С первого взгляда (СИ)
— Не люблю танцевать, — лепечу еле слышно.
— В принципе? Или конкретно Пастухов не угодил?
На самом деле наиболее правдивым будет второй вариант, но я выбираю тот, что кажется наиболее безопасным:
— В принципе.
Какое-то время Горелов молчит, пристально рассматривая мое лицо. Изучающе так, с прицельным вниманием. А затем вдруг ни с того ни с сего заявляет:
— А со мной потанцуешь? Ты ведь вроде как моя должница.
Изумленно расширяю глаза. Неужели Матвей считает, что это равносильно? Он жизнь мне спас, а взамен просит просто танец? Забавный. Я бы и так согласилась…
Потому что он нравится мне. Очень.
После того инцидента на озере я не переставала о нем думать. Он даже снился мне пару раз. И после этих снов у меня было такое приятное, такое сладкое послевкусие, что мне категорически не хотелось просыпаться…
Я знаю, мы едва знакомы. Но почему-то мне кажется, что Горелов хороший. Не такой, как остальные мальчишки в детдоме. Он чуткий, добрый и понимающий. Да и к тому же храбрец. Так по-геройски вытащил меня из воды и никому не рассказал о случившемся. Оставил свой маленький подвиг в тайне.
— Давай, — робко киваю я.
Наверняка из-за смущения мое лицо сейчас напоминает огненный шар. Щеки горят, губы искусаны. Но совладать с эмоциями мне не под силу, ведь совсем скоро мы с Мотом окажемся лицом к лицу. Я одновременно боюсь и безумно хочу этого…
Совершенно непринужденным естественным жестом Горелов берет меня за руку и утягивает за собой на импровизированный танцпол. Туда, где под знаменитое «Люби меня, люби» плавно покачиваются из стороны в сторону десятки других парочек.
Становимся друг напротив друга. Горелов располагает ладони на моей талии, а я несмело опускаю руки на его плечи. Взгляд глаза в глаза. Такой глубокий и пронизывающий, что на миг у меня перехватывает дыхание…
— Ты дрожишь, — негромко замечает Матвей.
Его лицо — спокойное и серьезное — всего в тридцати сантиметрах от моего. В карих глазах мерцает теплое пламя.
— Прости, — отзываюсь тихо.
— Боишься меня?
— Нет, — мотаю головой. — Просто отвыкла от всего этого…
— От чего именно? — излом его бровей становится чуть резче.
— От нормальной жизни, — легонько пожимаю плечами. — От танцев, от общения…
Мы медленно колышемся на волнах музыки, вращаясь вокруг своей оси. Матвей, к счастью, держит свои руки строго у меня на талии, не позволяя им сползти ни на сантиметр ниже. Это приятно, учитывая, что парни вокруг уже вовсю щупают своих партнерш за пятые точки…
— Ты скоро втянешься, — говорит он. — Только кажется, что с попаданием в детдом жизнь заканчивается, однако на самом деле тут не так уж плохо. Точнее плохо, конечно, но найти плюсы можно в любой ситуации.
— Надеюсь, — слабо улыбаюсь я и, расхрабрившись, задаю давно интересующий меня вопрос. — А ты давно тут живешь?
— С раннего детства. Лет с трех-четырех, если не путаю. Жизнь до детдома как в тумане.
Опускаю ресницы, ощущая, как к горлу подкатывает ком. Это грустно. Мне хотя бы посчастливилось знать своих родителей, а у кого-то и этой возможности не было…
— Мне очень жаль.
— Да брось, — в его голосе нет ни грамма скорби. — Глупо жалеть о том, чего никогда не было.
— Не помнишь своих маму и папу?
— Не-а. И поэтому не испытываю к ним совершенно никаких чувств.
— Они погибли?
— Я, если честно, не вникал в детали. Мать вроде погибла, а отец… Черт его знает. Скорее всего, просто не захотел со мной возиться.
Он произносит эти страшные в своем глубинном смысле слова с абсолютной невозмутимостью, и я с ужасом осознаю, что для таких, как Матвей, родительская нелюбовь — норма. Дети, оказавшиеся в детдоме в раннем возрасте, смирились и приняли факт своей ненужности как данность. Для кого-то быть отвергнутым собственным родителем — это крах, а для кого-то — унылая обыденность.
— Ты здесь вроде как авторитет, да? — я решаю сменить тему, от которой щиплет в глазах.
— Кто тебе такое сказал? — на губах Горелова появляется усмешка.
— Да так… Слышала…
— Это все глупости, Ань. В детдоме нет авторитетов. Есть только страх, основанный на физическом превосходстве.
— Тогда мне тут придется несладко, — пробую пошутить.
— Ты девчонка, — улыбается он, обнажая красивые зубы. — У девчонок все иначе.
— Думаешь?
— Надеюсь, — хмыкает. — А если вдруг кто обидит — сразу беги ко мне, поняла?
— Спасешь меня? — сама того не ожидая, вкрапляю в интонацию игривые нотки.
— Конечно, — отвечает серьезно и даже немного строго. — Мне ведь не впервой.
Песня заканчивается, и окружающие нас парочки разбиваются. Теперь все снова поодиночке, только мы с Гореловым никак не можем разойтись. Его ладони по-прежнему греют талию, а мои пальцы прилипли к его плечам.
Мне не хочется отпускать Матвея. Сама не знаю, почему. Возможно, дело в защищенности, которую я испытываю рядом с ним. А возможно — в табачно-ментоловом запахе его кожи, который мне так нравится вдыхать…
Со мной никогда не случалось такого. Чтобы тянуло к человеку со столь неумолимой силой... Как к костру в зимнюю ночь. Как на свет спасительного маяка.
Нет, бывало, конечно, что нравился кто-то. Актер какой-нибудь. Или старшеклассник из школы. Но вот так намертво душой не привязывало. Время не останавливалось, и сердце в порыве трепета не замирало…
А сейчас я стою в объятиях Мота и понимаю, что тону. Натурально тону в бескрайних зыбучих песках его мальчишеского обаяния. Он вроде весь такой крутой, развязный, немного дерзкий, но при этом в нем чувствуется какая-то врожденная человечность… Редкая, но безумно ценная способность сопереживать. Понимать и чувствовать даже то, что не было произнесено вслух…
Завершившийся медляк сменяется быстрой ритмичной мелодией. Пару раз заторможенно моргнув, я выныриваю из мечтательного оцепенения. Отрываю руки от Мота и неловко переминаюсь с ноги на ногу.
— Спасибо за танец, — говорю просто потому, что чувствую необходимость что-то сказать.
— Хочешь… — он слегка заминается, дергая подбородком, а затем возобновляет мысль. — Хочешь прогуляемся?
— Куда? — во мне с новой силой разгорается воодушевление.
— Да куда-нибудь…
И тут становится ясно, что прогулка — лишь предлог. Матвей просто хочет провести со мной еще немного времени.
Так же, как и я с ним.
Глава 11. Матвей
Мы с Аней неспешно бредем по улице, нарезая круги вокруг детдома. Болтаем обо всем на свете: о прошлом, о будущем, о здешних порядках и о забавных случаях из жизни. С Аней легко. Она не грузит, не занудствует и умеет слушать. А еще у нее очень красивый смех. Тихий и переливчатый, будто трель хрустального колокольчика.
Время от времени нам на пути попадаются знакомые, которые атакуют меня вопросительно-насмешливыми взглядами, но я не обращаю на них никакого внимания. Пошли к черту. Когда я с Аней, мне даже думать о других не хочется.
— А потом они подарили мне котенка, — с придыханием вещает Краснова. — Такого милого, с белой мордочкой и серыми ушками.
— Прикольно, — хмыкаю я. — Как назвала?
— Зефиркой, — с улыбкой признается она.
И мне тоже хочется улыбаться, потому что мимимишность этой девчонки просто зашкаливает. Она вся такая трогательная, милая, по-детски непосредственная… Прямо куколка. Ее хочется защищать, оберегать и кормить сладостями. Чтобы она радовалась и на ее щеках появлялись маленькие симпатичные ямочки.
— А где сейчас твой Зефир?
— Не знаю, — Анино лицо вмиг делается грустным. — Наверное, тоже сгорел при пожаре.
Ее история жизни еще более печальная, чем моя. Оказалось, Аня потеряла в огне всю семью. Маму, папу и бабушку с дедушкой.
Честно? Не представляю, как она справилась, ведь это даже звучит жутко. Одно дело — просто никогда не видеть своих предков, не помнить их. И совсем другое — лишиться людей, которые тебя вырастили и которых ты по-настоящему любишь. Разница, сами понимаете, колоссальная.