Вавилонские младенцы
Тогда Мари Зорн лишь частично уловила мысль, которую хотел донести до нее Винклер. Однако, как и другие пациенты, участвовавшие в опытах, она очень быстро смекнула, в чем состояло основное свойство механизмов лаборатории: создавать в человеческих мозгах виртуальное пространство, где ментальные образы не заслоняли воспринимаемую реальность или, скорее, загромождали ее только в тех случаях, когда механические устройства получали соответствующую команду.
Позже она научилась синтезировать нейростимулятор в тканях собственного мозга, чтобы во время сна иметь возможность включать механизмы из лаборатории, создавая феномен, который Винклер назвал варварским словом «нейронексия».
Все это ничего не значило для Мари. Первоочередным для девушки, как и для прочих пациентов острова, был тот факт, что ее весь день напролет не пичкали транквилизаторами и не пытались свести к минимуму неконтролируемый поток мыслеобразов, а, наоборот, старались направить это течение в определенное русло и главное — сделать из него что-то полезное.
Древовидного Индуса охватило мягкое сияние, зеленоватое свечение, свидетельствующее о том, что у него есть информация о касающейся сущности явления.
Маленькая секс-машина фаллической формы окрасилась в тот же оттенок, вибрируя с той же частотой. Из ее недр появился орган-вестник — летающее сердечко с щупальцами осьминога. Эту штуку Мари придумала совсем недавно. Сердечко-осьминог открыло розоватую пасть и извергло поток крови. Регулируя струю, вестник писал сообщение прямо на земле.
На песке появилось изображение двух сплетенных змей.
Мари знала, что это знак наивысшей важности. Винклер говорил, что такие символы посылает сама «машина ДНК». Она находилась в недрах острова, на невероятной глубине, возле корней Древовидного Индуса, в самом центре планеты.
Под шаманскими изгибами переплетенных змеиных тел проступили кривые, плохо выписанные буквы:
ИЗ МАТКИ-МАТРИЦЫ
БУДТО ДВА
ОТДЕЛЬНЫХ
МЕХАНИЗМА,
ВЗЯВШИЕСЯ
НИОТКУДА
Мари скомандовала механической руке-самописцу зафиксировать послание. Маленькие светодиоды, которые она поместила на кончики пальцев, позволили ей понять, что запрашиваемая операция выполнена успешно. Замигали зеленые хлорофилловые огоньки, механический глаз подсоединился к руке-самописцу.
Затем Мари попросила Древовидного Индуса растолковать ей смысл полученного текста. Однако мудрец объяснил, что послание под кодовым знаком в виде сплетенных змей расшифровке не поддается, поскольку пришло из сверхзащищенной зоны, где находится машина ДНК. И сам Древовидный Индус не в состоянии его истолковать.
Тогда Мари покинула остров на летающем зонтике и приказала программе — операционной системе разбудить ее. Где-то в глубинах ее спящего неокортекса пришла в движение группа нейронов, которая послала в гипоталамус длинную цепочку электрохимических сигналов — базовую программу для перехода от тета-волн к частоте бодрствования.
Через несколько минут Мари вышла из парадоксальной фазы сна, миновала стадию легкой дремоты и проснулась.
Ее правая рука уже схватила ручку, лежавшую на прикроватной тумбочке, блокнот очутился в левой руке, и послание из сна появилось на бумаге само собой, одним движением. Рука-самописец проделала блестящую работу.
ИЗ МАТКИ-МАТРИЦЫ ИДУТ ДВА ОТДЕЛЬНЫХ МЕХАНИЗМА, ВЗЯВШИЕСЯ НИОТКУДА.
Никакой определенной мысли, воспоминания или идеи в связи с этим у Мари не возникло. Зацепиться было не за что. Послание выглядело вполне связным, но тем не менее оставалось загадочным. Впрочем, Мари показалось, что она уже знает смысл фразы. И ей никак не удавалось отделаться от этого ощущения.
Растрепанная, она встала с постели. Еще не рассвело. Мари вытащила бутылку прохладной воды из холодильника, отпила прямо из горлышка и на несколько секунд задержалась у окна.
Потом вернулась в постель и включила канал «Стар ТВ». Там шел индийский фильм.
Почему бы и нет?
Пара модных кинозвезд пела, обнявшись в самом центре насыщенной яркими красками равнины. По комнате зазмеилась приторно-сладкая музыка, и Солохов принялся колотить по стенке, отделявшей его от номера Мари.
* * *
Горский вытер пот со лба и из-под руки попытался что-то разглядеть у самой линии горизонта. Он стоял на краю белой, светящейся и пустынной проселочной дороги, уходившей вдаль под беспощадным солнцем Казахстана.
Романенко и выбранный им руководитель операции опаздывали.
Горский только что спросил о новостях Кима, который ждал здесь же, у другой обочины. Но Ким тоже не видел впереди никакого движения.
Романенко справился блестяще — именно так, как Горский и ожидал. Ему потребовалось менее двух дней, чтобы обнаружить, каким образом порученное дело связано с Чингизскими горами. Затем ему удалось собрать команду, лишь на самую малость превысив отведенные для этого сроки. Это означало, что в следующий раз, если надавить на него по-настоящему, тот сможет полностью подготовить транспортировку человека за семьдесят два часа.
Горский услышал шум за спиной и, обернувшись, увидел, что к нему подходит Тиссен, советник главврача, молодой претенциозный дурак, низкорослый яппи, паршивый карьерист, готовый идти по головам. Судя по всему, Тиссен взял деятельность доктора Уолша под жесткий контроль, сыграв на главных его качествах — причудливой смеси незамутненной алчности и полного равнодушия к будущему человечества. Ум нобелевского лауреата плюс состояние Билла Гейтса.
Недавно Тиссену удалось пропихнуть поближе к боссу еще одного врача, никудышного человечишку лет сорока, по фамилии Зулганин.
У него, кажется, были аттестаты об окончании нескольких государственных вузов еще при СССР, и он считал себя специалистом по генетике. Горский навел справки. Выяснилось, что Зулганин раньше работал гинекологом в больнице в захудалом пригороде Красноярска. Он немного занимался аналитической биологией, получил аттестат ветеринарного врача и не написал ни одной научной работы.
Горскому было наплевать. Он хотел только одного: чтобы лаборатория работала. И должен был признать, что Тиссен был незаменим: пока он опекал, впрочем чрезвычайно удачно, официального руководителя лаборатории, ничто не мешало Горскому расширять объемы незаконных торговых операций и превращать всю затею в подлинный рог изобилия. Полномочий Зулганина было достаточно для обеспечения девяноста процентов текущих нужд, поскольку фундаментальные исследования уже долгие годы проводились старым доктором и его командой продвинутых специалистов по генетике и биохимии клетки. А эти ребята из Университета Торонто свое дело знали: Горский разыскал некоторое количество номеров журнала «Nature» двенадцати- или тринадцатилетней давности. Несколько крупных статей были подписаны подлинным именем доктора Уолша и произвели сенсацию.
Тиссен подошел к Горскому и скривился:
— Ваши пташки опаздывают.
Горский промолчал. Единственное, что ему хотелось сказать: «Получи, трепло», — сунуть Тиссену в глотку внушительных размеров ствол и разрядить всю обойму.
Горский с раздражением пожевал лакричную палочку, помогающую избавиться от никотиновой зависимости, и медленно повернулся к молодому яппи в костюме от Армани, курившему «Монтекристо», одну из кубинских сигар Горского. Должно быть, Горский оставил их в каком-то углу, а Тиссен нашел и прибрал к рукам.
Горский вздохнул, но не стал возражать. Да и что он мог сказать: всего три дня назад сам кричал на весь мир о том, что отказывается от своей главной дурной привычки. После очередного медосмотра Зулганин был категоричен: «Ваш организм заставляет меня вспомнить о пробоине в трюмах „Титаника“, с той лишь разницей, что в вашем случае удар наносит водка, смешанная с дымом табака. Это если не учитывать врожденный дефект из-за одного маленького гена, попавшего не на свое место, а также вашу болезнь иммунной системы. И ваш „БиоДефендер“ вряд ли сможет поправить положение». Горский внял этому предостережению. Если он ничего не изменит в своей жизни, то рискует получить инфаркт. В больнице Новосибирска ему доводилось видеть таких пациентов — в инвалидных креслах, навеки парализованных. Стоимость его искусственной иммунной системы была сопоставима с ценой, которую пришлось бы заплатить за покупку целой ультрасовременной клиники. Он тратил миллионы долларов на то, чтобы спастись от неизвестного науке вида хореи, которая грызла его день за днем. Умереть при этом от сердечного приступа — нет, в этом не было никакого смысла.