Умереть красиво

Мысленно Рой снова и снова возвращался к тому разговору.
К своей насквозь лживой браваде.
Правда заключалась в том, что в день, когда убийство не вызовет у него эмоционального отклика, а жертва преступления – сочувствия, он уволится из правоохранительных органов и займется чем-то принципиально другим. Впрочем, до этого дня было еще далеко. Может, когда-нибудь он и наступит, как наступил для его отца и многих ветеранов полиции, однако прямо сейчас Грейс испытывал всю гамму чувств, которые обуревали его всякий раз на месте преступления.
  
Это была смесь страха перед тем, с чем ему придется столкнуться, и невыносимое бремя ответственности, тяжким грузом ложившееся на плечи Грейса как старшего следователя; груз от осознания, что у покойной, кем бы она ни была, наверняка есть родители, а может, братья и сестры, муж, любовник или дети. Кому-то из близких выпадет явиться на опознание, и всех их, обезумевших от горя, будут допрашивать и исключать из списка подозреваемых.
Кисть была изящной: длинные пальцы, ухоженные ногти, ярко-розовый лак контрастировал с алебастровой плотью; исключение составляла лишь длинная полоса запекшейся крови, которая тянулась от большого пальца до запястья. Похоже, жертва сопротивлялась. Интересно, кто она, что за человек и почему ее убили.
В расследовании убийств первые сутки всегда решающие, потом процесс стопорится, теряет остроту. Грейс понимал: в ближайшее время он забросит все ради расследования. Он должен выяснить как можно больше о ее жизни и смерти, извлечь максимум информации из ее тела, дома, личных вещей, семьи и друзей. Велика вероятность, что в итоге суперинтендант узнает о покойной куда больше, чем о ней знали при жизни.
Расследование будет напористым, временами жестоким. Смерть сама по себе лишает человека достоинства, чего уж говорить о судебно-медицинской экспертизе. Кроме того, возникало гнетущее чувство, что возможно – возможно, не более! – душа покойницы следит за каждым его шагом.
– Думаем, руку приволокли оттуда. – Билл Барли, местный инспектор из управления Ист-Даунса, чья дородная фигура казалась еще больше в белом защитном костюме, развевавшемся на ветру, ткнул обтянутым латексной перчаткой пальцем в другой конец окруженного полицейским кордоном поля, где эксперты-криминалисты в белых комбинезонах уже возводили прямоугольную палатку.
На краю поля, где припарковался Грейс, скопилась масса транспорта: патрульные и неприметные, без опознавательных знаков, автомобили; фургоны кинолога и фотографа-криминалиста; огромный грузовик группы по расследованию тяжких преступлений.
Черный микроавтобус коронера еще не вызывали. Прессу пока тоже не ставили в известность, но репортеры, естественно, не заставят себя ждать. Слетятся, как мясные мухи.
Барли, истинному ветерану полиции, было за пятьдесят; он говорил с отрывистым суссекским акцентом, раскрасневшееся лицо испещряла сеточка лопнувших сосудов. Грейс отметил, как оперативно коллега оцепил место происшествия. Худший кошмар любого следователя – приехать и обнаружить, что неопытные коллеги затоптали все улики. Однако инспектор, похоже, контролировал ситуацию.
Вдалеке полицейская собака резвилась в зарослях рапса. Подождав, пока Барли накроет кисть плотной тканью, Грейс след в след двинулся за ним к участку, где царило наибольшее оживление. На месте ему сразу бросилась в глаза причина ажиотажа – на примятом пятачке лежал большой черный мешок для мусора, его рваные края трепал ветер, а вокруг роились трупные мухи.
Грейс кивком поздоровался с Джо Тиндаллом, знакомым экспертом-криминалистом. В прежние времена Тиндалл напоминал чокнутого профессора – копна тусклых волос, бифокальные очки, – однако, влюбившись в девушку намного моложе себя, он радикально сменил имидж. Совершенно лысый, с модной, выбритой ровными вертикальными клинышками бородой и прямоугольными очками с голубоватыми стеклами, он больше смахивал на наркоторговца, нежели стража порядка.
– Доброе утро, Рой, – со свойственным ему сарказмом поприветствовал Тиндалл. – Добро пожаловать на шоу «Тысяча и один способ использовать мусорный мешок в Пис-Хейвене».
– Смотрю, ты уже отоварился? – Грейс кивнул на черный пластик.
– Современные программы лояльности щедры на бонусы, – хмыкнул Тиндалл и, опустившись на колени, очень осторожно вскрыл мешок.
Рой Грейс проработал в полиции девятнадцать лет, последние пятнадцать – в отделе по расследованию убийств, и, хотя каждая смерть производила на него гнетущее впечатление, напугать или удивить его было сложно. Однако содержимому черного пластикового пакета это удалось.
Внутри лежал торс, явно принадлежавший молодой, фигуристой женщине. Торс был весь в запекшейся крови, лобковые волосы залиты так, что невозможно разобрать цвет; каждый дюйм плоти испещряли рваные раны, нанесенные, по всей видимости, ножом в приступе остервенения. Голова отсутствует, конечности отделены от тела, обе ноги и рука упакованы в тот же мешок.
– О господи, – выдавил Грейс.
Даже Тиндалл утратил привычный юмор:
– Здесь явно поработал какой-то псих.
– Головы так и нет?
– Ищут.
– Патологоанатома вызвали?
Тиндалл отогнал парочку трупных мух. Тут же налетел целый рой, и Грейс сердито шуганул их прочь. Трупные, или мясные, мухи за пять миль чуяли разлагающуюся плоть. Без специального герметичного контейнера для тела избавиться от них невозможно. Впрочем, кое-какая польза от мерзких тварей была. Трупные мухи откладывали личинки, и те за считаные дни вырастали во взрослых насекомых. Если тело обнаруживали в последней стадии разложения, примерное время смерти устанавливалось именно по количеству поколений отложенных в нем личинок.
– Надо понимать, патологоанатому уже звонили?
– Да, Билл, – кивнул Тиндалл.
– Надюшка? – с надеждой спросил Грейс.
В здешних краях на место преступления обычно выезжал кто-то из двух патологоанатомов, живших неподалеку. Из них двоих любимицей полиции слыла Надюшка де Санча – миниатюрная испанка, происходившая из семьи русских аристократов, и жена одного из самых выдающихся британских пластических хирургов. Ее обожали не только за профессионализм и искреннее желание помочь, но и за привлекательную внешность. В свои неполные пятьдесят она выглядела на тридцать с хвостиком, и коллеги вечно спорили, не приложил ли к этому руку ее супруг. А привычка Надюшки круглый год носить водолазки под горло лишь подливала масла в костер догадок.
– К счастью для нее, нет, – ответил Тиндалл. – Надюшка не любит множественные ножевые. Министерство направило к нам доктора Теобальда. Еще подъедет полицейский врач.
– Ясно, – отозвался Грейс, стараясь скрыть разочарование в голосе.
Никто из патологоанатомов не любит множественные ножевые, ведь каждую рану необходимо тщательно измерить. Надюшка де Санча была не только усладой для глаз, с ней еще было приятно работать: кокетливая, с отличным чувством юмора и при этом шустрая. Фрейзер же Теобальд, по всеобщему мнению, создавал вокруг себя атмосферу столь же «приятную», как и трупы, которые он препарировал. А еще доктор «славился» своей крайней медлительностью. Но, справедливости ради, работу свою он выполнял тщательно и безукоризненно.
Краем глаза Грейс заметил, как через поле к ним спешит низкорослый, немногим выше зарослей рапса, человек в белом защитном комбинезоне и с огромной сумкой.
– Всем доброе утро. – Патологоанатом поочередно протянул мужчинам затянутую в латексную перчатку руку.
Доктору Фрейзеру Теобальду было лет пятьдесят пять. Крепко сбитый коротышка чуть ниже пяти футов двух дюймов, с ореховыми глазами-бусинками, он носил густые усы а-ля Адольф Гитлер, над которыми нависал поистине выдающийся шнобель; голову доктора венчала взъерошенная копна тонких курчавых волос. Ему бы сигару, и можно смело отправляться на маскарад в образе Граучо Маркса. Но Грейс сомневался, что Теобальд даже под угрозой расстрела согласился бы посетить столь легкомысленное мероприятие. О его личной жизни было известно немногое: женат на преподавательнице микробиологии, в свободное время любит в одиночестве плавать на парусной шлюпке.