Суда не будет (СИ)
Но жизнь тогда распорядилась иначе: Лев Олегович Зинченко утонул в реке, когда отдыхал в выходные на даче. Главный инженер вскоре занял его место. А председатель у нашего городского Совета кооператоров остался прежний.
«Ты просто волшебник, Дмитрий Иванович», — вспомнил я слова Лёши Соколовского.
ВАЗ-2106 дёрнулся и покатился вдоль дома.
* * *Вовка распахнул передо мной калитку.
Я вошёл во двор. Отметил, что всё в этом дворе выглядело хорошо знакомым, родным. Напомнил себе, что явился не домой.
Переступил лежавшие на земле подгнившие вишни. Увидел сидевшую во дворе за столом Лизу.
Лиза была наряжена в бежевый сарафан. Босоногая. Прижимала к груди светловолосую куклу Барби. Она поздоровалась со мной. Говорила тихо, будто бы нерешительно. Словно не обрадовалась моему появлению.
Я удивлённо приподнял брови. Мне показалось, что племянница выглядела растерянной, испуганной.
— Привет, пап, — сказала Лиза.
Она посмотрела на остановившегося рядом со мной Вовку, махнула ему рукой.
Я заметил, что мой брат насторожился при виде дочери (так же, как и я).
— Что случилось? — спросил он.
Лиза кивнула на дом и сообщила:
— Пап… там мама. Она плачет.
Глава 2
— … Вова, ты представляешь, они Фролова ещё неделю назад отпустили! — воскликнула Надя. — Просто закрыли дело! Ты понимаешь⁈ Недостаточно улик, они говорят! Как такое вообще возможно⁈
От звуков её голоса задребезжали оконные стёкла и стёкла на дверях серванта. Надя всплеснула руками. Она нервно прошлась по гостиной от стены до стены. Я отметил: Вовкина жена уже не лила слёзы. Это в очередной раз мне напомнило о том, что теперь я не Владимир Рыков. Потому что я прекрасно помнил: при посторонних Надя никогда не рыдала. «Ты для неё почти посторонний, — мысленно напомнил я сам себе. — Ты сейчас всего лишь брат её мужа. Не муж». О том, что Надя недавно плакала, напоминали сейчас лишь её опухшие веки. Но в её голосе слезливости я не слышал.
— … Пять месяцев работы! — говорила Надя. — Я всё подготовила! Бумажка к бумажке! Не подкопаешься! Ему восемь лет светило, не меньше! И это с учётом всех смягчающих обстоятельств. Там не могло быть разночтений!..
Я сидел на диване в тесной гостиной, следил за мерявшей шагами комнату Вовкиной женой. Мой младший брат уселся рядом со мной. Он изредка задавал Наде вопросы: не из любопытства — так он показывал, что слушал её внимательно. Я смотрел на раскрасневшееся лицо Нади и вспоминал, что в прошлый раз этот разговор проходил не так. Мы тогда с женой вместе сидели на диване напротив телевизора. Надя плакала и едва ли не на ухо шептала мне жалобы. Я гладил её по спине, носовым платком смахивал с её лица капли влаги. Тогда мы в комнате были вдвоём, без Димки.
— … Вова, теперь ты понимаешь, почему меня буквально вынудили уйти в отпуск? — спросила Надя. — И откуда появились вдруг эти путёвки в профилакторий. Ты хорошо поработала, Наденька, говорили они. Ты заслужила хороший отдых…
Я увидел, как Надя в очередной раз разрубила ребром ладони воздух. Подумал о том, что в прошлый раз слышал примерно те же фразы. Но только тогда моя жена произносила их иным тоном: она не возмущалась — жаловалась. Вспомнил я и причину её жалоб. У неё было имя: Виктор Фролов. Надя занималась делом Фролова с начала этого года. Подробностей она мне не рассказывала. Но я и без её рассказов знал, что это Виктор Фролов (племянник бывшего первого секретаря Нижнерыбинского горкома КПСС) подозревался в убийстве своей жены. Надя ещё перед нашим совместным летним отпуском хвасталась, что Фролов «не отвертится»…
В прошлый раз Виктор Фролов тоже «отвертелся». Его освободили из-под стражи, когда мы с Надей плескались в море. А его дело тогда, как и сейчас, закрыли с вердиктом «из-за недостаточности улик». Потрясённая таким поворотом Надя говорила, что все собранные ею материалы «словно испарились». Появились новые отчёты экспертизы, свидетели изменили показания. Никто этого словно и не заметил. Кроме неё. Начальство отмахивалось от её возражений. Ей велели не лезть к Фролову. Отвечали, что у неё не переданных в суд дел предостаточно. Призывали не искать чёрную кошку в тёмной комнате, потому что «её там нет».
— … Нет, я этого так не оставлю, — говорила Надя. — Я снова подниму это дело, чего бы мне это ни стоило! Покажу им, что я не наивная девчонка, которую можно вот так запросто отодвинуть в сторону, как… как…
В прошлый раз Виктора Фролова не осудили. Это я хорошо запомнил. В девяносто втором он стал новым мэром Нижнерыбинска — его былые прегрешения все будто бы позабыли. В девяносто пятом Фролова застрелили во дворе его же дома. Женька Бакаев тогда рассказывал мне о том, как расследовали то резонансное преступление. В убийстве Фролова признался трижды судимый гражданин без определённого места жительства. Он сказал, что застрелил Виктора Фролова «из личной неприязни». Дело быстро передали в суд. Но подсудимый до суда не дожил — он скончался от быстро прогрессировавшего онкологического заболевания.
— … Вы понимаете, — говорила Надя, — ведь они же специально меня из города выпроводили…
Её нижняя губа дрогнула — Надя закусила её, умолкла.
Я прикоснулся рукой к плечу брата и сказал:
— Вовчик, кажется, Лиза меня звала. Выйду во двор. Спрошу, чего она хочет.
Вовка кивнул. Но не посмотрел на меня. Он не спускал глаз с лица своей жены.
— … Вова, я ведь столько сил потратила на это дело…
Надя проводила меня взглядом. Её глаза влажно заблестели. Она шагнула к мужу.
Мне показалось, что она всхлипнула, когда я переступил порог кухни.
* * *Лизу я застал во дворе.
Она всё так же сидела за столом, в тени от кроны вишни. Возилась с игрушечной Барби. Моя племянница делала это с видимым интересом и с удовольствием. Лиза будто намеренно своими действиями опровергала слова родителей о том, что она «давно переросла игры в куклы».
Лиза заметила меня, радостно встрепенулась.
— Мама ещё кричит? — спросила она.
— Кричит.
Я уселся за стол рядом с племянницей. Спиной к дому.
— Дима, ты правильно сделал, что ушёл от них, — сказала Лиза. — Теперь мама выплачется папе. И успокоится.
Она дёрнула плечами.
— Ты так думаешь? — спросил я.
— Всегда так бывает. Вот увидишь. Скоро будем ужинать.
Лиза улыбнулась — я полюбовался на её ямочки. Отметил, что волосы на голове моей племянницы заплетены в такие же косы, какие были и на голове куклы. Снова почувствовал запах французских духов — сообразил, что Лиза опять воспользовалась невнимательностью матери и добралась до её парфюма.
— Дима, я тут подумала и решила, что не буду следователем, — сообщила Лиза. — Не хочу рыдать как мама.
Она обернулась, бросила взгляд на приоткрытую дверь веранды, вздохнула.
— Лучше я буду писательницей. Как ты и сказал. Напишу книгу про Барби. Или две. Много книг! Интересных.
Лиза мечтательно улыбнулась.
— Получу письма от читателей, — сказала она. — В них меня не будут ругать. Нет. Там напишут, что я молодец. Скажут, что я очень умная и талантливая. А ещё я буду раздавать автографы! Дима, ты когда-нибудь раздавал автографы?
Лиза запрокинула голову, взглянула на меня.
Её глаза блеснули — это в них отразились пробившиеся к нам сквозь листву вишни лучи солнца.
Я кивнул.
— Было дело. Раздавал. Давно.
Махнул рукой.
— Здорово!
Моя племянница мечтательно зажмурилась.
— Придумаю себе красивую подпись, — сказала она. — Как у мамы. Даже лучше. И буду ставить её на своих книжках. Вот так.
Лиза поводила перед собой указательным пальцем, словно его кончиком сделала в воздухе размашистую надпись. Тут же погладила по голове куклу. Снова улыбнулась, будто увидела вокруг себя толпы поклонников и услышала их похвалы.
На стол перед нами упала вишня. Лиза вздрогнула, вернулась из грёз в реальность. Хлопнула себя ладонью по лбу.