Девять жизней (СИ)
А сейчас-то на дворе только август начинается, а народу у них собралось… что-то многовато, мне казалось, что их куда как меньше со мной пришло, но тем более – и я, подбирая слова, сообщил соседям, что котики их жильем недовольны и попросили меня помочь соседям нормальное жилье выстроить. И на следующее утро с самого рассвета я героически трудился, показывая местным, как «правильно» строить дом. Показывал, как месить глину с травой, как из нее лепить блоки, как их правильно укладывать (на расстеленную на земле бересту все же). И вкалывал до заката, так что домой я пришел уже в полной темноте. Пришел и просто завалился спать: все же мышцу я прокачать еще не успел и у меня снова всё болело. И даже не обратил внимание на то, что сильно ногой ударился о какую-то дрянь, стоящую явно не на месте: когда болят все мышцы, то легкий удар мизинцем об угол особых эмоций уже не вызывает.
А вот утром у меня эмоция аж зашкалила, и я долго, громко и с выражением (причем явно не с одним) вспоминал «этих»: оказалось, что они – настоящие сволочи! Потому что я, весь из себя изнемогая, тащил многие центнеры малополезного барахла за двести с лишним километров – а когда я тут дом выстроил, они просто взяли и насыпали мне полный дом всякого нужного. То есть действительно полный дом: одних коробок с кошачьим мягким кормом было чуть меньше сотни (девяносто шесть, я их пересчитал). Бутылок с солью на этот раз было уже немного меньше трех сотен (их я считать уже не стал), у стены стояли двенадцать переносок, набитые всяким барахлом… очень, на самом деле, нужным барахлом, зря я возмущался. А на одной из переносок белела… будем считать, бумажка, на котором корявыми буквами было написано «это всё»…
И всего было действительно много: четыре экземпляра лука (самого моего первого, с накладкой из носорожьего рога), дюжина почти одинаковых уже «монгольских» луков (и эти были как раз все разными) и четыре тула, набитых стрелами со стальными наконечниками. Два экземпляра стального топора, который кто-то из моих внуков уже отковал (первый топор, у которого ручка в нужное отверстие вставлялась, а не привязывалась к желобку на лезвии). Двенадцать «поварских» топориков, который я для Бых выковал, две дюжины стальных больших ножей (по двенадцать экземпляров двух ножей, двух лучших ножей), шесть «пехотных лопаток», много других мелочей (включая чуть ли не сотню телефонов и две дюжины крошечных фонариков на магнитной ручке). И одна совсем не мелочь (и хорошо, что «эти» ее вообще за печкой поставили): здоровенная кованая наковальня, прикрытая большим листом железа. Тем самым, на котором я стеклянные листы раскатывал.
Пока я осматривал это буквально свалившееся на меня богатство, я подумал, что наверное «этим» было очень непросто меня так серьезно одарить, так что их все же не проклинать нужно, а наоборот, поблагодарить горячо. Но вот слова благодарности у меня все же как-то в голове не возникали – а вот планы мгновенно начали меняться. Серьезно меняться, ведь с таким инструментарием те же соседи…
Весь день я посвятил «инвентаризации» богатств, а на следующее утро, взяв с собой Дианин лук и тул с ее любимыми стрелами пошел к соседям, чтобы приобщить их к новым достижениями цивилизации. Стрелы такие делал только Фрол: тяжелые, специально «на крупного зверя»: они были толщиной даже больше сантиметра, и их Фрол делал из березы, проваривая готовое древко несколько часов в льняном масле. Правда, половину стрел он после проварки выкидывал, так как их вело – но то, что оставалось, было настоящим чудом нынешней (точнее, той) цивилизации. Бых такой стрелой тура валила буквально с одного выстрела, а стрелами, которые Федя делал, пользовались охотники на птицу: они были гораздо легче (и олифой просто сверху покрашенные), но Федя их делал раз в десять больше, так что… в общем, мне «прислали» один тул с полусотней Фроловых стрел и три тула с Федиными. А я с собой захватил именно тяжелые просто потому, что они от попадания в дерево не трескались – так что с ними учиться стрелять было дешевле.
И по дороге к соседям я увидел бредущего через лес лося (лосиху): эти звери людей не боялись совершенно и постоянно шастали по одной и той же тропе к реке. Ну что, два месяца тяжелого физического труда все же мышцы мои подкачали и я даже смог натянуть это лук. Ну а все последующее я отнес к чистому везению: немного поорал, чтобы соседи меня встретили и предложил им лосиху к себе оттащить. Сбегал быстренько домой, захватил несколько ножей (теми, что у соседей имелись, даже шкуру лосиную прорезать было почти невозможно). Снова к соседям зашел, показал им, как лося разделывать (и как шкуру с него аккуратно содрать), отрезал себе кусочек мяска (у меня давно уже лосятина в большом количестве не вызывала безудержный понос). И продолжил «обучение людей правильным строительным приемам»…
Исключительно теоретически обучение вел: натягивая лук младшей, я, наверное, какие-то мышцы на спине порвал. Или не порвал, но боль была довольно сильной, но так как язык я не сорвал, то просто говорил людям, что нужно делать – и они делали. Спокойно делали, ведь лосихи им на несколько дней сытой жизни хватит. На всех хватит, хотя у меня зрела уверенность в том, что народу у соседей изрядно прибавилось: я конечно, всех их раньше поименно не знал, но вот рожи их уже примелькались – а тут я чуть ли не половину не узнавал. Но для меня главным было то, что они выполняли все, что я говорил – и уже к вечеру они один дом достроили. То есть стены достроили, а с крышами – я решил, что они ими завтра займутся.
Но на завтра процесс сотворения крыш не стартовал: пошел мелкий противный нужный дождь, да и спина у меня разболелась. Котики, конечно, меня, как могли, лечили: и лапками своими массаж мне делали, и грели тушками теплыми – но все же пока они еще были мелковаты. Впрочем, и такая и забота мне помогала: возможно, просто благодаря явному их сопереживанию мне действительно становилось легче. И через два дня мне полегчало настолько, что я снова (на этот раз захватив все же «монгольский» лук) пошел к соседям. И слегка так прибалдел: они уже четыре дома выстроить успели. Ну да, когда народу много, глину копать можно не руками, а лопатами и таскать ее в корзинах (а как корзины плести, я им еще раньше показал) – стройка быстро идет. Однако голые стены от морозов зимой точно не спасают – так что я принялся строить уже печки и рассказывать (именно рассказывать, все же спина еще побаливала) как ставить стропила и настилать крышу. А чтобы было из чего стропила ставить, я им шесть «поварских» топориков передал.
Думаю, что повара из двадцать первого века меня бы за такой топорик (точнее, за то, что я его именно «поварским» называю) с какашками сожрали. Потому что по форме он действительно на поварской был похож, но весил побольше килограмма. Я его по просьбе Бых отковал, и на то, чтобы такой изготовить, у меня железа ушло килограммов десять: я много железных (а затем и стальных) пластин цементировал в углях, затем сковывал пластины вместе, затем процесс повторял снова и снова – и у меня топор получился очень твердый (внутри), а снаружи я на него наварил (все той же кузнечной сваркой) сталь помягче и попластичнее. На самом-то деле я таких сделал штук семь или восемь, но только один получился по-настоящему хорошим (для нужд младшей): она этим топориком легко перерубала с одного удара ногу зубру, причем целиком, с мясом и костью. Или – сам не видел, но мне многие об этом говорили – четырьмя ударами топорика она легко валила лиственницу толщиной сантиметров в пятнадцать…
Местные пока до такого уровня искусства дровосечества не дошли, но все де сосны валили неплохо – а когда они один дом полностью строить закончили (а я в доме и печь поставил), то я забрал десяток парней строить у меня дровяные сараи. Мне «эти» еще и ножовку одну подкинули, так что напилить и наколоть дровишек стало нетрудно – но хранить их под открытым небом, когда дожди идут через день, я счел делом не самым разумным. И в сентябре у меня уже и дров на зиму несколько кубометров было заготовлено, и запасы провианта, достаточные, чтобы мне за зиму с голоду не помереть, уже накопились. А вот у соседей пока что с запасами было не очень, но, надеюсь, луки и удочки им с голоду тоже помереть не дадут.