если не причинять ей вреда. Но малыш, обманувшись ярким обличием гадюки, схватил её ручкой за хвост. Укус обнаружили слишком поздно – мало ли из-за чего может плакать годовалый ребёнок. К вечеру поднялся жар, началась рвота, мальчик не мог удержаться на четвереньках и к ночи впал в забытье.
Старый Яс сказал, что для такого крохи яда было больше чем достаточно, да и остальные знали это. Те, кому удалось испытать на себе укус цветочного венка, хорошо помнили чувство совершенного онемения руки или ноги. Что уж говорить о крошечном Макки – яд парализовал его полностью. Слабые хрипы издавались из незаметно вздымающейся грудки.
Женщины плакали. Громче всех – конечно же, мать. Она сурово наказала старшую дочь, высекши её на глазах у других. Мужчины угрюмо заглядывали под навес. Каждый молился своему богу, но все понимали – ребёнка не спасти. Арэнк дольше остальных прожил на холме и знал, что он может быть как гостеприимен, так и опасен. Хоть жуткие монстры Лакоса и обходили чащу стороной, но в живом лесу обитали свои хищники. От яда камисеи Арэнку было известно одно лишь средство – высосать его, но теперь уже поздно, малышу не справиться с инородным зельем, растекающимся по тонким детским венам.
Старая Ваби учила Аламеду врачевать. Будущая знахарка племени хорошо смыслила в свойствах целебных растений, подаренных родным лесом, но здесь она была бессильна, потому что не знала местных трав. Аламеда только начинала знакомиться с ними, наблюдала за периодами цветения и как они зависели от фаз двух лун. Она подмечала поведение насекомых и птиц близ растений, пробовала травинки на вкус и чертила их соком линии у себя на запястье. Лес не желал сразу выдавать всех своих секретов незнакомке, и только дух, охраняющий чащу, мог подсказать ей, какое именно растение способно помочь маленькому Макки, если оно вообще существует.
Аламеда зашла под навес и присела рядом с ребёнком.
– Найра, я попробую полечить твоего сына, если ты позволишь, – сказала она.
– Не дотрагивайся до него, – прошипела та сквозь слёзы, – ведьма.
– Пусть и ведьма, – произнесла Аламеда, проглотив обиду, – но колдовство способно исцелить.
– Дай ей попробовать, – шепнула Нита, – видишь же, Макки всё хуже и хуже.
– Нет, эта ни за что к нему не притронется, – упёрлась Найра, искоса глядя на Аламеду, словно та была причиной несчастья.
– Делай, что считаешь нужным, – обрубил чей-то надтреснутый голос у входа в хижину. Бородатое лицо с длинными складками вдоль лба просунулось под низкий навес. Обычно хмурый и молчаливый, муж Найры теперь решительно зыркнул на жену и повторил, кивнув Аламеде: – Что угодно, лишь бы мой сын очнулся.
– Хорошо, – согласилась колдунья и сказала женщинам: – соберите разных трав, которые растут в лесу, всех видов, какие только найдёте, я попробую поговорить с духом чащи – мокруном. Если он захочет, то укажет мне на целебное растение, которое поможет ребёнку.
 
Женщины неуверенно поднялись, переглядываясь и перешёптываясь между собой. Мало кто избежал встречи с безобразным жителем болота. Люди боялись его, хоть Арэнк и говорил им сотни раз, что он безобиден. Один мерзкий вид хозяина топей заставлял трепетать даже сильных мужчин. Каждому человеку он являлся в разном обличии, напоминая им о собственных страхах. Что уж говорить о хохоте болотного создания – от этих гортанных, клокочущих звуков кровь стыла в жилах.
– Стоит ли тревожить его понапрасну? Как бы чего худого не вышло, – шептались женщины.
На помощь пришла Нита, со словами ободрения подгоняя их к выходу. По ночному лесу рассыпались, будто светлячки, огни факелов. Мужчинам Аламеда запретила притрагиваться к растениям. Только руки женщин могли касаться их перед ритуалом.
Мать осталась сидеть возле ребёнка, глотая слёзы – она больше не надеялась.
– Я ничего не обещаю, но хотя бы попробую, – сказала ей Аламеда, но Найра не ответила, неподвижным взглядом наблюдая за тем, как неровно вздымается грудка ребёнка.
В земле, рядом с младенцем, вырыли ямку и положили в неё часть из принесённых в корзине трав. По хижине разнёсся свежий и терпкий аромат леса. Аламеда опустилась на колени и подожгла растения. Ещё зелёные и чуть сыроватые, они не горели, а тлели, заполоняя воздух былым дымом. Колдунья помахивала над ним руками, направляя его в сторону ребёнка, а сама полной грудью вдыхала пахучие пары и мерно раскачивалась, смотря в одну точку. Из гортани доносился монотонный вибрирующий напев без слов, который вместе с дымом обволакивал всю хижину. Аламеда погружала себя в транс.
– О, дух гостеприимного леса, – певуче заговорила она, чуть прикрыв глаза и продолжая пошатываться из стороны в сторону, вперёд и назад, – взываю к тебе и благодарю за щедрые дары: за кров и пищу. Спасибо, что позволил нам рубить твои деревья и охотиться на зверей, ловить рыбу и пить воду из твоих запасов. Прошу тебя не покинь нас в беде, дай верное снадобье, чтобы исцелить больное дитя.
Она повторяла эти слова снова и снова, прерывая их лишь монотонным гортанным пением. Затем Аламеда взмахнула руками – оставшиеся в корзине травы поднялись в воздух, как заколдованные, и закружили над ребёнком, словно невесомые перья. Колдунья всё напевала и просила мокруна о помощи, а зелёные листья и стебли парили под тростниковой крышей.
Вдруг откуда-то дунул ветер, как от сквозняка, и растения резко упали. Несколько из них легли на умирающего малыша. Женщины затихли, наблюдая за Аламедой. Та озадаченно уставилась на указанные духом растения. На лице, груди, животе, ногах и руках ребёнка лежало по разной травинке. Тонкая веточка папоротника, колосок с крохотными белыми соцветиями, круглые листья, похожие на морингу, желтоватый стебель птичьей травы и красная мотыльковая кисточка. Какое же из пяти растений выбрать? Ну же мокрун, что же ты молчишь? Аламеда чувствовала на себе выжидающие взгляды, и не знала, сгодятся ли все травы или она сама должна выбрать одну.
Внезапно тишину пронзило хищное шипение. Женщины в испуге вскинулись с места. По земляному полу хижины, ползла, словно яркая лента, змея камисея. Все стали топать ногами, кто-то схватил палку.
– Пус-с-с-с-тите, пус-с-с-с-стите, – услышала вдруг Аламеда. Гадюка? Она говорит?!
– Стойте, – тут же требовательно вскрикнула колдунья и, вскочив на ноги, растопырила ладони на вытянутых руках, – расступитесь.
 
Все со смятением подались к стене. Цветочный венок ползла, поднимая пыль с пола, прямо по направлению к ребёнку. Мать рванулась, но Аламеда рукой отстранила её. «Доверься, Найра», – прошипела она. Жёлтая чешуйчатая змея окольцовывала маленького Макки, под затаённые вздохи десятка женщин. Камисея петляла и извивалась по бледному тельцу, смахивая хвостом травинку за травинкой. Когда гадюка убралась восвояси на животе мальчика осталась лежать красная кисточка – излюбленное растение лесных мотыльков, из алых соцветий которого они собирали нектар. Аламеда давно приглядывалась к этой сладкой траве, что цвела сразу после полнолуния. Чувствовала – она обладает некой целительной силой.