Город из воды и песка (ЛП)
С Сашей — удивительно — всё выстраивалось само, на подкорке. Было легко и понятно, как с самим собой. Порой понятно совсем по мелочам, по намёкам, отдельным словам, фразам, интонациям в голосе. И это так быстро случилось. Сразу же. С первого разговора. Со всех этих хохм и шуточек. И вот теперь они где-то, на каком-то этапе их уже ― теперь можно сказать абсолютно уверенно — отношений. Какие они будут? Что с ними будет? Всё начиналось как внезапное, несерьёзное, странное. И стало выливаться во что-то всё ещё не до конца понятное, но уже такое прекрасное, трепетное, нужное. Теперь только бы ничего не испортить, не подгонять, не форсировать. Ждать. Как это сложно! Просто уметь ждать.
* * *
На работе, когда выдалась минутка, Войнов залез в сеть, нашёл одного художника, на которого был подписан. Naolito рисовал комиксы, которые можно было обозначить одним словом «cute»². Да у него и страничка так называлась — The cute side of life³. Картинки были умилительные, славные, ми-ми-милые. И Войнов отлично помнил, что у Naolito есть няшные авокадо, просто до отсыхания печёнки ми-ми-мишные, а ещё помнил, что можно заказать мерч. По ссылке он перешёл в магазин и накидал в корзину всего: брелок с авокадой, авоську с авокадой (Санька в магазин будет бегать, чо; ну или книжки в ней таскать), магнитик с авокадой, футболку с авокадой (размер Санин Войнов теперь представлял: ну если вдруг не угадает — пусть в ней спит, чо). Оформил, оплатил, блаженно откинулся на спинку кресла. Уверенность в том, что они с Сашей встретятся, уже так окрепла, что стала ни много ни мало железобетонной. О-хо-хох, Саня, Санечка, дорогой ты мой человек! Звёздочка моя ненаглядная! Ведь не вечно же виться верёвочке…
Ближе к обеду послал Саше голосовое, что-то вроде ответа на то голосовое с Кавафисом:
— Он вышел из конторы, где работал кем-то
довольно незначительным, за мизерную плату
(лир восемь в месяц, вместе с премиальными),
убийственное завершив корпенье,
до вечера, согнувшись, просидев:
он вышел где-то в семь часов и медленно
по улице поплёлся. Интересный,
красивый парень: по нему заметно было,
что он достиг расцвета чувственности.
Он в прошлый месяц двадцать девять лет отметил.
Слонялся он по улице, по жалким тротуарам,
ведущим к дому, где снимал он что-то.
С витриной поравнявшись магазинчика,
где продают поддельные вещички,
так, разные дешёвки для рабочих,
увидел он лицо, увидел тело
и, будто кто толкнул его, вошёл
и стал платки рассматривать цветные.
О качестве платков спросил он
и о цене, но голосом придушенным,
почти захлёбывающимся от желанья.
Такие ж точно были и ответы,
рассеянные, приглушённым голосом,
согласье подразумевающие.
Они всё говорили о покупке — но
с одним намереньем: чтоб руки их касались
поверх платочков, чтобы лица их и губы
сближались как бы невзначай
и бёдра сталкивались на мгновенье.
Урывками, тайком, чтоб не заметил
владелец магазинчика, сидящий в кассе.
Ответ пришёл не сразу, а только где-то через полчаса (наверное, Саша был занят):
«Хочешь оставить меня без куска хлеба? — Подозрительный смайлик. — Не думал сменить профессию? Отлично получилось. Очень красиво. — Сердечко. — Мне казалось, ты выбрал бы что-то другое. Перевязанное плечо, например».
«Слишком много крови. И любви. Никогда ничего не нужно слишком. Нужно в самый раз. Посерединке».
«Почему выбрал именно это?»
«Потому что оно тоже очень честное», — написал Войнов.
«Сложно быть всегда честным».
«Сложно, но необходимо. Я позвоню вечером? Часов в 11. Как обычно».
«Я очень-очень соскучившийся».
«М-м-м, я понял. Намёки ловлю на лету. До связи».
* * *
Вечер, правда, пошёл не совсем по плану. Войнов отчалил с работы примерно в половине девятого и в очень даже неплохом, надо сказать, настроении. Внутри после суматошного дня уже не пело, но зато мысли целиком были заняты предстоящим уже почти ежевечерним разговором с Сашей. Он ожидаемо попал в пробку на Третьем кольце и там же, на Третьем, застрял в ДТП. Какой-то гоповатый мудень на Солярисе норовил вклиниться перед ним из правого, но Войнов принципиально не пустил — итогом мудень въебался ему в бочину. Войнов чуть его не прикончил. Очень жалел, что на днях вытащил из багажника огрызок металлической трубы, который последнюю пару месяцев болтался там без дела. Пока приехали гибэдэдэшники, пока оформились, пока разбирались со страховой, время критически приближалось к одиннадцати. Жизнь, конечно, охрененная просто! На работу к десяти, домой тоже к десяти, и то, если повезёт. Пожрал, поспал, утром опять на работу. Саша был единственным лучиком света. И в прямом, и в переносном. Во всех смыслах. Войнову пришлось настрочить сообщение:
«Не уверен, что успею к 11. Я тут в небольшое ДТП попал. Не по своей вине. Ничего серьёзного. Позвонить тебе, когда приеду?»
Саша тут же перезвонил, взволнованный:
— Никита, ты как? Ты в порядке?
— Нормально всё. Не волнуйся. Мне только бочину помяли. Надеюсь, скоро разъедемся.
— Сильно?
— Да нет, не особенно. Просто бесит. Ездят, всякие, блядь, обезьяны. Поубивал бы нахрен.
— Не надо. Ты мне нужен. Без уголовного прошлого.
— Не буду. Только ради тебя. Так позвонить, когда приеду?
— Конечно звони. Я ещё не буду спать.
Войнов набрал где-то в районе двенадцати. Саня взял трубку только гудка с шестого, наверное. Голос был сонный, такой тёплый, домашний, что у Войнова побежали по рукам мурашки. Он представил, что Саша уже в пижаме или в какой-нибудь смешной футболке для сна. Ждал, миленький, да так и заснул с телефоном в обнимку.
— Я тебя разбудил, маленький? — спросил Войнов бережно.
— Я случайно… Уснул немножко… — Войнов почти видел, как Саша трёт глаза.
— Может, тебе лучше пойти дальше спать? Устал сегодня, набегался? Завтра тогда по…
— Нет-нет! Я нормально. Не уходи… Ты же, наверное, сам пришёл только что. Сколько сейчас?
— Двенадцать почти.
— Ты поел хоть чего-нибудь?
— Да не хочется уже со всеми этими приключениями.
— Похудеешь, Никита. Осунешься. Что мне с тобой тогда делать?
— Приезжать придётся. Откармливать.
— Я приеду. Ты не думай, — упрямо так.
— Специально тогда есть перестану. Чтобы тебя увидеть скорее.
— Нет, ты уж питайся, пожалуйста. Ты мне здоровый нужен. Большой и красивый.
— А если бы не был большой и красивый — ты бы разлюбил меня, значит, сразу же?
— Фу, Никит, неверные выводы.
— Как в студии? Что ты озвучивал? — сменил тему Войнов.
— Книжку одну детскую. Там на несколько голосов. И со звуковыми спецэффектами всякими. Поэтому в студии делаем.
— Дашь потом послушать?
— Детскую? — удивился Саша.
— Ну, знаешь, говорят, мальчик становится мужчиной, только когда обзаводится потомством. А нам с тобой не грозит — не видать нам Нобелевки, как первым родившим мужикам, ну. Поэтому детские книжки — самое то для нас.
— Дам, конечно. Если тебе хочется, — сжалился Саша.
Вроде и не было в голосе каких-то особенных изменений, Саша говорил ровно, привычно, но Войнов всё же что-то почувствовал — будто дёрнули за ниточку, и она так и осталась натянутой. Может быть, он слишком заморачивался и всё это были, как Саша сказал только что, неверные выводы, но ведь у Войнова по-прежнему в доступности, в его полном распоряжении был лишь голос, вот он и цеплялся за любой, еле слышный звоночек, за каждую звучащую чуть иначе мелодию.