Позволь чуду случиться (СИ)

И я нерешительно потянула за ручку двери.
Выглянула. Под прикрытием криков осмотрела кухню. Ни лежачего, ни сидячего, ни вообще хоть какого-нибудь Гилерма не обнаружила. И вздохнула с облегчением. Значит, жив.
— Что надо? — гавкнул Пенгуэн, углядев таки меня в полутёмном простенке.
— Ничего. Гилерм живой? — продемонстрировала свой интерес я.
Жажа резко развернулся и оскалил то ли в улыбке, то ли в гневе свои лошадиные зубы.
— Почему ушла не спросясь? Почему подбираешь все подряд бумажки?
Я опустила глаза и сжалась. Неуютно мне от крика, от упрёков и чувства собственной вины.
Но… это же второй шанс, а Ленарди, хоть и в белом, но не моя мама. Верно?
И я подняла голову.
— Какая беда? — хотела сказать «проблема», но слова от волнения разбежались. — Вышла. Рынок. Люди. Нет страшно. Могу.
Тут хотелось сказать «имею право», но тоже не нашлось подходящего слова. Эх, так и говорить никогда не научусь, если так редко буду практиковаться.
А тут Пенгуэн подхватил:
— Вот и я говорю — что она зря хлеб наш жрёт? Пусть работает!
— Я работать! — гаркнула на него. — Уборка!
И перевела взгляд на Жажу.
— Опасно нет. Я можно ходить улица. Одежда — менять. Эта — позор.
И я потыкала пальцем в свои перешитые тряпки. Пенгуэн скривился так, будто сжевал лимон целиком.
— Ходи так. У нас денег нет тебя наряжать.
Жажа напряжённо переводил взгляд с него на меня. И после последней фразы поднял бровь и уставился на меня. Вопросительно, надо полагать.
— У вас нет. У меня есть, — и я вытащила серёжку из уха. Маленькая, золотая, с жемчужинкой. Красивая, но мне не жалко. Даже рада буду продать.
Эти серьги да ещё колечко к ним были мамиными обносками. Она так и сказала, когда отдавала: «Мне уже не с руки такое носить. Все их видели, да и простенькие слишком. Тебе такие обноски ещё ничего, ты молодая девчонка, а мне уже что-то побогаче нужно».
Колечко от этого гарнитура, да и все остальные свои украшения и фенечки я сняла и спрятала в потайной кармашек рюкзачка, а серьги вот носила. Причиной тому был взгляд Жажи на мои украшения.
Помню, что, собираясь мыть посуду, сняла кольцо и попыталась засунуть его сначала в задний карман, потом в маленький, над передним боковым — оттуда такая мелочёвка точно не выпадет, даже если сниму брюки и забуду. Я тогда ещё носила джинсы за неимением другой одежды и плотно прилегающие джинсовые карманы привычно сопротивлялись моим действиям.
Именно в этот момент краем глаза засекла странную неподвижную фигуру Жажи, что как раз заканчивал свой завтрак.
Утрамбовывая колечко поглубже, осторожно повернула голову в ту сторону, чтобы рассмотреть изваяние спасителя. Он напряжённо, словно кот на охоте, следил за моими пальцами. И такое лицо у него было… Застывшее, заворожённое, полностью поглощённое созерцанием нехитрой драгоценности.
И он не заметил моего взгляда. Совершенно. Не знаю даже… Он был как наркоман под дозой. Только слюна не текла из уголка рта. Бррр!
Мне даже поплохело.
Но я отвернулась. Отвернулась и сделала вид, что ничего не заметила.
А вот все последовавшие за этим внимания к моим серёжкам и уже не пропускала.
Мгновения застывшего взгляда, каменной неподвижности не заметить было трудно, хотя благодетель смотрел украдкой, когда я, по его мнению, не обращала на него внимания.
Кто знает, что его так напрягало? Непонятно. Но мало ли здесь непонятного?
А побывав на рынке, повидав хоть немного людей, стало очевидно, что мир хоть и другой, а ценности у нас кое в чём сходны. Например, я заметила на торговках бусы, а на богатых горожанах пуговицы и пряжки из серебра, золотые перстни и цепочки, скорее похожие на цепи. Из чего следовало: драгоценные металлы здесь тоже в цене. Значит, и мои серёжки вполне можно продать, а на вырученные деньги купить одежду.
Жажа перевёл взгляд с одинокой серёжки на моей ладони на моё лицо. Взгляд был тяжёлым, волчьим. Буркнул:
— Спрячь. Найдём денег.
Услышав это, Пенгуэн взвился и заверещал, истерично, словно оскорблённая любовница, руками демонстрирует прекрасный баттерфляй. Даже жалко стало, что нет поблизости водоёма.
 
— Ленарди! Ты с ума сошёл? Бери, пока даёт! Нечего на неё тратить наши деньги! Она их не зарабатывает! Слышишь?!
Жажа что-то зло и угрожающе прошипел. К сожалению, смысла высказывания я не понимала, но обычно после этой непереводимой тирады Пенгуэн затыкался, как бы ни пыхтел и ни злился до этого. Вот и сейчас малыш цыкнул зубом, резко развернулся и ушёл в лавку.
Для себя я определила эту фразу как убийственное ругательство, и на всякий случай запомнила — никогда не знаешь, что пригодится.
— Я куплю тебе одежду, — сказал примирительно Жажа и взгляд его был виноватым и раскаянным.
«Может, я неправа, и он неплохой, в общем-то, человек?» — подумала и кивнула своим мыслям, а получилось будто ему.
Он часто мне напоминал, что спас тогда в лесу. Не совсем так, как мама: «Я тебе самый дорогой пуховик/сапоги/сумку купила, а ты!..». Но все эти напоминания о благодеяниях сильно раздражали, злили даже. Хотя, по существу, Жажа был, конечно, прав — мира здешнего я не знала, ошибиться и выдать себя могла в любой момент, а он вытащил из леса, увёл от погони, спрятал у себя в доме.
Спас.
Наверное.
Потому что сегодняшняя моя прогулка, пусть мне и мало что удалось увидеть из-за рыскающего Пенгуэна, кое-что показала.
Например, что я не так уж сильно выделяюсь из толпы, а если и выделяюсь, то больше как нищая дурочка, чем как чужачка. Что на пришельцев из других миров, и вообще на кого бы то ни было, засад здесь не делают и патрули на улицах не охотятся.
И вообще!
Пенгуэн соврал — ни у кого он не спрашивал, можно мне выходить или нет!
А что мне вдалбливали об угрозах и опасностях… Теперь я призадумалась: правда ли это? И то, что я живу тут в убожестве под лестницей, как Гарри Поттер, — это нормально?
Люди, которых я видела на улице или на рынке, выглядели вполне здоровыми и счастливыми. Может, не очень богатыми — цветных шелков не заметила, это да, но добротные шерстяные и тонкие льняные ткани, украшения, пусть простые, но красивые, обувь опять же, — присутствовали…
Мама всегда с видом знатока говорила, что дорогую женщину легко узнать по обуви. Не знаю, действует ли здесь это правило, но думаю, что разницы особой нет. И если так, то… Я мало рассмотрела, но вот лаптей не запомнила.
Ботинки помнила. Грубые и поизящнее.
Сапоги. Даже на самых скромно одетых селянах у возов, где Пенгуэн торговался за своих любимых гномиков, были сапоги. Сапоги, а не лапти или деревянные башмаки. А это знак!
Люди здесь не купаются в роскоши, но живут неплохо. И только я в перешитых обносках и с половой тряпкой наперевес, и всё боюсь выйти из дома.
И я внимательно посмотрела на Ленарди, который так и стоял с миной умилительной скорби на лице. Вот, сейчас говорит, что найдёт деньги. Что же раньше не мог? В душе сворачивались злость и обида.
А Ленарди всё глядел на меня так трогательно, так проникновенно! Ах, этот взгляд, эти брови, приподнятые домиком, эта слегка скорбная складка у рта. Сейчас расплачусь. То ли я предвзята, то ли Жажа немного переигрывает. Уж очень это похоже на позу. Такую знакомую, такую почти родную, ну просто… просто Ленарди-в-белом!
Я усмехнулась про себя и вспомнила про листовку. Если пробовать свои силы в магии и даже, возможно, поступить на обучение, то…
Тут в душе поднялась такая волна предвкушения и совершенно детского восторга!.. Почему нет?! «Разреши себе! — говорила Лариса не однажды. — Можно!» Да, разрешаю!
А это — столица, знатные люди, по одёжке встречают. Значит, что? Значит, нужно выглядеть прилично. А этот скупердяй, которого ещё Пенгуэн подзуживать станет, купит что-нибудь никудышное, лишь бы подешевле, и опять я буду бедной родственницей.
— Я тоже выбирать! — твёрдо отчеканила и задрала подбородок.