Умереть красиво
Заперев машину, Джейни направилась к дому и не заметила припаркованный впереди черный сверкающий «фольксваген-GTI» с тонированными стеклами – единственный автомобиль, не загаженный голубями и чайками. Водитель, надежно скрытый от внешнего мира, наблюдал за ней в компактный бинокль, параллельно набирая на предоплаченном мобильнике номер.
4
Примерно в половине восьмого Том Брайс на своей спортивной серебристой «ауди-эстейт» миновал теннисные корты, потом открытую, обрамленную деревьями площадку в парке Хова, где толпились отдыхающие: одни выгуливали собак, другие занимались спортом, третьи лежали на траве, наслаждаясь последними часами долгого летнего денька.
Том ехал с открытыми окнами, и в салоне витал аромат свежепостриженных газонов. Из динамиков доносился умиротворяющий голос Гарри Конника-младшего, чьи песни Том обожал, а Келли считала безвкусицей. Синатра ее тоже не впечатлял, да и качественное пение в принципе. Всем музыкальным стилям она предпочитала хаус и гэридж, чьи странные ритмы совершенно не выносил Том.
Чем дольше они жили в браке, тем сильнее расходились в интересах. Он и не помнил, когда им в последний раз удалось определиться с выбором фильма, а пятничное вечернее шоу Джонатана Росса было единственной передачей, которую они постоянно смотрели вместе. Однако они любили друг друга – в этом Том не сомневался, а дети были превыше всего. Точнее, были всем.
Он обожал это время суток, когда предвкушаешь возвращение домой, к любимой семье. А сегодня контраст между загазованной, липкой жарой Лондона, поездом и нынешним прекрасным мгновением ощущался особенно разительно.
Настроение улучшалось с каждой минутой. Воодушевившись, Том проехал пересечение с Вудленд-драйв, получившей в народе прозвище «чертог миллионеров», где в ряд тянулись роскошные обособленные дома, в большинстве своем выходившие на лесок. Келли мечтала когда-нибудь здесь поселиться, однако сейчас такое жилье им было не по карману.
«И вряд ли будет, учитывая нынешнее положение дел», – уныло подумал Том.
«Ауди» мчалась на запад вдоль куда более скромной Голдстоун-Кресент, обрамленной по обе стороны дороги аккуратными коттеджами на две семьи, а после свернула на Верхнюю Виктория-авеню.
Никто толком не знал, почему улица именовалась Верхней, учитывая, что Нижней Виктории-авеню не существовало в природе. Лен Уэйнрайт, пожилой сосед Тома, которого они с Келли окрестили Жирафом из-за высокого, почти семи футов, роста, в порыве очередного сомнительного озарения заявил как-то через забор, мол, улицу прозвали так потому, что она поднимается по довольно высокому холму. Объяснение не выдерживало никакой критики, однако лучшего пока не придумали.
Верхняя Виктория-авеню располагалась в районе, построенном тридцать лет назад, но так и не возмужавшем. Платаны больше смахивали на высокие саженцы, нежели на полноценные деревья; красная кирпичная кладка двухэтажных коттеджей на две семьи ни грамма не выцвела; неотюдоровские деревянные балки на крышах не подточили ни термиты, ни непогода. На этой тихой улочке со скоплением магазинов ближе к вершине проживали преимущественно молодые семьи с детьми. Исключение составляли лишь Хильда и Лен Уэйнрайт, пенсионеры, перебравшиеся сюда из Бирмингема по совету врача, заявившего, что морской воздух будет полезен для страдающей астмой Хильды.
Том втиснул «ауди» под навес, почти вплотную к ржавеющему «рено-эспейс» Келли, сунул в карман мобильный и, забрав с сиденья дипломат и букет, выбрался из машины. Газетный киоск через дорогу еще работал, равно как и небольшой спортзал, однако на парикмахерской, скобяной лавке и риелторской конторе уже красовались таблички «Закрыто». Чуть поодаль ждали автобус две юные особы, явно разодетые для свидания; их коротенькие юбки едва прикрывали ягодицы. Ощутив внезапный приступ вожделения, Том задержал взгляд на стройных ножках, пока девушки курили одну сигарету на двоих.
Хлопнула входная дверь, и донесся восторженный голос Келли:
– Папочка приехал!
Проработав столько лет в маркетинге, Том никогда не лез за словом в карман, однако, если бы его попросили описать, какие чувства он испытывает каждый будний вечер, возвращаясь домой, где его встречают самые дорогие люди на свете, он едва ли нашелся бы с ответом. В такие минуты его обуревали счастье, гордость и безграничная любовь. Предложи ему остановить любое мгновение, он бы не колеблясь выбрал это: вот он стоит на пороге, утопая в детских объятиях, а Леди, их восточноевропейская овчарка, с поводком в зубах смотрит на него с надеждой, притопывает лапой и яростно виляет хвостом толщиной с секвойю. А потом появляется улыбающаяся Келли…
Одетая в джинсовый комбинезон и белую футболку, она застыла в дверном проеме, на лице в обрамлении пышных светлых кудряшек сияет очаровательная улыбка. Том протянул ей розово-желто-белый букет.
Келли, по обыкновению, восторженно приняла подношение, голубые глаза радостно вспыхнули. Она повертела букет в руках, приговаривая: «Какая прелесть! Какая прелесть!», словно в жизни не видела цветов прекраснее. Потом поднесла их к носу, очаровательному вздернутому носику, вдохнула аромат.
– Ой, вы только посмотрите! Розы! Мои любимые, любимого оттенка. Милый, ты такой заботливый! – И поцеловала мужа.
Сегодня поцелуй длился дольше обычного. Может, ночью ему повезет? Или, не приведи господь, она решила подсластить новость об очередной безумной покупке на «Ибэй»?
Однако Келли молчала, а войдя в дом, Том не увидел ни коробки, ни контейнера, ни ящика, ни нового гаджета или приблуды. Десять минут спустя, избавившись от пропотевшего костюма, Том принял душ, переоделся в шорты с футболкой, и его колеблющееся настроение постепенно улучшилось, хотя, возможно, ненадолго.
Макс, чей возраст составлял ровно семь лет, четырнадцать недель и три дня, фанател от Гарри Поттера. И от резиновых браслетов. Сегодня на нем их красовалось два: белый с надписью «ДОЛОЙ МИРОВУЮ БЕДНОСТЬ» и черно-белый с антирасистским лозунгом «ВСТАНЬ И ВЫСКАЖИСЬ».
Том, довольный, что сын интересуется глобальными проблемами, пусть и не до конца понимая смысла слоганов, устроился в кресле рядом с его кроваткой в крохотной спальне, обклеенной ярко-желтыми обоями. Свернувшись клубочком под одеялом в стиле Гарри Поттера, откуда торчала только растрепанная светловолосая голова, Макс слушал, как папа уже по второму разу читает ему книгу, и с распахнутыми глазами жадно впитывал каждое слово.
У четырехлетней Джессики разболелись зубки, она хныкала и совсем не слушала сказку. Из соседней, через стену, спальни доносился плач, который не прекращался, несмотря на все увещевания Келли.
Том дочитал главу, поцеловал сына и, подняв с пола игрушечный паровозик «Хогвартс-экспресс», поставил его на полку рядом с приставкой «Плейстейшен». Потом выключил свет и, послав Максу воздушный поцелуй, поспешил в розовую, словно царство Барби, комнату дочери. Девочка плакала, ее сморщенное, зареванное личико раскраснелось от натуги. Келли, пытавшаяся прочесть ей «Груффало», беспомощно пожала плечами. Пару минут Том пытался успокоить Джессику, но тщетно. Келли сказала, что утром в срочном порядке поведет ее к стоматологу.
Том ретировался на первый этаж, потом, аккуратно перешагнув через парочку Барби и подъемный кран из «Лего», завернул в кухню, откуда доносился упоительный аромат стряпни, и едва не споткнулся о трехколесный велосипед Джессики. Устроившись на лежанке, Леди грызла кость размером с ногу динозавра. При виде хозяина во взгляде овчарки снова вспыхнула надежда; собака вяло завиляла хвостом. А после спрыгнула с лежанки и, продефилировав через кухню, развалилась на спине лапами кверху.
Том ногой почесал ей пузо, отчего на морде застыла блаженная улыбка, язык вывалился из пасти.
– Позже, старушка, обещаю. Потерпи еще немного.
Именно из-за кухни Келли загорелась купить этот дом. Прежние владельцы вбухали целое состояние в роскошный интерьер из мрамора и нержавеющей стали, а Келли набила пространство всевозможной техникой, какую только позволил трещащий по швам лимит кредитной карты.