Подземелье ведьм (СИ)

— Век бы не встречать тебя на пути своём, Вендела, дочь подземелий, — почти простонал он, сжимая рукава рубахи в трясущихся потных ладонях.
Хотелось спрятаться на тётушкином чердаке, засунуть голову под одеяло и забыться блаженным сном, в котором у него нет ни жены, ни дочери, ни внука. Кто знает, как повернулась бы тогда его жизнь? Может, ему не пришлось бы влачить жалкое существование в грязном Регстейне; искать дочь и жену по болотам и скалам, заросшим колючими кустами; быть основателем этого Ордена, сидящего уже у него в печёнках. И уж точно не пришлось бы убивать собственного внука! И зачем он только наврал Крису про несуществующее пророчество? Так сильно хотелось прорваться в Регстейн? Так получай же!
Стейн подтянул колени к груди и начал раскачиваться из стороны в сторону. Голова раскалывалась от каждого движения, но он продолжал методично покачиваться, монотонно шепча под нос имя внука. Внука, которого подобрал, как щенка, и всё для того, что обречь на гибель от собственных рук. Какая нелепость! Как из наивного парнишки, мечтающего о магии, он превратился в чудовище? В горле клокотала ненависть к самому себе. Хотелось плакать, но глаза оставались сухими. И только дрожащие пальцы выдавали его состояние.
Раздался почти неслышный стук. Стейн замедлил движение и насторожился.
— Господин? — Берси приоткрыл дверь и просунул голову в образовавшийся проём. И зря, потому что почти сразу же в него полетел бронзовый поднос, который ещё утром Берси сам принёс в комнату хозяина.
— Проваливай, — хрипло крикнул Стейн, почувствовав во рту привкус рвоты. Затылок заломило от резкого движения, а перед глазами замелькали чёрные мушки.
Берси, бросив мимолётный взгляд на хозяина, пугливо скрылся за дверью. Стейн, пошатываясь, встал. Бросил на пол расшитое золотом одеяло, прикрыв рвоту. Забрался на кровать и в изнеможении закрыл глаза, стремясь провалиться в пустоту, чтобы не вспоминать о том, как в самый важный момент жизни у него дрогнула рука. Черные точки становились всё ярче, крупнее; они мельтешили под веками до тех пор, пока полностью не заполнили пространство.
Но и за порогом сновидений спокойствия для Стейна больше не было.
  
Глава 15
 
Томми свернулся калачиком у тела брата и закрыл глаза. Он старался не хлюпать носом, чтобы не потревожить душу Криса, но слёзы, упрямо капающие и капающие из глаз, не давали ему этого сделать.
— Глупый ты, — прошептал мальчик, который за последние несколько недель успел стать старше на несколько десятков лет, — и чего тебе дома не сиделось?
Он протянул руку и коснулся пальцем посиневших губ брата. Волосы Криса побелели за мгновение до смерти, глаза были закрыты — и теперь, впервые в жизни, два брата стали похожи на братьев хоть немного. Смерть одного сравняла их. Теперь Томми больше нечего было делить с Крисом.
— Хочешь, я побуду с тобой? — в проёме показалась растрёпанная голова Агуши. Ей волосы, в любое время дня и ночи заплетённые в две тугие косы, торчали во все стороны.
— Нет, не надо. — Томми снова шмыгнул. — Я должен сам.
— Хорошо.
Агуша бесшумно скрылась за поворотом, а он снова повернулся к брату. Сегодня он должен быть здесь, и он это знал. Ещё в детстве, в тот единственный год, когда Агуша ещё не была его другом, а Крис принимал его за брата, они поклялись на старой разбитой ракушке, которую так любила их мать, что если один умрёт, то второй последует за ним до дверей в Хелингард — царство мёртвых, провожая в последний путь. Вряд ли Крис, приводя сотни людей с оружием в руках, собирался сдержать эту клятву, если убьют его маленького брата, которого он так сильно ненавидел… Но Томми не мог отказаться от того, с кем появился из яйца с разницей всего в одну секунду. Не мог отказаться от клятвы, что связала их, бывших друг другу чужими, больше, чем связывает родных и близких людей.
Томми близоруко прищурился и смахнул с лица волосы, мимоходом стирая с щёк слёзы. Это не были слёзы утраты. Сложно скорбеть по тому, кто не существовал для тебя, пусть и был родным братом. Да и скорбь его народом не приветствовалась. Томми усмехнулся бледными губами, не отрывая взгляда от лица мертвеца.
 
— Да, помнишь, как ты плевался, когда узнал, что люди годами рыдают на могилах умерших? Я тогда думал, что от отвращения. Ты часто презрительно кривился, когда речь шла о людях. Но не в этот раз. В этот — ты захотел стать их частью. Захотел, чтобы и о тебе кто-то помнил и горевал, не сумев попрощаться, как это сделал бы любой из нашего народа. Не тогда ли ты переметнулся к людям? — прозвучало с необычайной серьёзностью из уст Томми.
Мальчуган замер и задержал дыхание в ожидании ответа, но в ответ прозвучала только тишина. Да и что мог ему сказать бездыханное тело брата? Впрочем, Томми и так знал всё, что мог бы ответить ему Крис.
«Мы, ведьмы, так хвалимся своим народом, его величием, но живём в заброшенных и склизких пещерах, пока люди каждой утро наблюдают восход солнца, — сказал бы он, — мы кичимся тем, что подобны богам, но наши женщины лишены способности созидать, ведь даже детей они не создают в чреве своём, а только пользуются тем, что даёт им природа. Этого достаточно, чтобы презирать ведьм. Но и после смерти они, подобно животным, поют песни и танцуют на костях мёртвых вместо того, чтобы воздать им честь. Почему люди бережно укрывают своих умерших землёй и рыдают по ним, а наши — бездушно сжигают тела, развеивают прах и забывают о тех, кто был им дорог, ещё до того, как солнце сменит луну на небосводе? И это мы называем любовью?»
— Да, брат. Это и зовётся любовью. — Томми коснулся губами холодного лба и замер. Он знал, что мать, ещё пару часов назад бьющаяся в истерике, сейчас готовится к ритуалу, который так не любил Крис.
Круг семи, знатно поредевший из-за брата, встанет у алтаря, совсем недавно вырубленного в камне. Старый алтарь, помнящий тела каждого, кто вступил в брак, нынче лежит разрушенный в пещере, засыпанной обломками. Поэтому ритуал проведут у нового алтаря — тёмного гладкого камня, ещё не принявшего в дар ничего, кроме алой крови.
— Мама мне рассказала, я знаю. Хочешь, и тебе расскажу, как это будет? Вигдис на правах старшей первой войдёт в пещеру и зажжёт факелы на каменных сводах, запалив от них свечи, стоящие по четырём сторонам алтаря. Сварливая Рогнеда зажигала свечи много-много лет… Но теперь её нет. Следом за Вигдис войдут остальные. Они встанут вокруг камня, и тогда Марна затянет свою песнь, пока мама будет раскладывать на алтаре травы. И после этого принесут тебя.
Томми запнулся на последнем слове и замолк. В звенящей тишине глохли все остальные звуки, но ему и не нужно было слышать. Всё, что он хотел сейчас услышать — так это голос брата. Голос, который больше никогда не прозвучит ни в Регстейне, ни на поверхности.
— А потом принесут тебя, — повторил он, зажмурив глаза и сжав ладошки. Из-под дрожащих век скатилась слезинка. Мальчик смахнул её костяшками пальцев и продолжил, — а пока тебе нужно полежать здесь. Понимаешь?
— Томми, — в проёме появился Давен. Он стоял, ссутулившись и подперев плечом своды. В этой маленькой пещерке он казался великаном.
— Да? — Томми повернулся к папе, неловко смахивая слёзы рукой.
— Пойдём, мама зовёт.
Томми в последний раз оглянулся на брата, провёл ладонью по выбеленным волосам и прижался в поцелуе к бледному холодному лбу. Под губами будто застыл камень. Ничего от Криса не осталось в этом теле, что теперь напоминало старую тряпичную куклу, какие Агуша вечно разбрасывала по своей кровати. А раз ничего не осталось, значит — пора отпустить. «Как бы ты ни тянулся к людям, ты не человек. И мы не люди. Мы не будем держать тебя подле себя мыслями, слезами и стенаниями. Сегодня ты освободишься», — пронеслось в голове у Томми, пока он вставал с лежанки.
Давен подошёл к сыну, взлохматил светлые его волосы и, взяв за руку, повёл к выходу. Томми на мгновение застыл на пороге, зная, что больше никогда не увидит Криса. В воздухе, посреди пыли и смога, вдруг разлился аромат свежей и влажной земли.