Город из воды и песка (ЛП)

«Morning, gorgeous! Great day to have sex, huh?»¹
Ну вот — бодрого утра на английском Саша ещё не присылал. Это показалось прикольным и милым.
Саша прислал ещё гифку с колокольчиком, в который звонят — Ring for sex². Ну, чтобы совсем быть правильно понятым, угу. Чтоб наверняка.
Войнов ответил: «Yeah, babe. Definitely! Eager to c u!»³
«At 9. I’ll be waiting 4 u. Kisses! Have a good day, sir!»
  
И это бодрое Санино утро, слава богам, очень сгладило остатки беспокойной ночи, умалило нервяк, который Войнова неизменно крыл из-за того, что вторник — вот он, уже здесь, дотянули, доехали. Теперь встретиться и не облажаться. И любить Сашу настолько, насколько он разрешит, насколько позволит.
На работе день выдался на редкость дебильный. От Войнова все чего-то хотели, постоянно тусили в кабинете, вопросы какие-то задавали (его бесило, что глупые) и вообще вели себя малоадекватно. Впрочем, наверное, Войнову это казалось, потому что он был на взводе и думал о вечере только. И Саша больше ничего не присылал, не писал, не звонил. Он же не передумает? Не передумает? Господи боже!
В общем, день худо-бедно он протянул. Предупредил, что в половине девятого уедет железно. Уже с восьми стал собираться. Закрылся в туалете — там придирчиво себя рассматривал в зеркале. Он вспотел — чёрт! Хорошо, что взял с собой влажных салфеток. Хоть так, косметически чисто привести себя в порядок. Всё равно ещё успеет вспотеть, когда будет к Саше ехать. Дурацкая генетика! Рожа опять красная! Щёки пылают! Даже сквозь бороду видно! Блядь! И потеет он как скотина, когда волнуется очень. Спасибо, мам! Удружила, ну!
Перед выходом Войнов заперся в кабинете. «Косметически чисто» привёл себя в порядок, облился антиперспирантом, переоделся в рубашку и джинсы и, подхватив сумку, вышел из офиса.
Из машины отправил сообщение: «Я вышел с работы, Сань».
Поймал ответ: «Я уже почти на месте, милый».
Милый?! Божечки-кошечки! Да у Войнова вся рожа щас треснет и сердце взорвётся ромашками. Ну кто же так делает, Саня?! Ебать-колотить!
Войнов схватился за щёки. Кажется, запылали с новой силой. Вот чёрт! Ну ладно, по коням!
* * *
Припарковался на стоянке гостиницы без двух минут девять. Подумал, куда бы деть жвачку. Нет, лучше найти помойку на улице, нечего в машине мусорку забивать. Всё равно потом самому убирать. Потянул, достал с заднего сиденья сумку. Откинул зеркало, посмотрел на себя, пригладил волосы. Мачо-мэн, блин! Да так, ковбойчик средней наружности. И тут вспомнил! А повязку-то? Повязку на глаза! Забыл на фиг! Ни-ки-та, ну как?! Только ты так, на хрен, облажаться можешь. Молодец, чо!
Голова загудела в экстренном режиме. О, галстуком можно ведь завязать! Хорошо, что вся офисно-маскарадная одежда была у него аккуратно в сумке сложена. Он её просто хотел в багажник переложить, чтобы с собой не таскать. Вряд ли с галстуком будет очень удобно. Но выхода не было. Войновская маска на глаза, которой он пользовался при перелётах, осталась дома на кухне. Ну не идиот ли?
Он вылез из машины, оглянулся по сторонам. Начинало темнеть. Зашагал ко входу в гостиницу. Внутри опять кошмарилось и колошматилось. Триста четвёртый номер. Третий этаж. ОМГ! Как всё это выдержать? Ручки у сумки заскользили в ладони. И стало жарко. Блядство! Перед Войновым открылся лифт, он шагнул в кабину, нажал цифру три. Смотрел, как сползаются двери. Потом лифт бесшумно потянул его наверх. Секунда, другая, третья. Фух! Ещё пара секунд. Войнов вытер ладонью взмокший лоб. Господи, он не волновался так никогда в жизни! Ни на одном экзамене, даже на защите диплома так не дрейфил. Когда первый раз с Максом трахался — так не фейлил. А теперь до того мандражировал, что чуть не задыхался.
Он прошёл по коридору на онемевших, как будто чужих ногах, остановился перед номером триста четыре. Надо постучать. Нет, сначала галстук дурацкий приладить. Бли-и-ин же! Войнов опустил на пол сумку, выудил из неё галстук. Обмотал голову, завязал сзади покрепче. Кажется, слишком крепко. Было неудобно и неприятно как-то. Он чуть ослабил узел. Ладно, нормально. Придётся свыкнуться. Его обдало горячей, как будто стыдной волной. Ничего больше не видя, он занёс руку, чтобы постучать. Занёс… и не решился. Опустил. Задышал загнанно. Накрыло подобие паники. Он боится постучать. Ничего не видит. Он просто — боится. Чувствует себя глупо, непонятно, покинуто. Войнов нащупал в кармане джинсов телефон, вытянул его. Пришлось стащить повязку, чтобы набрать Сашин номер. Когда вызов пошёл, Войнов опять натянул на глаза галстук.
— Саня, я у твоей двери, — сказал он, услышав «алло». — Я не хочу стучать. Откроешь мне?
— Ты не забыл повязку?
— Забыл. Пришлось завязать глаза галстуком. Но я ничего не вижу, мамой клянусь.
— Я так почему-то и думал, что забудешь. Свою тебе дам. Взял с собой… Открою сейчас…
Прошло ещё секунд пять или шесть. Войнов услышал шорохи за дверью, потом звук открывающегося номера, движение, качнулся воздух рядом с плечом. Войнов сглотнул. Губы совсем пересохли. Он не знал, говорить что-то или не стоит. Чувствовал себя беспомощно и отчего-то ужасно одиноко. Он повернул голову на звук, на движение и тут почувствовал, как к нему прижимаются, головой чуть ниже плеча, как его обвивают несмелые руки — ещё не уверенно, но обнимают. На спине Сашины ладони… Господи! Только бы не сон! Только бы это не кончилось! Тёплый. Он настоящий. Санечка!
Саша от него ненадолго отстраняется, принуждает наклонить голову и надевает свою маску прямо поверх завязанного на глазах галстука, говорит тихо:
— Снимешь потом, когда в ванную пойдёшь. И только в маске останешься. А то с узлом сзади — неудобно же.
Войнов неловко кивает и снова чувствует руки — Санины, Сашины.
— Ты такой красивый, Никит… Невозможно красивый… Как ты пахнешь… Вкусный, господи… — шепчет в шею, где-то совсем близко.
Касается губами, как будто вопросительно, но целует… в шею. Вдох-выдох, вдох-выдох — не забывай дышать, сейчас это важно.
— И у тебя рубашка красивая. Очень идёт тебе. — Голос обволакивает, стелется, ложится у самых войновских ног и там замирает, а потом взлетает вверх. — Я так хочу тебя… Пойдём, — берёт за руку. Ладонь горячая, кажется, тоже, как и у Войнова, подрагивает. Захлопывается дверь. Они в номере. Вдвоём. И это взаправду.
— Сань, Санечка… Это ты? — первое, что Войнов говорит. Так глупо! Ужасно…
— Я, милый…
Войнов опять чувствует прикосновения, Сашины пальцы на шее и потом на щеках. Чуть влажные и по-прежнему подрагивают. Но нежные. До умопомрачения. Саша запускает пальцы Войнову в волосы. Сжимает волосы над висками, проводит до макушки, сжимает опять на затылке.
— Санечка, — только и может снова выдохнуть Войнов. — Маленький. Можно я обниму тебя? Да? Иди ко мне.
Он понимает, что Саша ложится ему в объятия. Войнов выдыхает медленно через нос, закрывает руки, принимая, оставляя себе Сашу, Санечку. Он чувствует под ладонями лопатки и плечи. Войнов старается держать руки повыше. Худышка такой. Скинни-бой, думает Войнов. Детка мой — настоящий. Сладкий мой.
Войнов слышит Сашино дыхание и своё слышит тоже. Магия их вдохов и выдохов, когда они сливаются. Ощущается так, будто они заколдованы и не смогут больше никогда разъединиться. Будут жить как сиамские близнецы. Один большой, другой поменьше, один кудрявый, другой обычный, один повыше, другой пониже — Санечка будет повыше сантиметра на три-четыре — это тоже то, что можно понять, даже когда ничего не видишь.
  
Они стоят так какое-то время, неотделимо. Потом Войнов чуть отстраняется, гладит Сашины волосы — так здорово запускать в них пальцы, распрямлять вьющиеся локоны и отводить их со лба. Войнов ощупывает, как слепой, Сашино лицо. Проводит пальцами по лбу, по закрытым векам, под глазами, по щекам и по спинке носа, по впадинке над верхней губой, добирается до рта и ласкает губы. Саша прихватывает его пальцы губами и целует. Это невозможно интимно! Саша целует ему подушечки пальцев — один за другим. Войнов от одного только этого готов стонать и струной вытягиваться.