В двух шагах от рая

— Никогда… — повторил Рогозин.
— Я не люблю этого слова, но в данном случае без него не обойтись, — Щеголева развела руками. — Ты надеялся услышать что-то другое?
— Нет, я просто удивлен. Такие мелочи могут наложить отпечаток на всю жизнь…
— Обычное дело, — Щеголева отпила сок. — А теперь твоя очередь откровенно ответить.
— Я готов.
— Скажи, к чему, по-твоему, должно привести наше знакомство?
— К свадьбе, — не задумываясь, ответил Рогозин.
— Ты серьезно считаешь, что мы с тобой — пара?
— Идеальная.
— Почему?
— Потому что мы оба знаем, чего хотим от жизни. Мы оба понимаем, что для этого нужно сделать, — наливая еще по рюмочке саке, ответил Рогозин.
— И чего же мы хотим? — делая ударение на слове «мы», спросила Юлия.
Рогозин поднял рюмку, улыбнулся. Он улыбался так в последний раз, когда получил первое место на конкурсе парикмахеров в Москве. Это была его первая серьезная победа, и его радость была совершенно натуральной. Сейчас Дмитрий испытывал такие же светлые чувства. Он ощущал себя победителем!
— Для начала давай еще по рюмочке? — предложил Рогозин.
— Хорошо, если это поможет тебе четко сформулировать ответ на мой вопрос.
— Поможет, — быстро выпив и прожевав маленькую дольку помидора, произнес Дмитрий. — Сейчас мы точно хотим перейти к десерту!
И не давая Щеголевой времени на комментарий, Рогозин сделал знак и подозвал официанта. Юлия удивленно подняла брови и, сдерживая улыбку, следила за тем, как со стола исчезают грязные тарелки, остатки от омаров, а взамен появляются бананы, запеченные в тесте под сахарной пудрой, фруктовый салат со сливками, миндальные орешки, ароматный кофе. Щеголева следила за быстрыми, ловкими движениями официанта, время от времени поглядывая на Рогозина. Теперь настала его очередь выглядеть озабоченным, потому что всего несколько мгновений отделяли его от самого важного.
— Я обещал произвести ошеломительное впечатление, помнишь? — спросил он, как только официант удалился, пожелав им приятного аппетита.
— Помню.
— Тогда давай выйдем на улицу. Пару минут перед десертом проведем на воздухе.
— Ты что-то задумал, — протяжно сказала Щеголева, поднимаясь из-за стола.
— Доверься мне, — Рогозин помог ей надеть жакет, а сам решил не надевать ничего больше, оставшись в строгом темно-сером костюме со стальным галстуком и белой рубахой.
Они вышли из ресторана, остановились на невысоком крыльце. Было уже темно. Вдалеке, между соснами были видны проезжающие по трассе автомобили. Скорее не машины, а фары, освещавшие полотно дорога. Казалось, что реально только это невысокое здание, а то, что поодаль, разреженное высокими, прямыми стволами сосен — другой мир, а нынешнее недолгое путешествие — несколько часов сказки.
Юлия прижалась спиной к высоким резным перилам, с удовольствием вдохнула прохладный воздух, в котором все-таки появились едва уловимые запахи весны. Юлия снова взглянула на невысокие вишневые деревья, снова представляя их в ароматном цвете. И вдруг тишину разрезали свистящие звуки ракетниц. Небо озарилось вспышками врывающихся в бесконечность огней. Они стремительно поднимались над качающимися верхушками сосен и гасли. Один за другим огоньки загорались и, словно склонялись в изящном реверансе перед той, для кого все это было предназначено. Кто-то неподалеку крикнул «ура», и этот восторженный возглас подхватило несколько голосов. Последний залп — а потом темные ветви вишен вспыхнули разноцветными огоньками, которые сливались в тонкие мигающие ленты. От неожиданности Щеголева ахнула и улыбнулась. У нее дух захватило. Так было не один раз в далеком детстве, когда родителям удавалось настолько изумить ее подарком. Пожалуй, во взрослой жизни давненько не было ничего такого, что настолько впечатляло. Юлия прижала ладони к лицу и в следующее мгновение поняла, что ленты, сияющие крошечными огоньками, складываются в слова и слова эти обращены именно к ней: «Юлия, я люблю тебя!» Желто-красные, сине-зеленые мерцающие буквы то вспыхивали, то снова гасли. И в то мгновение, когда вишни становились обычными деревьями, у Щеголевой замирало сердце — неужели больше не вспыхнут? Словно и не было ничего, не могло быть. Все действительно напоминало сказку, где все волшебства совершались ради нее, но что-то было не так. Что-то не давало ее душе распахнуться. Восторженность сменилась неловкостью. Юлия не находила в себе должного отклика на откровенное признание, и огни в этот момент погасли.
Щеголева резко повернула голову к Рогозину, который стоял в двух шагах поодаль и наблюдал за ее реакцией. Юлия должна сказать, что она потрясена, что она благодарна и совершенно не ожидала всего этого. Ей нужно было произнести хоть слово, пока все вокруг время от времени освещалось пульсирующими огоньками. Она смотрела, как Рогозин напрягся в ожидании. Он выглядел встревоженным, как будто чувствовал, что его задумка произвела не то впечатление. Нужно было срочно сделать еще один шаг, который развеет все ее сомнения. Рогозин готов был подбежать к Юлии и, повернув к себе лицом, поцеловать. Но неведомая сила останавливала его. Что-то было не так, но что?
И вдруг Дмитрий увидел, как изменился взгляд Юлии, обращенный на него. Она смотрела так, словно не видела перед собой ничего. Такой застывший, пустой, пугающий взгляд. Так смотрят на привидение или человека, которого давно считали умершим, и вдруг объявившимся. Щеголева нахмурила брови, ощутила мурашки, побежавшие по спине. Она перенеслась в другое измерение. Фактически она осталась стоять на месте, только рядом не было ни Дмитрия, ни ресторана, ни вишен — только высокие сосны, живая поверхность волнующейся реки и черные угольки глаз, устремленные на нее. Они смотрят пронизывающим взглядом, выжигая внутри все, что может помешать этой торжественной минуте. Юлия закрыла уши руками, но голос Щеголева исходит откуда-то изнутри, от него не укрыться:
— Ты мой свет, только мой! Я люблю тебя, Юлька! Скажи, ты согласна выйти за меня замуж? — Сквозь толщу лет, заглушая боль измены, отбрасывая плач отчаяния.
Щеголева почувствовала, как невидимый обруч сдавил голову. Покачнувшись, она оперлась о резные перила. В то же мгновение руки Рогозина крепко сжали ее плечи. Юлия уткнулась головой Дмитрию в грудь.
— Что с тобой? — не скрывая беспокойства, спросил он.
— Извини меня, Митя, — тихо ответила Щеголева, не поднимая головы. — Не могу. Я не могу, понимаешь?
— О чем ты?
— Не для меня все это, совсем, — она нашла в себе силы взглянуть Рогозину в глаза. Он собирался что-то ей возразить, но Юлия мягко закрыла ему рот ладонью. Дмитрий тот час прижался к ней губами, закрыл глаза. — Ты принимаешь меня за другую. Ты выдумал меня. А я…
— Ты не веришь мне? — глухо спросил он. Открыл глаза, и Юлия увидела, что они повлажнели от подступивших слез.
— Не в этом дело.
— А в чем?
Рогозин крепко сжал ее плечи. Юлия почувствовала, как каждый палец впивается в нее, причиняя боль. Но она была такой ничтожной в сравнении с той бурей, которая разразилась в ее душе. Она крушила все на своем пути, не давая возможности вырваться хоть одной здравой мысли. Наконец Щеголева почувствовала себя в состоянии связно говорить.
— Понимаешь, я не разобралась в себе. Такая путаница… — Извиняющимся тоном начала она. — Я хотела дойти до конца. Я хотела ощутить все. Это было бы прекрасно, но я не могу. Щеголев… Мой муж… Он словно все время рядом, следит за мной, он не отпускает меня! Может быть, я все еще люблю его?
— Это же бред, Юля! Он в прошлом. Ты — свободная женщина. И я люблю тебя!
— Нет. Ты, сам о том не подозревая, привез меня туда, где он признался мне в любви и просил выйти за него замуж. Здесь я уже была счастлива однажды. И все сияло буйством красок даже без фейерверков и мерцающих гирлянд. Все уже было, — Юлия осторожно убрала с себя руки Рогозина. — Я ведь говорила, чтобы ты искал другую. Со мной ничего не получится. Ни у тебя, ни у кого-либо другого. И дело не в тебе — во мне. Я не знаю, где я нахожусь и чего хочу. Я не знаю, куда и с кем идти дальше. Я в невесомости…