Фатерлянд

— Нет! Не-не-не-не! Зачем смотреть эту хрень?
«Северокорейские повстанцы, захватившие заложников на стадионе Фукуоки, — забубнил мужской голос из телевизора, — заявили о том, что все приблизившиеся к стадиону вертолеты, включая принадлежащие телерадиокомпаниям, будут сбиваться ракетами "земля — воздух"!»
Полицейские броневики медленно отступали, когда, взвизгнув тормозами, у разобранной баррикады остановилось захваченное такси. Из машины вышли двое солдат. Один был вооружен автоматической винтовкой и пистолетом, второй держал в руках РПГ. Зазевавшийся полицейский, увидев направленное на него оружие, оторопело застыл. Дуло пистолета смотрело ему в лоб, в грудь целился гранатомет. Водитель броневика заметил свою ошибку — он оставил полицейского без прикрытия; машина дернулась и… остановилась. К этому моменту уже подтянулись другие захваченные автомобили. Солдаты, не сводя глаз с полицейского, так и стоявшего в ступоре, опустили оружие, сели в такси, и вереница беспрепятственно выехала на дорогу № 1.
— Ты можешь поссать в унитаз, — заметил Исихара, — но не можешь насрать в писсуар.
Позади него на экране двигалась кажущаяся бесконечной лента такси, грузовиков, автобусов и легковых машин.
— Дурак по уши в дерьме! — торжественно объявил Исихара, поднимая пульт над головой. — Такеи! Так кто этот дурак, по-твоему?
— Ведущая, что ли? — пискнул Такеи.
Догадавшись, что ошибся, он попытался отскочить в сторону от Исихары, но не успел и получил удар по затылку.
— Да это же тот чиновник! — объяснил ему Канесиро.
— О, ты прав! — обрадовался Исихара и треснул Канесиро еще раз. — Ты правый, я левый, а ей лишь бы танцевать!
С этими словами Исихара попытался сыграть барабанную дробь на головах Татено, Хино и Синохары, но все трое оказались проворнее, и Исихара промахнулся.
— Нельзя насрать в писсуар! — снова возгласил он, указывая пальцем в потолок.
Все автоматически уставились наверх, но на потолке не было ничего интересного, кроме пыльных труб вентиляции и бетонных пятен.
— A-а, повелись! — воскликнул Исихара и рыкнул своим знаменитым смехом, который заглушил бубнеж телевизора.
После этого он стал извиваться, крутиться и прыгать, поводя в разные стороны руками и хватая себя за волосы. Только сейчас Ямада узнал, что такое смех Исихары. Он означал, что нет ничего невозможного и что ничего страшного не произойдет, даже если вся планета обратится в голую пустыню. «Все это херня!» — слышалось в раскатах смеха. Смех оборвался внезапно, и Исихара заговорил нормальным голосом:
— Национальным называется то государство, которое может пожертвовать немногими ради спасения большинства. Но если его главной целью является безопасность всех граждан, то это означает, что такое государство не в состоянии принять никаких действенных мер против своего врага. Если правительство выберет войну, то ни о какой безопасности граждан не может быть и речи! И корейцы прекрасно это знают, словно запах собственной жопы! И поэтому они всегда будут опережать нас на один шаг. Тараканы, например, никогда не думают, что все могут погибнуть от дихлофоса. Главный вопрос заключается в том, что нам важнее? Что мы действительно должны защитить? И эти «повстанцы» прекрасно об этом осведомлены! А тот мудила, что вещал на вокзале в Токио, даже намека не сделал! Хотите уничтожить врага — тогда имейте мужество пожертвовать кем-то из ваших людей! И пусть эта битва покажет, что каждый может иногда умалиться. Это, детки, запрещенное знание, причем никто не осмеливается и рта раскрыть, не то что зевнуть или рыгнуть. И только я могу. Почему? Да потому. Потому что я всегда жил в умалении, среди тех, кого могут уничтожить в любой момент. А этот придурок уже в утробе своей мамаши считал себя большинством и не понимал, что переродился уже пять триллионов раз!
Вереница захваченных машин двигалась в сторону пристани Хакозаки. Все восемь съездов с магистрали вокруг города были забаррикадированы, и другого пути не оставалось. Репортеры подтвердили, что колонна движется в западном направлении. Город погрузился во тьму. Погасли огни даже в здании местной администрации в Тендзине. В наступившем мраке вокруг домов копошились многочисленные вооруженные полицейские. Телеведущий сообщил, что мэр и префект находятся в безопасном месте и что они созвали совещание для выработки плана дальнейших действий. Скорее всего, административные здания опустели сразу же после того, как стало известно о захвате стадиона.
  
— Но ни префект, ни мэр, — добавил ведущий, — ничего не сказали об эвакуации населения.
Камера показывала темные улицы Фукуоки. Ямаде пришла в голову мысль, что корейцы и не думали атаковать правительственные объекты. Никто, кроме них самих, не знал о дальнейших планах, но было очевидно, что речи не шло о захвате всего города. Тридцать два самолета, в каждом по пятнадцать-шестнадцать человек, — итого около пятисот солдат. С такими силами город с миллионным населением не удержишь.
«Невероятно, — думал Ямада, вглядываясь в телеэкран. — Солдаты из Северной Кореи, которая уже десять лет считалась самой главной угрозой для Японии, высаживаются, отнимают у японцев их машины и устраивают автопробег по пустому шоссе! А полицейские разбирают для них баррикаду, да еще машут, словно бог весть каким важным персонам. А на стадионе тридцать тысяч заложников. И все это случилось, так сказать, в мгновение ока — меньше чем за три часа после того, как рухнуло табло на игровом поле. А что сделало правительство? Почему кому-нибудь из высшего руководства — премьер-министру, например, или префекту — не явиться туда, на стадион, чтобы лично выслушать требования боевиков? Почему ничего не было предпринято до того, как иностранные войска оказались на шоссе? Они еще им пару мотоциклистов в качестве почетного эскорта предложили бы!»
Тем временем процессия выехала на эспланаду Момочи и направилась в сторону стадиона. Всего удалось насчитать одиннадцать такси, семь небольших грузовиков, шесть автобусов и двенадцать легковушек. После того как по телевизору показали избиение водителей, толпа, что скопилась у стадиона, быстро рассосалась. Отель погрузился в темноту. Единственным освещенным зданием оставался медицинский центр, на крыше которого и при входе развевались флаги Красного Креста.
«В центре остаются сотни нетранспортабельных пациентов и те, кто готовится к операции, — мрачно сообщил корреспондент. — Мне не хватает слов, чтобы выразить чувства родных и близких этих людей».
Ямада решил, что ведущий говорит слишком много пустых слов.
Колонна уже достигла главного входа на стадион. Из машин выскочили около тридцати солдат, которые, став на одно колено, взяли оружие на изготовку, образовав своеобразный живой коридор между входом и машинами. Большинство солдат бросились по этому коридору ко входу, а оставшиеся отогнали автомобили на пустую площадку около госпиталя, где сразу же начали разгрузку.
«Благодарим вас за терпение, дамы и господа! — вдруг раздалось из динамиков стадиона. — Только что из КНДР прибыли сочувствующие нам войска, целью которых является свержение режима Ким Чен Ира. И теперь совместно с вами мы хотим вернуть мир в Фукуоку. Уверяем вас в наших добрых намерениях и просим великодушно принять знаки нашей дружбы».
Между рядами уже сновали корейские солдаты; из своих наплечных сумок они вынимали искусственные веточки сакуры, дешевые розовые нейлоновые шарфики и раздавали их зрителям. Разумеется, одарить всех присутствующих было невозможно, но те, кому доставался шарфик или веточка, улыбались, а некоторые даже обменивались с солдатами рукопожатием. При этом никто из корейцев не улыбнулся ни разу.
На стадион продолжали прибывать новые солдаты. Кое-кто из них обменивался со зрителями одеждой. Никакого насилия — стягивали с себя камуфлированные куртки, протягивали их заложникам, а те взамен отдавали кто свитер, кто ветровку или пиджак.
«Дамы и господа, — вновь врубилась громкая связь, — мы приносим свои извинения, что заставили вас так долго ждать. Пожалуйста, можете покинуть стадион, только организованно и не торопясь».