Жестокие принципы

– Нет, Костя.
– Другое, – показывает, что они ждут следующий вариант.
Красное мне нравится больше, да и к моим светлым волосам и серым глазам оно идеально подходит, но я совершенно не представляю, куда бы могла отправиться в таком наряде. Издаю смешок, представляя, как утром встречаю Парето на кухне в подобном виде. При моём появлении дочка и Островский обмениваются взглядами и выдают почти синхронное:
– Нет.
Третье и, слава богу, последнее – чёрное, с косым вырезом и интересной драпировкой в виде нескольких складок на талии. Сдержанное, но в то же время сексуальное и подчёркивающее мою фигуру.
– Это, – произносит Костя, как только я появляюсь из примерочной. – Запакуйте нам всё.
Открываю рот, но тут же его закрываю, понимая, что бронепоезд по имени Константин Сергеевич остановить мне не под силу. Он всё решил, мои поправки не принимаются. Он не просит меня оплатить покупки, лишь забирает пакеты из рук консультанта и идёт на выход. Заводит в следующий магазин и требует выбрать ботинки и заодно туфли-лодочки на высоком каблуке, уточняя, что они должны сочетаться с купленным платьем. Не сопротивляюсь, выполняя приказы и надевая то, на что Парето указывает пальцем, смирившись с отсутствием права голоса.
Несколько часов, проведённых за примеркой, вымотали меня и дочку, которая засыпает сразу, как только пристёгиваю её в кресле. Выезжаем с парковки, и Островский едет уже знакомым маршрутом за город.
– Довольна покупками?
– Нет. Я не планировала столько покупать, более того, не планировала, что поездка в торговый центр загонит меня в ещё бо́льшие долги.
– Считай то, что я тебе купил, благодарностью за услугу.
– Вряд ли я способна вам помочь хоть в чём-то – мы живём на разных уровнях. Скорее я обращусь к вам за помощью, чем вы меня о ней попросите.
– Правда обратишься? – Наша беседа его забавляет, и мужчина не позволяет поставить точку, продолжая задавать вопросы.
– Никогда! – выплёвываю в сердцах.
– В жизни всё случается, Лена. Даже то, что мы опрометчиво называем словом «никогда».
Замолкаю после слов Островского, равнодушно рассматривая картинку за окном. Тася дремлет, причмокивая губами, и крутится в кресле, дёргая ремень. Ворота открываются, пропуская автомобиль на территорию, а в голове крутится вопрос, который нестерпимо хочется задать Парето.
– Вы утверждаете, что всё случается в жизни, – разрываю тишину словами, а Островский медленно поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. – Означает ли это, что вы противоречили сами себе, когда сказали, что «жить счастливо» вам никогда не грозит?
– В подобного рода вещи верят оптимисты, гадалки и женщины, я же имею цель, и случайности на пути к ней – помеха, от которой избавлюсь не задумываясь. И не важно, что под этим подразумевается – проблема или человек.
– А от ребёнка тоже бы избавились? – неосознанно смотрю на Тасю, которая, открыв глаза, вслушивается в разговор.
– Ты умеешь прикидываться дурой?
– Нет.
– Жаль. – Островский толкает дверь, но задерживается, чтобы бросить через плечо: – Эта способность тебе сейчас очень пригодилась бы.
Забираю пакеты, оставив тот, в котором находится вечернее платье и туфли. Мне всё больше кажется, что покупка этих вещей – насмешка со стороны Островского, неприятная и болезненная, а беседа в машине подтверждает мои выводы. Пока мне непонятен смысл сегодняшней поездки, общения и приобретений, но уверена: если стану помехой на пути Парето, он не задумываясь от меня избавится.
 
Глава 8
 
Наступает следующая неделя, которая даётся намного легче с повседневными обязанностями, завтраками для Островского и кофе для хозяина по вечерам.
Аронов ведёт довольно закрытый образ жизни и после насыщенного дня в городе предпочитает оставаться в кабинете один или же в компании Парето. Я ещё ни разу не была на остальных этажах, сосредоточившись на кухне и коттедже. Теперь становится понятно, что Островский – наш сосед, каждое утро он первый, кого я вижу, а каждый вечер последний, кто попадается мне навстречу.
  
– Петровна, а Константин Сергеевич всегда жил в коттедже?
– Нет, переехал неделю назад. До этого размещался на втором этаже в небольшой спальне, но, видимо, ему захотелось уединения, поэтому перебрался подальше от дома.
Или поближе ко мне? Мысль, которая меня неожиданно посещает, сама по себе абсурдна и невозможна, но переезд Парето совпал с моим заселением в коттедж. Возможно ли, что я причастна к переменам в его образе жизни?
– А своего жилья у него нет?
– Есть, конечно. В городе. Иногда он остаётся там, но чаще приезжает вместе с Альбертом Витальевичем сюда для обсуждения дел. У меня иногда складывается впечатление, что он никогда не спит… – бурчит Петровна, разделывая мясо и нарезая овощи.
– Почему?
– Пройди по коридорам дома в любое время ночи – и ты обязательно встретишь его – бодрого и свежего. Словно ему отдых вообще не требуется, а подпитывается он неизвестной энергией. Да и сердечный приступ можно заработать, когда вот такое лицо выскакивает неожиданно из темноты, – проводит пальцем по правой щеке, имитируя шрам Парето. – Страшный до жути, – передёргивает плечами и вздрагивает.
– А мне не страшно. Я почему-то всегда, словно заворожённая, сосредотачиваюсь на его глазах. Невероятный цвет…
– Лена, я снова слышу в твоём голосе восхищение, – недовольно цокает она и качает головой. – Знаешь, ты единственный человек на моей памяти, который не применяет к описанию Островского слова «ужасный», «страшный», «чудовище». Как правило, люди не смотрят ему в глаза, потому что их взгляд прикован к шраму, который вызывает отвращение.
– И у вас?
– И у меня. Но с годами меньше. Наверное, я просто привыкла.
– Он всё же чудовище – согласна, но чудовищность эта проявляется в его действиях, циничности ко всему живому и неприемлемости любого другого мнения, кроме его собственного. А вот Тася, как ни странно, с первого дня прониклась к нему симпатией, и Константин Сергеевич даже разрешил ей называть его Костя. – Мне часто вспоминается его реакция на благодарность ребёнка, словно то, что было адресовано мужчине, непривычно и особенно.
– Да ладно?! – Не сдержавшись, Петровна даже присвистывает. – Может, твоя дочь придумала?
– Нет. Разрешение было дано в присутствии свидетелей, которыми являлись я и Альберт Витальевич. Всё официально и запротоколировано. Если услышите, как она называет Парето Костей, не ругайте – он сам позволил.
Ещё несколько часов Петровна удивляется рассказанному и не перестаёт повторять, что подобное Островскому не свойственно в принципе, а наслушавшись ужасающей информации о нём, я прихожу к выводу, что день, который мы втроём провели в торговом центре, был особенным во всех смыслах. Находясь в одной машине с Парето, я не испытывала животного страха, который сопровождает меня на территории дома. Наоборот, все его высказывания, пусть и неприятные, были адресованы мне с какой-то целью. Вот только говорить так, чтобы в каждом слове не слышался приказ, он не умеет, но и просто общаться способен.
Петровну вызывает Аронов, и она отсутствует около получаса. Претензий ко мне быть не может, потому что выполняю всё, что приказывают, не перебирая работу. Лишь по выходным Тася шумит во дворе, когда катает снежки и лепит снеговика. Но коттедж далеко от дома, да и Гриша в этот раз участвовал в забавах наравне с ребёнком, развлекая дочку.
Лариса Петровна врывается на кухню и сразу хватается за блокнот, что-то записывая.
– Что-то случилось? – осторожно начинаю издалека.
– А? Ничего. В субботу большой приём в честь открытия какого-то там фонда, который помогает кому-то чем-то, – равнодушно машет рукой, – я не запоминаю такие нюансы.
– Сколько гостей?
– Много. Около семидесяти.
– Ох…
– Так, выдохни, – сдавливает мои плечи, успокаивая. – Это не полноценный банкет, а фуршет. Соответственно, гости передвигаются, общаются и едят стоя. Наша задача – лёгкие закуски, которые я беру на себя, и десерт.