Гроза над Бомарзундом (СИ)

Во-вторых, орудийной стали в ближайшей перспективе нам не видать. Как впрочем, не сделать и обеспечивающий нормальную обтюрацию замок. Но при всем при этом, дульнозарядные пушки тоже можно делать нарезными. Придется, правда, повозиться со снарядами, но вопрос решаемый. За них взялся Маиевский.
— На сегодняшний день отлито два опытных орудия калибром десять дюймов, — доложил генерал-фельдцейхмейстеру Баумгарт. — Сейчас они испытываются на полигоне. По предварительным прикидкам, железные плиты в четыре с половиной дюйма толщиной пробивать будут метров с пятисот. То есть с трех кабельтовых.
До конца года успеем сделать еще штук восемь-десять. Не бог весть что, но если французские броненосные батареи окажутся не на Черном море, а у нас, то мимо такой батареи не пройдут….
— Кроме того, — продолжил доклад полковник. — Есть мысль снабдить имеющиеся орудия 60 и 68-фунтового калибра стальными кованными ядрами. Против них, если стрелять в упор, железная броня не устоит!
— Хорошо, — кивнул я. — Продолжай в том же духе… если, конечно, непосредственный начальник не возражает!
— Ни в коем случае, — помотал головой Мишка. — Более того, настаиваю на продолжении изысканий.
— Отлично! Что с нарезными?
Тут все обстояло не столь радужно. Будучи человеком рассудительным, Маиевский решил начать с небольшого полевого орудия и, в общем, добился определенного успеха. Нарезная бронзовая 4-фунтовка стреляла чугунными гранатами с двенадцатью цинковыми выступами. Поскольку снаряд имел продолговатую форму масса его оказалась в два с половиной раза выше чем у шарообразных гранат того же калибра, а содержание пороха в три! Дальность увеличилась вдвое, а вот скорострельность уменьшилась, хоть и некритично. Но… зачем мне полевая пушка?
То есть пригодится, конечно, вон у братца как глаза заблестели. Но мне-то нужно с броненосцами воевать!
— Чугунные пробовали делать?
— Конечно, ваше императорское высочество. Не выдерживают увеличившегося давления внутри ствола.
— В общем, пока не получим в достаточном количестве орудийную сталь, ничего не выйдет? — резюмировал я
— Сталь⁈ — изумился Мишка.
Удивление понятно. В принципе, хорошую сталь получить можно. В тигле. Слиток, как вы понимаете, будет невелик. Про то, что возможны мартеновский и бессемеровские способы переделки чугуна в сталь знаю только я. Причем, как не печально, знание мое ограничивается названием.
— Стальные пушки делают в Пруссии…
— Что?
— Э… приходилось читать, что тамошний промышленник Альфред Крупп изготовил стальную пушку и представил ее военному министерству.
— А они?
— Отнеслись как к техническому курьезу.
— Однако…
— Может перекупить у них пушку?
— Не получится. Наш прусский дядюшка настроен на строгое соблюдение нейтралитета. Хотя…
— Что?
— Николай Владимирович, — повернулся я к притихшему Маиевскому. — А что если чугунный ствол пушки зажать стальными кольцами?
— Ну, на первый взгляд, идея неплохая. Сталь будет держать чугун, не давая ему растрескаться. Но где мы их возьмем? Стали-то нет!
— У Круппа и купим. Кольца же не пушки, не так ли?
— В таком деле нельзя зависеть от зарубежного поставщика, — задумчиво сказал Михаил, когда мы остались одни.
— Верно. Добавь еще, что обо всем этим следовало заниматься до начала войны.
— Кое-кто позаботился…
— Что, прости?
— По крайней мере, прояснилась цель твоей поездки в Германию. Поразительно, но иногда мне кажется, что ты все знал заранее… но как это возможно?
— Ничего сверхъестественного, братишка. Просто немного логики.
— Как ты сказал? Братишка?
— Ну да, а что такого, мы ведь братья!
— Верно. Но раз так, почему ты не предупредил нас? Ведь все вместе мы могли бы сделать куда больше…
— А вы стали бы меня слушать? Нет, серьезно. Представь картину, наш дорогой Низи бросил свет и отправился в Америку закупать винтовки с револьверами. Ты в Европу, но не в Париж, и не в Ниццу, а в Эссен. А Сашка…
— Ладно, — улыбнулся Михаил. — Я тебя понял. Но что-то ведь можно сделать и сейчас…
 
— Конечно, можно.
— Например?
— Ну вот скажи, кто из нас двоих заседает в Военном совете, распределяющем все ресурсы и вооружение?
— Я.
— Тогда тебе вероятно известно, куда отправили недавно прибывшую из Тулы партию штуцеров?
— Для вооружения гвардии.
— А я куда просил?
— В Севастополь…
— И?
— Послушай, Кости. Мне кажется, что в данном случае князь Василий Андреевич абсолютно прав. Если союзники решатся высадить на Балтике десант, мы окажемся в весьма неловком положении…
— Дурак твой Долгоруков!
— Зачем ты так? Он человек вовсе не дурной и уж тем более не глупый…
— Миша, послушай меня! Хороший человек это не профессия и уж тем более не показатель компетентности! Нет у англичан с французами сил для еще одного экспедиционного корпуса! И возможности высадить десант — тоже нет! А если бы и появились, то это стало бы невероятной удачей. Поскольку здесь мы и без того сильны и ничем хорошим для них эта авантюра не закончилась бы!
— Это только предположения…
— Ну вот, а кто только что говорил, что я знаю будущее и просил у меня совета?
— Твоя правда, — смутился великий князь. — И что делать?
— Сейчас или вообще?
— И так, и так…
— Думать Миша. Думать! И хотя бы иногда прислушиваться к советам брата.
В общем, пообщались довольно продуктивно. По крайней мере есть надежда, что приобщившийся к настоящему делу Мишка, станет моим единомышленником. Что же касается доставшегося нам трофея, решено отправить его на полигон и хорошенько изучить.
— А что с прошением Тыртова? — напомнил так же присутствовавший на заседании Лисянский.
— Э… ах вот ты про что. Передай артиллерийскому отделу, чтобы на «Балагур» выделили первое же поступившее орудие, да и дело с концом! Все-таки там экипаж уже опытный, грех их без дела держать.
Был уже вечер. Если честно, очень хотелось отправиться к семье, но тогда на одну дорогу туда и назад уйдет чертова прорва времени. А его и так не хватает. В общем, я решил заночевать на месте, благо апартаменты имелись. Но прежде, чем мне удалось туда попасть случилось еще кое-что.
Рядом с ожидавшем меня экипажем, стояли несколько матросов и что-то жарко обсуждали. Надо сказать, случилось такое впервые. Обычно нижние чины стараются держаться от начальства как можно дальше, справедливо полагая, что ничего хорошего от господ офицеров ожидать не приходится. Однако сейчас они о чем-то горячо просили моего вестового.
— Ваньша! — уговаривал рослый артиллерийский квартирмейстер с георгиевским крестом на форменке. — Ить ты мне крестник! Помоги!
— Да я ж рази против, дядька Семен! Только дело то уж больно заковыристое, не знаю, как и взяться…
— Что у вас тут? — строго поинтересовался я.
— Здравия желаем вашему императорскому высочеству! — рявкнул первым пришедший в себя унтер.
— И тебе не хворать, служивый! Вольно! Теперь рассказывайте, какая у вас к моему вестовому надобность?
— Спасите Митьку, ваше высокое…
— Час от часу не легче. Какого Митьку, от чего спасти? Да не телитесь, а говорите по делу…
И тут мне поведали весьма любопытную историю. Матрос первой статьи Дмитрий Воробьев служил вместе с квартирмейстером Ермаковым на канонерской лодке «Балагур». И даже отличился во время памятного боя со шлюпами противника. Он тогда первым добрался до французского парового бота, за что и был представлен к кресту. Но потом случилось странное. Большинство французских моряков погибло, но одному «гард дё ла марину» [2] удалось выжить. И как только он пришел в себя, рассказал, что видел русского матроса, занимавшегося мародерством.
В другое время никто не обратил бы на эти слова никакого внимания, но так уж случилось, что при этом присутствовал командир «Балагура» князь Вадбольский также раненый во время сражения.
В общем, началось расследование, во время которого выяснилось, что единственным подозреваемым может быть только Воробьев. Больше того, в его вещах нашлись французские монеты и несколько табакерок. Объяснить откуда все это взялось, он не сумел, и угодил под стражу.