Фатерлянд

 3. Перед рассветом 
4 апреля 2011 года
Йокогава Сигето еще толком и не успел разоспаться, как почувствовал, как жена Наэко трясет его за плечо. Ему как раз приснился кошмар: в редакции закончилась вся бумага, и новый выпуск газеты пришлось печатать на камнях. Тогда он закричал, словно ребенок: «Бумаги! Дайте бумаги!»
Наэко вложила ему в руку сотовый телефон и улыбнулась.
— Ты спал, — сказала она.
Йокогава, еще не пришедший в себя, откинул одеяло и сел на постели. Рассеянно посмотрел на висевший на стене свиток: сражение тигра и дракона против древнекитайской армии. Картину, сделанную тушью, ему подарил один корейский художник, с которым Йокогава познакомился во время работы в Сеуле. Непонятно почему, но тигр с драконом обладали успокаивающим воздействием. Йокогава никогда особо не интересовался традиционной живописью — просто ему нравилась картина.
Часы показывали три часа ночи. Из кухни раздавались жужжание кофеварки и запах «Килиманджаро».
— Еще не?..
Наэко мотнула головой в сторону двери. Поверх ночной рубашки на ней была надета кофта.
— Йокогава-сан, вы здесь?
Это был Мацуока из городской газеты. С момента захвата боевиками «Фукуока Доум» Йокогава почти не спал. После пресс-конференции его буквально завалили запросами из отечественных и зарубежных СМИ. «Асахи» и «Йомиури» направили в Фукуоку из Токио своих лучших корреспондентов, но те так и не смогли добиться от командующего и его помощников ясных ответов. Журналисты неплохо справлялись с описанием событий, но совершенно не умели задавать наводящие вопросы, особенно иностранцам. Что до Йокогавы, то он осознал всю важность умения задавать острые вопросы со времен работы в Сеуле, где у него была возможность наблюдать, как зарубежные журналисты буквально «потрошат» политиков и бизнесменов. Их вопросы требовали последовательных ответов, показывая тем самым, что пресс-конференции всегда проходят в ожесточенной борьбе. А японские журналисты могли лишь суммировать факты.
На вчерашней пресс-конференции в отеле «Морской ястреб» Йокогава действительно выделялся на фоне остальных репортеров. Его лицо стало известно всему миру, а газету, где он служил, осаждали журналисты, включая людей из «Си-эн-эн» и «Би-би-си». И когда его босс приказал Йокогаве идти домой спать, он был вынужден красться через черный ход, словно вор или коррупционер, чтобы поймать такси.
Наэко с подносом, на котором дымилась чашка кофе, вопросительно взглянула на него: где будет пить? Йокогава подбородком указал в сторону кухни. Он встал с постели и наконец поздоровался с Мацуокой.
— Вам удалось отдохнуть, Йокогава-сан? — спросил тот.
В трубке раздавались голоса сотрудников: «"Ниси Ниппон симбун", отдел городских новостей!», кто-то кричал: «Тогда получи подтверждение у командующего ЭКК, черт побери!»
Йокогава сел за стол и поднес чашку к губам, чувствуя, как возвращается к реальности, слушая по телефону знакомый редакционный шум.
Судя по всему, Экспедиционный корпус вот-вот должен был начать аресты. Вести репортажи разрешили только «Ниси Ниппон симбун», «Эн-эйч-кей» и «Асахи симбун», и все хотели, чтобы от «Ниси Ниппон симбун» был Йокогава. Именно так обстояли дела.
Йокогава снова отхлебнул кофе. Будучи ветераном журналистики, давно разменявшим шестой десяток, он не удивился, если бы его отправили на досрочную пенсию. Почти тридцать лет он провел в Сеуле, а после сорока писал передовицы и статьи. Его жесткий и откровенный стиль привлекал множество поклонников, но зато ему постоянно попадало от политиков и крупных государственных чиновников. Ему предлагали место главного редактора, но Йокогава отказался, предпочтя репортерскую работу. Ему нравилось все время быть в центре событий. Формально он числился в отделе городских новостей, но иногда занимался политическими и деловыми новостями. Конечно, ему лестно было чувствовать себя лучшим репортером газеты, но все же он считал себя универсальным журналистом. Он умел писать острые статьи и был вхож во многие круги.
  
— Мацуока. Ты хочешь, чтобы пятидесятисемилетний старик снова шел на работу после двухчасового сна? — воскликнул Йокогава своим звучным голосом.
— Боюсь, что так, — засмеялся Мацуока.
Наэко принесла ему свежевыглаженную рубашку, костюм и галстук.
— Поешь перед уходим? — спросила она мужа. — Есть рисовые колобки, можно разогреть суп-мисо с моллюсками.
Есть Йокогаве не хотелось, но он понимал, что сегодняшняя программа может оказаться далеко не короткой.
— Давай, спасибо, — сказал он.
Наэко поставила разогреваться суп и достала тарелку с колобками. Стены в кухне были сплошь увешаны фотографиями супружеской четы со времени их первых встреч. Когда их единственная дочь Ёсико вышла замуж и переехала жить к мужу, она разыскала старую совместную фотографию родителей, заставила поместить ее в рамку и повесить на стену. «С этих пор вы всегда будете вместе, — сказала она. — И будете помнить, как выглядит влюбленная парочка». А потом они сами повесили и другие фотографии.
Наэко поставила на стол плошку с супом, куда мелко накрошила зеленого лука, и Йокогава ощутил поднимающийся от супа аромат.
Дочь вышла замуж за адвоката, который был на пять лет старше нее, и жила в Йокогаме с двумя детьми. Ежегодные поездки в Йокогаму к внукам стали для них с Наэко обязательным мероприятием. А когда Ёсико привезла детей в родительский дом на целое лето, то они отвезли внуков на пляж в Карацу, что в префектуре Сага. Постепенно внуки стали для них смыслом жизни.
Наэко читала разложенную на столе газету. Это был вчерашний вечерний выпуск «Ниси Ниппон симбун», передовицу к которому писал Йокогава. «"Блокада продолжается", — объявляет премьер-министр» — гласил заголовок, набранный белым жирным шрифтом на черном поле.
— Ёсико несколько раз звонила вчера, — сказала Наэко. — Говорит, что тебя часто показывают по телевизору.
— Что, правда? — отозвался Йокогава, протягивая руку за рубашкой и стараясь не нервничать. «Веди себя как обычно», — мысленно сказал он сам себе.
— И когда же мы теперь сможем снова ее увидеть? — как бы про себя негромко произнесла Наэко.
Это был трудный вопрос. Должно быть, остальные жители Фукуоки ощущали то же самое беспокойство. Смогут ли премьер-министр и глава секретариата выполнить свои обещания? Скорее всего, все это окажется пустыми словами: «Правительство делает все возможное, чтобы разрешить создавшуюся проблему». Такое словоблудие не могло обмануть Наэко, которая прожила почти тридцать лет с настоящим журналистом.
— Вряд ли мы сможем увидеться с ней в ближайшее время, — сказал Йокогава. — Неизвестно, как дальше пойдут дела, так что нет смысла тревожиться. Кстати, эти корейцы оказались куда более цивилизованными, чем я ожидал. Наверное, ничего ужасного не произойдет.
— Страшно даже подумать, что может случиться, — произнесла Наэко, грустно улыбаясь. — Ноя ничего не боюсь, пока слышу твой голос.
Уже стоя в дверях, Йокогава сказал жене, чтобы она приняла снотворное, чтобы выспаться, — он хотел быть уверенным, что она сможет отдохнуть. Садясь в такси, он вспомнил ее слова. «Мой голос?»
Они познакомились с Наэко в хоровом кружке колледжа. Йокогава был тенором, Наэко — альтом. Когда Йокогава оканчивал школу, студенческое движение потерпело поражение, а уже в университете Кюсю из-за разгоревшейся нешуточной борьбы между левыми радикалами Йокогава нашел прибежище в кружке, где мог спокойно распевать хоралы Бетховена, Моцарта и иже с ними. К лучшему или к худшему, но крах студенческого движения имел в качестве последствия всеобщее ощущение полной политической деморализации. После возвращения из Сеула на Кюсю Йокогава, который часто общался с государственными деятелями, окончательно убедился, что политика — всего лишь пустая трата времени.
Но вчера он понял, что ошибался на сей счет. Конфликт был неотъемлемой частью политического процесса. В ту пору, когда Йокогава работал газетным репортером, в японском обществе дихотомия «бедный — богатый», «реформист — консерватор», «профсоюзы — бизнес» и прочее, и прочее стала менее очевидной. Несомненно, эти противоречия были подавлены, но было бы несправедливо приписывать это политикам, чиновникам и средствам массовой информации. Это сделало само общество, потому что так было проще. Накануне на пресс-конференции с северокорейскими офицерами Йокогава был потрясен. Все эти люди выросли в мире, где борьба была жизненным фактом, единственным, в котором они могли быть уверены. В таких условиях политический процесс стал необходим.