Жестокие принципы
Словно провинившись, стою, опустив голову, и исследую его начищенные до блеска туфли, которые стоят целое состояние. Вновь отчётливо слышу холодное «ты свободна», брошенное невпопад, рассеянно, словно я одна из тех чаек, о которых так презрительно отзывалась вчера Виктория. И несмотря на то что инициатива исходила от Островского, меня сковывает стыд, не позволяющий посмотреть в лицо тому, чьи ласки заставляли ночью стонать в беспамятстве.
Минута, две, пять… Бесконечное количество, вырывающее из пространства и заставляющее дрожать в полуобморочном состоянии. Тошнотворная тишина, в которой исчезают мой мысленный стон и гулкое дыхание Парето, не оставляющего надежду прочесть на моём лице всю правду, которую я не способна скрыть.
– Самолёт через два часа, – нарушает он тягостное молчание, заполняя тишину долгожданными звуками. – О дате возвращения сообщу позднее Ларисе Петровне.
– Я поняла, Константин Сергеевич.
Тяжёлый вздох, и Островский уходит, и только сейчас решаюсь поднять голову, чтобы проводить взглядом широкую спину, которая под тканью тоже обезображена шрамами.
Через час, когда несколько машин выезжает с территории, Петровна даёт команду подняться в комнату Аронова. Берём всё необходимое и поднимаемся на второй. Ступаю несмело, словно нарушаю запрет, вторгаясь на запрещённую территорию. Широкий коридор второго этажа светлый, просторный. Пестрит многочисленными дверьми, одну из которых Петровна уверенно открывает, пропуская меня вперёд.
Спальня Аронова отделана в серебристых тонах и воспринимается как сдержанная, простая и мужская. Большая кровать с мягким изголовьем застелена стальным покрывалом; множество мебели, создающей уют; массивный стол, заваленный бумагами, хотя по большей части хозяин работает в кабинете.
– На тебе гардеробная. – Петровна указывает на двустворчатую дверь.
Открываю её и застываю в дверях, потому что передо мной пространство в половину спальни, заполненное мужскими вещами. Я видела такое лишь в фильмах, всегда удивляясь, с какой целью людям такое количество вещей. Оформлена деревом – сдержанно и лаконично, создаётся ощущение, что здесь нет ничего лишнего. Всё рассортировано: костюмы, одежда спортивная и домашняя, обувь, ремни, галстуки, носки в отдельном ящике, а также часы и очки.
– Забери корзину с грязным бельём! – кричит Петровна из спальни, и я выношу тканевую корзину в спальню. – Завтра сдам в химчистку.
– А что нужно делать? – уточняю, совершенно не понимая, какого рода уборка требуется в таких помещениях.
– Разложить всё по своим местам, то есть по необходимым отделениям. Можешь открывать каждый ящик, чтобы в следующий раз уже понимать, что где лежит.
Согласно киваю, начиная по порядку выдвигать ящики и наводить порядок в тех местах, где он нарушен. У Аронова большая коллекция часов, которая занимает два яруса, и каждый предмет вставлен в специальный паз, множество очков в ячейках и навскидку штук сто галстуков, каждый из которых аккуратно скручен и помещён в кармашек. Удивительно, сколько одному мужчине необходимо одежды, но Аронов – человек публичный и обязан соответствовать. Быстро сообразив, по какому принципу разложены вещи, сортирую их по порядку. Последний ящик застревает на половине, не желая выдвигаться. Что-то в глубине, около стенки, мешает, а когда ныряю туда рукой, достаю конверт.
В нём фотографии – много. Напечатанные снимки, увесистая стопка. Несколько секунд отчаянной борьбы с любопытством, и я решаюсь заглянуть внутрь. На них изображено множество людей: весёлые компании, женщины, мужчины, дети. Останавливаюсь на одном, заглядываясь на мужчину, как мне кажется, очень знакомого, а присмотревшись, понимаю, что это… Островский. На фото ему около тридцати, на заднем фоне море и пальмы. Рядом женщина с длинными рыжими волосами и мальчик лет десяти, а у Парето такой счастливый и беззаботный вид, что сердце бьётся чаще. Это другой Константин Сергеевич – его больше не существует, он остался в прошлой жизни и иной параллельной вселенной, из которой нет возможности вернуться. Непохожий на себя настоящего, со смыслом и теплотой в глазах, смотрит на свою спутницу с обожанием. Вероятно, это и есть его жена Надя, а мальчик Никита – семья, которой он лишился. Рядом Аронов – здоровый, сильный, жизнерадостный и стройная блондинка, похожая на Викторию. Или же Вика скорее подобие женщины на фотографии? Покойная жена Альберта Витальевича обнимает его, положив голову на плечо. Три человека, изображённых на фото, уже покинули этот мир, а снимки – лишь тёплое воспоминание о жизни, которой больше не будет. Перебираю картинки, на которых множество лиц и разных мест дают понять, что когда-то Островский был компанейским и гостеприимным. Где все эти люди теперь? Он один в своём мире, и лишь Аронов, который знает Парето давно, до сих пор рядом. Или же горе сближает, и они как никто другой понимают друг друга? Улыбаюсь сама себе, наслаждаясь тем Островским, которого мне никогда не суждено познать…
– Лен, ты закончила? – Вопрос настолько резкий, что я подскакиваю на месте, боясь быть пойманной.
Заталкиваю конверт на место, закрываю ящик, в котором порядок, и удаляюсь из гардеробной.
– Да. Сделала. А что там? – указываю на идентичную дверь рядом.
Петровна мнётся, прикусывая губы, словно решается на что-то.
– Ладно, – выдыхает. – Посмотри. Но только один раз, – поднимает палец, а меня уже съедает любопытство. – И больше никогда не открывай.
Часто киваю, напоминая себе Тасю, которая согласна на всё, лишь бы добиться желаемого, и осторожно открываю дверь. Такая же по размерам гардеробная, но оформленная в ярких цветах – женская. Вещи упакованы в прозрачные одёжные мешки и аккуратно развешены: идеальный порядок, который не нарушался уже много лет.
– Это чьё? – заглядываюсь на дорогие вечерние платья.
– Покойной жены Аронова.
– А зачем он это хранит?
Петровна лишь пожимает плечами, вероятно не имея ответа на мой вопрос.
– Сказал не трогать.
– А как Вика к этому относится?
– А ты как бы отнеслась?
– Не очень, – морщусь.
– Вот и она так же, но спорить с ним бесполезно, да и отношения у них гостевые. Всё же хозяин этого дома он.
– Лариса Петровна, а почему Альберт Витальевич не сделает ей предложение?
Женщина оглядывается по сторонам, будто нас кто-то может услышать, и заходит в гардеробную, закрывая двери.
– Я как-то набралась смелости и спросила, а он ответил: «Через десять лет мне будет шестьдесят четыре, а Вике сорок три. Не уверен, что хромой и старый смогу стать достойным конкурентом мужчинам, которые будут её настойчиво добиваться». Вот так, – разводит руками и тянет меня за собой в спальню. – Так что дело в нём.
– Он же понимает, что в какой-то момент Виктория захочет семью и поставит его перед фактом – выбор сделать придётся.
– Скорее всего, выбор он сделает не в её пользу, и девушка просто уйдёт сама.
– Самое гадкое, что может сделать мужчина, – поставить женщину в такие условия, при которых она оставит его сама. Либо определись, либо скажи человеку, что он тебе не нужен.
– Права ты, конечно, но пусть разбираются сами.
Оборачиваюсь, чтобы напоследок окинуть взглядом гардеробную. Островский не пожелал избавляться от шрамов, каждый день в отражении напоминая себе о прошлой жизни, Аронов же хранит своё прошлое в этих вещах. Оба на крючке, застыли на стрелках часов, которые для них больше не идут, и есть только одна сила, способная сдвинуть их с места, – любовь.
Глава 13
Дни летят быстро для обитателей дома и одновременно медленно для меня в ожидании возвращения Островского. Болезненная необходимость лицезреть его каждый день отдаётся тоской и желанием утонуть в опасной синеве. Воспоминания нашей близости нагло врываются в сны, словно на повторе, и я просыпаюсь со стойким чувством стыда.
Теперь для него я одна из тех, кто с лёгкостью уступил напору и капитулировал без сопротивления, позволяя присвоить своё тело. Не знаю, что на этот счёт думает сам Парето, но, вероятнее всего, теперь я лишь пустое место, не заслуживающее даже его взгляда. Он любит сложности, а моя простота не прибавляет очков, делая лишь интересом на одну ночь.