Хроники новуса (СИ)

— Ка-какой Угорь? — проблеял я. — Не знаю никакого Угря.
Один парень рассмеялся, схватил меня сзади за шею и надавил:
— Идем-идем! Заодно и познакомишься.
Вот только давил он слабовато, я даже не качнулся.
— Эй, Хворый, не дури! — воскликнул он. — Горшок, а ты чего стоишь? Держи его.
Они оба навалились на меня со всей силы. Я мог выдержать их напор, но поддался, всё равно же хотел с Угрем встретиться ради печати. Жаль, что ум мой был не в ладах с сердцем. Умом я понимал, что знакомства с ним никак никак не избежать, так почему бы и не сейчас, а сердце трепетало, как у всполошенного зайца, говорило, чтоб я вырывался, чтоб уносил ноги, прятался и не высовывал нос до самого дня Пробуждения.
  
— Какой же он Хворый? — зло бросил Горшок. — Вот какой здоровый, даром что худой.
— Давай, Хворый, — увещевал второй. — Не убьет он тебя, перекинетесь парой слов и уйдешь. Никто силой держать не станет.
— Тогда пустите, сам пойду, — ответил я. — И нечего за шею хватать, я не овца и не псина, чтоб меня за шкирку тащили.
Они наконец убрали руки, и мы двинулись по тем самым темным переулкам, где грабители должны поджидать заплутавших прохожих. Нам никто по пути не встретился, и я еще раз убедился, что ничего не понимал в этом деле. Видать, у всякого ремесла свои хитрости, даже у такого.
Меня привели к непримечательному одноярусному дому, который выглядел похожим на тот, где сидела Ткачиха. Мои провожатые по-особому постучали, с той стороны подняли засов, и мы вошли.
Угря я угадал сразу. Он весьма походил на свое прозвище: невысокий, с узким вытянутым к носу лицом, длинные черные волосы завязаны в хвост на макушке, и первым делом в глаза бросались куцые обрубки вместо ушей, от чего его голова казалась сплюснутой с боков. Угорь не прятал шрамы под волосами, как это делал Воробей, а открыто показывал, и от этого становилось еще страшнее.
— Вот, Хворого привели, — отчитался Горшок. — Ну, который у Воробья живет.
Угорь поднял голову. Хмм, а он ненамного старше меня, едва ли за двадцать.
— Слыхал про тебя, — тихо сказал он. — Бегал с крысоловом, воровал работу у золотарей, обокрал вдову, а потом выжил после пятидесяти плетей.
— Я не…
— Цыц! Со стражниками ты уже расплатился собственной шкурой, а когда со мной расплатишься? Коли красть надумал, так должен сперва у меня спросить.
— Я не крал! — выкрикнул я.
— Вдова говорит иначе.
— Я свое хотел забрать! Она мне три медяка должна. А про золотарей не знал, думал несколько монет получить за честную работу. И то торговец обманул, не дал всей платы!
— Так ты говоришь, что не вор? — по-прежнему тихо спросил Угорь.
— Не вор.
— Значит, дурак! Вместо медяков получил плети. Жаль! Дураки мне не нужны. Сломайте ему одну руку и выкиньте.
— За что? — не удержался я. — Я ж ничего не сделал!
— Дом, где Воробей живет, мой. И все, кто в нем, тоже подо мной. Все вносят свою лепту, платят крыто, а ты там кто? Прихлебала? Больше туда не смей ходить. — И повысил голос: — Горшок! Я что сказал!
Те парни, что привели меня, не горели рвением выполнять приказ. Один всё же схватил меня за запястье и дернул, но я напряг руку, прижал к телу. Тогда они потянули вдвоем. Я чуть поддался, а потом как рванул на себя — Горшок не удержался, подался вперед, запнулся об второго и повалился на пол.
На шум из соседней комнаты выскочило еще двое. Они, видать, что-то не так поняли, схватились за оружие: один взял сучковатую дубину, другой потянул из-за пояса нож.
— Охолони! — осадил их Угорь и заново оглядел меня с ног до головы. — Хворый, да? А ну-ка, попробуй повалить Ломача.
Тот, что с ножом, отступил и привалился к стене, не сводя с меня взгляда, а тот, что с дубиной, подошел ближе. Видать, это и был Ломач — не очень высокий, весь грузный, мясистый, с резким запахом подтухшего сала, лицо — сплошь обвислые толстые валы, ладони каждая, как две мои. В нем чувствовалась сила, но какая-то нездоровая, будто налипшая сверху, а не взрощенная тяжким трудом. По сравнению с ним Угорь смотрелся истинным красавчиком.
Ломач встал напротив меня, поднял плечи, закрыв и без того короткую шею, согнул руки в локтях, сжал кулаки. Как такого повалить? Толкнуть? Всё равно что дерево толкать. Я обошел Ломача кругом, не зная, как подступиться. Не силен я в драках. Или вернее будет сказать, что я не силен без драк. В деревне не раз приходилось смахиваться, но там всё просто: влепили по уху — начинай отмахиваться, и то сперва перегавкивались подолгу.
— Ломач, подсоби! — велел Угорь
Тяжелая лапища медленно поднялась и полетела ко мне.
— Хворый, бей, что есть силы! Не трусь! Иначе сам поляжешь!
Я поднырнул под его руку и со всего размаху влепил кулаком в грудину. Ломач застыл на месте. Я тут же отпрыгнул назад. Его лицо начало наливаться багрянцем, начиная с подбородка. Когда краснота дошла до глаз, он захрипел, закашлялся, схватился за горло, будто его душат, и лишь потом хватанул воздух ртом, как выброшенная на берег рыба.
— Ну как? — равнодушно спросил Угорь, будто и не видел страданий своего прихлебалы. — Сгодится?
— Да, — выкашлял Ломач.
— Только робок слишком. Ну, ничего. Научим.
Я с сомнением покосился на Угря, стараясь не пялиться на его обрубки. О чем это он? Неужто обо мне?
— Хворый, будешь работать на меня. Стол, кров, девки и два десятка чернухи в неделю. Коли покажешь себя, заплачу больше, — он говорил спокойно, даже холодно, будто и не хотел сломать мне руку. — Или уходи из города. Тут для тебя иного места не будет.
— Да я согласен, — неуверенно сказал я. — Только делать что?
— Колтай, расскажи ему. Теперь вместо Ломача Хворый с тобой ходить будет! И научи его бить первым, иначе сдохнет.
От стены отвалился парень с ножичком, подошел ко мне и скорчил недовольную рожу:
— Уж больно неказист. Не грозен. Поначалу придется много драться.
— Забирай его. Дня через три возьмешь в дело.
Колтай махнул мне рукой и пошел к двери. Я за ним, не совсем понимая, а что тут приключилось. Кажись, Угрю приглянулась моя сила, и он хочет, чтобы я для него что-то делал. Но что? Для чего старшему над ворами нужен такой человек? Явно не для воровства.
На улице уже давно стемнело. Колтай шел легко, не спотыкаясь и не касаясь изгородей, видать, хорошо знал, где тут что. Вскоре мы вышли на мощеную дорогу, я это не увидел, а почувствовал своими пятками, а значит, мы уже добрались до хороших, зажиточных улочек. Потом он внезапно повернул в чей-то двор, прицыкнул на зарычавшую собаку, открыл дверь и зашел. Я за ним.
Резко чиркнуло по кремню кресало, искры подожгли фитиль в масляной лампе, и неровное пятно света озарило большую комнату, грубые рубленые сундуки вдоль стен, очаг у дальней стены, полки с горшками и утварью. Обычное жилище. Похоже на дом госпожи Бриэль. Из другой комнаты высунулась простоволосая женщина, увидела меня, ойкнула и исчезла.
— Сегодня тут поспишь, потом увидим, — хмуро сказал Колтай. — Ложись на сундук.
Я привередничать не стал, закутался в плащ, улегся, поворочался немного и заснул.
* * *
Наутро меня разбудил запах дыма. Вчерашняя женщина, уже в чепце и переднике, хлопотала у очага.
— Проснулся? — весело сказала она. — Сбегай-ка за водой! Тут недалеко, всего через три дома.
Делать нечего. Взял ведра, насилу отыскал колодец, возле которого уже чесали языками десятка два женщин. Завидев меня, они примолкли от удивления, но стоило подойти ближе, как они защебетали снова.
— Откуда таков молодец?
— Это кому такое счастье привалило? Глянь, аж сам воду носит.
  
— Может, сынок чей?
— Ага, и много ты сынков тут видала? Любовничек, поди!
— Любовничек, как же! Если ночью получил, что хотел, для чего ему с утра выслуживаться?
— Да конюший чей-то!
— Пропустите мальца! Ишь, затрещали как! — растолкала их толстуха в летах. — Сынок, не робей, подь сюда. Иначе они от тебя не отцепятся!