Тот, кто держит за руку (СИ)
Маттиас потирает рукой свой внушительного вида бицепс и слегка хмурит лоб.
Слушай, я бы с удовольствием, — тянет он нерешительно, — да только Марко…
Марко? Тот самый, которому ты помогал чинить гаражную дверь? — боюсь это снова звучит довольно язвительно.
Ну да, — мой муж, похоже, не замечает моего тона, — тот самый Марко…
У него снова дверь не работает?
Не, дверь мы починили… просто он просил заехать, выпить по парочке пива… в благодарность.
А в прошлый раз вы не могли выпить?
Так я на работу уже опаздывал, — виновато отзывается тот. А потом подходит ко мне и неловко, почти также, как и на первом свидании, заключает меня в свои медвежьи объятия: — Ты что, сердишься, что ли, Ханна-Монтанна? Твои гормоны прямо монстры какие-то… Не спускай их на меня, ладно?
Его ласка мне приятна, хотя стотысячное упоминание моих «расшалившихся» гормонов заставляет быть несколько раздраженной. Не обними он меня сейчас — быть беде.
Ты сегодня работаешь в «Адской колеснице»? — интересуюсь я у Маттиаса. Тот слегка напрягается — его мышцы так и сдавливают меня со всех сторон, словно каменные стенки древнего склепа. На меня накатывает приступ клаустрофобии, и я порывисто отстраняюсь от него… Он, к счастью, ничего не замечает, только снова морщит свой массивный лоб.
Деньги нам бы не помешали, — мнется он, должно быть, побаиваясь новой реакции моих гормональных «монстров». — Но если ты не хочешь…
А я, действительно, не хочу? На самом деле мне абсолютно все равно: из двадцати моих проведенных дома послебольничных ночей, Маттиас провел в нашей постели лишь девять из них… и те как будто бы на другой планете. Я умиротворяюще ему улыбаюсь:
Ты прав, деньги нам бы не помешали. Спасибо, что так заботишься о нас!
Лицо моего мужа становится почти фиолетовым от смущения. Он отводит глаза, быстро чмокает меня в губы и выскакивает из дома со скоростью пули… Кажется, моя похвала его напугала.
Я все еще тихонько посмеиваюсь, когда со стороны кухни доносится голос Мелиссы:
А ведь он прав, ты выглядишь не ахти, мама, — голос этот звучит критически — дочь окидывает меня цепким взглядом. — И почти совсем не спишь ночами… Тебя что-то тревожит?
Что, по-твоему, может меня тревожить? — пытаюсь я свести все к шутке. — Разве тебе не достаточно моего круглого живота? Твоя сестренка жуткая непоседа… а днем мне спится лучше. Вот и все.
Она мне не верит и смотрит так всепонимающе, что мне даже делается чуточку не по себе.
Так значит ваша очередная размолвка с Марком тут не при чем? — Мелисса прищуривает глаза. — Он уже почти неделю здесь не появляется и, похоже, больше и не появится. Ты его прогнала, так что ли?
Что за нелепость, Мелисса, — наигранно веселюсь я. — Никакой размолвки между нами не было… и никого я, как ты выражаешься, не прогоняла. С какой стати, скажи мне на милость, я должна была вообще это делать?
Это ты мне скажи, что у вас случилось в тот день, когда я застала вас вместе… Я не дура, мама. Вы тогда напрочь разругались… Я же вижу.
Ничего ты не видишь! — не выдерживаю вдруг я, чувствуя как вскипают во мне те самые невыплаканные слезы. — И не придумывай то, чего нет, слышишь меня?
Я-то прекрасно все слышу… и на зрение тоже не жалуюсь, — она складывает руки на груди, — а вот некоторые, — драматическая, многозначительная пауза, — настолько слепы и глухи, что дальше собственного носа ничего не замечают!
После этого она срывается с места, подхватывая на ходу свой школьный рюкзак, и тоже выскакивает за дверь со скоростью все той же револьверной пули…
Мелисса Вебер! — кричу я ей вслед. — Не смей так со мной разговаривать, дерзкая девчонка.
Но слова мои плющатся о захлопнувшуюся дверь и мертвыми падают у порога.
Мелисса… Мелисса, — повторяю я убитым голосом, но отвечает мне лишь звенящая тишина опустевшего дома. И тогда я закрываю лицо руками и даю наконец-то волю колючим, но облегчающим боль слезам, которые прорываются почти рычащими, дикими всхлипами. И я без сил падаю на кровать, продолжая исторгать из себя тоску и отчаяние, боль и томление, которые отравляют каждую клеточку моего тела… Уж лучше бы я и вовсе никогда не приходила в себя! Лучше бы оставалась там, в коме…
Слезы заканчиваются почти также внезапно, как и начинаются, и когда размытая пелена перед глазами проясняется, первое, что я вижу — мои рассыпанные по трюмо кисти вперемешку с тюбиками акриловой краски и закрепителем. Смахиваю рукой последние слезы и хватаю пустой холст, сиротливо прислоненный с боку того же трюмо и иду на кухню — там лучшее в доме освещение. Устанавливаю мольберт и выдавливаю на палитру немного черной краски…
Первые мазки выходят корявыми и изломанными, неуверенными, словно проба пера годовалого ребенка, неживыми и словно безликими. Пустыми.
Секунду смотрю на эти странные каракули критическим взглядом, но не даю им себя запугать, нет, только не сегодня… Сегодня я устала от неудач. Примеряюсь взглядом к намеченным линиям и полукружиям, и начинаю так отчаянно махать кистью, что краска заляпывает даже кухонные шкафы и холодильник, но мне все равно — сегодня все это не имеет значения.
Когда угол падения света изменяется, я слегка сдвигаю мольберт и продолжаю рисовать, позабыв о времени и даже, кажется, о визите к физиотерапевту. И только теперь я начинаю в полноте осознавать, насколько мне не хватало всего этого творческого полубезумия, этого куража, когда пальцы как будто бы самостоятельно парят над холстом, выписывая им одним ведомый сюжет, когда ты становишься частью другой, новой Вселенной, в которую лишь у тебя одного имеется персональный VIP-доступ. И больше ни у кого…
Звонят в дверь. Я игнорирую его — не хочу отрываться от работы, но звонок продолжает упорно трезвонить, и я иду открывать. Выгляжу, должно быть, ужасно: вся перемазанная в краске, с опухшими глазами, — но мне все равно.
Простите, — за дверью — идеального вида девушка с аккуратным, волосок к волоску, длинным хвостом и в светло-бежевых слаксах. Ее блузка на тон темнее. Мне нравится это сочетание, и я невольно чувствую расположение к этой красивой девочке. А она между тем продолжает: — Я, должно быть, ошиблась адресом… Мне так неловко. Но вы ведь не Изабель Лехнер, не так ли? Я должна была встретиться именно с ней.
Нет, я не Изабель Лехнер, подтверждаю я ее догадку. Салатовые босоножки очень идут к ее наряду…
Понимаете, ее адрес прислали мне по Whatsapp, а батарея на смартфоне взяла и разрядилась в самый неподходящий момент. Не могла бы я позвонить от вас, пожалуйста! — она демонстрирует такую забавно-умоляющую мордашку, что я просто не могу ей отказать. Да и зачем…
Конечно, проходите, — отступаю в сторону, давая ей войти.
Спасибо огромное. Вы так добры! — идеальная девушка проходит к нашему телефону, расположенному прямо здесь, в прихожей, и снимает трубку. Я ей не мешаю, иду к мольберту и смотрю на то, что у меня получилось.