Ловец бабочек

Отыскался здесь и плащ из театральной блестящей ткани.
И целый ворох драгоценностей, сваленных в углу. Само собою, драгоценности тоже были бутафорскими, но сделанными вполне себе прилично.
Все не то…
Картины на подрамниках. Некая солидная особа в жемчугах… и еще господин без лица, но стати молодецкой. Шлем вот с плащом выписаны были тщательно, с любовью…
…краски, кисти.
Чистые холсты.
Альбомы с набросками, которые предстоит изучить тщательно, вдруг да среди них отыщется подсказка. Но больше ничего. Ни капли крови, ни тени чар, во всяком случае таких, которые Себастьян сумел бы услышать.
Он закрыл глаза, сосредотачиваясь на смутных ощущениях.
…желание обзавестись супругой почти сгинуло.
…брезгливость.
…и тьма… всполохи… редкие всполохи, которые могли бы быть случайны… но нет, не здесь… там, выше…
– Идем, – Себастьян поднял взгляд к потолку.
Белый какой.
Идеально ровный и идеально белый.
Почти.
Алое пятнышко в углу не бросалось в глаза, оно терялось среди оглушающей окружающей белизны. И все же…
…лестница.
Дюжина ступеней.
И дверь.
Массивная. Старая. С черным засовом, который повернулся легко. И ни малейшего следа ржавчины на этом засове Себастьян не обнаружил. И что это? Забота о доме? Или просто чердаком пользовались?
Тишина.
Голубей не слыхать… а голуби чердаки любят… запах… тот же тяжелый запах крови, который и Егорка почуял. Замер на пороге, шею свою цыплячью вытянувши. Щурится, силясь разглядеть хоть что-то. А что тут разглядишь? Оконца махонькие да и те грязью заросли. Сквозь них свет пробивается тусклый, но в потоках его пляшет пыль…
Пыли не так и много.
Убирались?
Если и так… уборка чердака не есть преступление.
– Держитесь позади, – велел Себастьян.
Тут было пусто.
Но эта пустота…
Еще пара бутафорских колонн. И между ними – белое покрывало, расстеленное прямо на полу. А на белом – алое. Неплохо смотрится, к слову. И золотая кайма не кажется излишеством.
На покрывале – дева.
Обнаженная.
Белая… слишком белая… человеческому телу этакая белизна не свойственна. Значится, и ее покрасили. Вот же… позер.
– Она… она ж того… – тихо произнес Егорка, хватаясь за рот.
– На месте преступления не блевать, – Себастьян махнул рукой. – Сбегай. Коль ведьмак прибыл, пусть поднимается… если не прибыл – акторов позови. Опись делать будем.
Он дождался, когда Егорка выйдет.
…пол чистый. Не просто подмели, но и вымыли… и эта картина… а ведь и вправду картина… полотно, покрывало… расправили так, что ни складочки.
Экий аккуратист.
И женщину… молодая, похоже, но не сказать, чтобы вовсе юная… поза неестественная. На спину уложили. Ноги выпрямили, а руки в стороны развернули, ко всему прикрепили к запястьям полупрозрачные шелковые шарфы… издали на крылья похожи.
Бабочки.
Конечно… вот для чего… она – его бабочка в рамке… видывал Себастьян этаких коллекционеров. И железный штырь, торчащий из груди, суть ничто иное, как булавка…
…но зачем он ей голову отрезал?
Голова была тут же, на блюдечке стояла, что, характерно, фарфоровом и, похоже, взятом из того же сервиза, что и предыдущая.
– Твою ж… Вотан милосердный, за что? – спросил Себастьян у небес, точнее у сводчатого потолка, под которым не водились голуби.
Ему не ответили.
 
Глава 5. В которой некая особа пытается осознать глубину своей вины либо же невиновности
 
Стою один среди равнины. Голый.
 
Печальное окончание некой истории, рассказанной паном Н. во хмелю и сердечной обиде.
 
Катарина ждала.
Чего?
Тела.
Если прислали бабочку, то должно появится тело. Она каждый день спускалась на второй этаж, перелистывала папку с заявлениями, пытаясь угадать, которая из них…
…ушла и не вернулась.
…так писали про тех девушек…
…ушла и…
И каждую новую бумагу брала дрожащей рукой, медлила и все одно читала. Разный почерк. Разные чернила. Почти всегда одно.
Ушла и…
…нет, многих находили… вот эта особа тринадцати лет, ее имя Катарина запомнила, имеет обыкновение сбегать из дому. И родителям не единожды внушение делали, предлагали отправить дочь в особый интернат, где умеют работать со сложными детьми.
 
Но нет…
…значит, снова сбежала. Сутки-двое и сыщется где-нибудь при железной дороге, в компании таких же беглянок.
Социально нестабильный элемент.
Быть может, прав Нольгри Ингварссон, утверждая, будто народ Хольма еще не готов принять перемены, что излишек свободы порой во вред?
…нет, эти мысли Катарина гнала. К чему думать о том, что изменить не в твоих силах? Уж лучше вправду делом заняться.
Заявлением…
…мужчина сорока трех лет. Не то. Он никогда не выбирал мужчин. Да и этот, судя по описанию, был силен, неудобная жертва, как сказал бы дядя Петер. Куда подевался? Загулял? Или стал жертвой разбоя? Катарина слышала, что завелась новая банда, которая грабила аккурат честных тружеников, поджидая оных возле рюмочных…
…алкоголь – зло, но…
…женщина. Сорок четыре года. Сбежала, оставив записку…
…к любовнику?
…или просто от мужа, который любил распустить руки?
Пропавших, к слову, было не так и много, да и находили почти всех…
…мальчик семи лет…
…стоит отметка, что найден. Сел не на ту линию и оказался в незнакомой части города… остановлен… опрошен…
Снова не то… все не то… но ведь была бабочка, и значит, тело тоже было. Разве что… разве что заявление о пропаже изъято Особым отделом. И тело, если бы нашли тело, они бы вызвали Катарину? Или… однажды она ошиблась, недопоняла…
…ученик или учитель?
Кто-то, кто стоял за спиной Кричковца, помогая, руководя…
…или впитывая извращенное знание чужой боли.
…он ждал.
…два года ждал… нет, не ученик. Ученики нетерпеливы, а этот… два года, пока шло следствие. Суд. Ожидание приговора… и вот приговор…
…он нарочно… конечно… если бы возникла хоть тень подозрения, что Кричковец работал не один, его бы не казнили…
Именно.
– Опять маньяка ищешь? – с неудовольствием поинтересовался Вересковский. Этот никогда не скрывал своего отношения к особам, которым в Управлении не место.
И докладные писал, думать нечего.
На всех писал, чего уж ее стороной обходить? Интересно, в чем обвинял? В пристрастии к алкоголю, как Бешкова? Или в связях, порочащих светлый образ следователя? Или…
– Нет, просто так, – она закрыла папку.
…а ведь Кричковец именно поэтому и признался. Он говорил охотно, не думал даже запираться… обо всем… в подробностях мельчайших. И тогда это казалось издевкой: он будто плевал в лицо Катарине, да и всему Особому Отделу этими самыми подробностями. А теперь… нет, издевка тоже была.
Смех на краю пропасти: Кричковец не мог не знать, что его осудят.
И от защитника отказался.
Не затребовал экспертизы, которая могла бы объявить его безумцем, не отвечающим за свои действия. И Катарин радовалась, ибо безумцев милосердно лечили, а Кричковцу она желала вышку и только вышку…
…безумцев обследовали.
…обязательное погружение. Болезненное. Выворачивающее на изнанку. Неприятное и для дознавателя. Хелег как-то обмолвился, что такое погружение может стоить разума, и потому применяют его лишь в особых случаях.
Спорных.
А еще оно не оставляет ни малейшей надежды на сохранение тайны, будь то махонький детский секрет или же взрослый, стыдный и страшный.
Нет, Кричковец ускользнул.
Умер и ускользнул.
И защищался он, говоря по правде, слабо…
…а они поверили.
…слишком хотели верить, слишком устали искать… и спешили завершить дело, не подумав, что все не может быть так просто. Даже вялое его сопротивление показалось ожидаемым.
Испугался суда?
И получив последнее слово, плакал? Молил о снисхождении?