Кристальный пик

— Б-братик!
Он закряхтел, лежа под расколотой скамьей, и Мелихор подбежала к нему тоже, помогая поднять ее. Деревянные щепки усеивали пол вместе с осколками глиняных тарелок, и даже на лицо Кочевника осела древесная стружка. Тесея принялась оттирать ее рукавом платья, но Кочевник сразу отмахнулся, как пришел в себя, все еще сердитый за ее непослушание. Его топор валялся в противоположном конце комнаты, как и добрая часть наших разломанных вещей.
— Что с ним такое? — спросил Солярис. Он по-прежнему отгораживал меня от Стража рукой и не давал продвинуться вперед ни на дюйм, даже подойти к Тесее: та пусть и утешала Кочевника, но после такого явно нуждалась в утешении сама. — Почему он накинулся на нас? Что… Что произошло?
— Берсерк есть берсерк, — ответила Волчья Госпожа, медленно подступившись к Стражу. Его голова безвольно покачивалась из стороны в сторону, как у тряпичной куклы, а грузное сильное тело будто бы съежилось, уменьшилось в размерах. Больше от Стража не исходили ни угроза, ни звериная мощь. Даже более того: он выглядел больным, изможденным… — Вы зовете берсерками воинов крепких да бравых, но быть истинным берсерком значит яриться, как бешеный пес; боли от огня и копий не чувствовать, биться до тех пор, пока не умрешь, без любых мыслей в голове. Это почти то же самое, что транс, в какой погружаются вёльвы, взывая ко мне. Далеко не все умеют входить в него, когда сами того хотят… А выйти и того сложнее. Когда Туман Невесту погубил и остался в Подлунном мире, недосягаемый, ярости Стража так много стало, что он перестал быть ей хозяином. Нет больше той, что побеждать ее помогала и каждый раз возвращала его назад. Как медведь за кроликом следует, так и он следовал за Невестой всю жизнь, стоило ей вербеновый цветок однажды ему подарить. Странная то любовь. До сих пор ее не понимаю. Но чистая, как снег в месяц воя.
— Невеста! — Стон, сорвавшийся с губ Стража от одного звука ее имени, пробрал меня до мурашек. Из-под медвежьей морды потекли слезы, собираясь на линии челюсти и капая вниз. — Невеста…
Волчья Госпожа похлопала Стража по затылку с неумелой ласковостью, прямо на стыке золота и рыжих кудрей, спускающихся по бокам от выбритого затылка. Он больше не дергался и не рвался, но нить по-прежнему впивалась в загорелую кожу так сильно, что, будь Страж человеком, на нем бы остались кровоподтеки. Несмотря на то что он всего лишь прошел через дом, погром от него остался такой, что прошлый беспорядок не шел ни в какое сравнение. Если Медвежий Страж точно так же к Совиному Принцу заявился, то немудрено, что тот решил увести его подальше от родной обители; увести туда, где ничто — и никто — не пострадает.
— Ну-ну, тише… — продолжала утешать Госпожа. — Все поправимо, все обратить вспять можно, даже смерть. Вернется милая твоя, вернется!
Солярис поджал губы. Вместе с отблеском всколыхнувшихся свечей на его лице пролегла тень узнавания и сочувствия. Неужели он испытывал нечто подобное, когда я умерла? Мог ли он тоже сойти с ума, если бы я не вернулась? Злость, которую некуда выплеснуть, хуже безумия. Она тоже проедает в рассудке зияющие дыры, но не оставляет их пустыми, а заполняет тьмой.
— Ну и зачем вы помешали? Совсем чуть-чуть бы подождали. Едва Медведя усыпил, стихами разум поразил, как он опять разбушевался и за флейтой кроличьей погнался.
Свечи всколыхнулись не просто так: где-то между этажами, под самым шпилем совиного дома, настежь распахнулось витражное окно. Следовало догадаться, что тот, кто умеет летать, и в дом свой залетает, а не входит. Захлопали птичьи крылья, и ставни в башенках тоже загрохотали, застучали от ветра. Он промчался по дымоходу и, почти сровняв огонь в камине с углями, взъерошил страницы разбросанных книг. Все тут же задрали головы, высматривая скользящую по шкафам тень, маслянистую и широкую, но такую шуструю, что взгляд ни на секунду не успевал за нее уцепиться.
— Ждали мы тебя долго, да не дождались, вот и поторопить решили, — сказала Волчья Госпожа громко, тоже запрокинув голову к сквозным потолкам. — Я так и поняла, что за Стражем ты погнался, местных от беды спасать. Благое дело делаешь, конечно, что присматриваешь за ним, но нечего и жилище без присмотра оставлять, если ждешь гостей. Нерадивый ты хозяин! Спускайся давай, а то шея затекает.
 
По воздуху полетели коричнево-рыжие перья, и повеяло клубникой с мятной прохладой, какая опускается на летний лес по ночам, когда пробуждаются совы и начинается их охота. Драгоценности, пришитые к котте и шальварам Принца, даже в сумерках Кристального леса сверкали, как под прямыми лучами солнца, и отбрасывали радужные блики на стены, мимо которых он пролетал. Будучи покровителем воров и убийц, Принц легко становился бесшумным, если сам того хотел. Ни одна половица не скрипнула под его весом, когда он сложил крылья и мягко приземлился перед нами.
— Так-так-так, — протянул Принц и пригладил бриллиантовыми перстнями растрепанные волосы, такие золотые, что было непонятно, где начинаются они, а где — его маска. Затем он оглядел развалины своей мебели, от которых по комнате еще витала пыль, и посмотрел на нас. — Ах, теперь понятно, почему вам не терпелось меня скорее увидать. Королева-госпожа на Кристальный пик пришла судьбу свою встречать!
Пока мы сидели в совином доме, ели печеные яблоки, пили вино и ждали Принца, я словно успела забыть, кто я и зачем пришла сюда. Оттого и растерялась так, вдруг оказавшись с божеством, которого искала половину года, лицом к лицу. Пришлось несколько раз глубоко вздохнуть и выдохнуть, чтобы успокоиться. Я медленно обошла Соляриса и мысленно отметила (не без удивления), сколь легко он пропустил меня. Подбородок его прижался к груди, спина согнулась, а рука легла на сердце. Солярис никогда и никого не встречал столь почтенным образом, но оно было понятно: Совиный Принц — тот, чью волю однажды исполнила Виланда, связав нас воедино. Тот, кому он обязан всем. И мной тоже.
— Господин мудрейший, — произнесла я, сглотнув нервозно. — Совиный Принц, я…
Крылья его, коричнево-рыжие, оказались мягкими и теплыми на ощупь, как бархатный плащ, а руки — изящными и нежными, точно у девицы. Оказывается, он был выше меня всего на пару дюймов: я поняла это, когда Принц вдруг обнял меня, и я ударилась носом о золотую пластину маски на его щеке.
— Умница, Рубин, — прошептал он мне на ухо, впервые отринув рифму и всю свою помпезность. — Ты такая умница.
Следовало поклониться, обратиться к нему с почестями, высказать свое уважение хвалой, а еще лучше дарами, но вместо этого я уткнулась в него носом, боясь, что вот-вот расплачусь. Сияние его драгоценных одежд и персиковой кожи казалось осязаемым, теплым, как солнечный свет. Однако я не знала, что греет меня сильнее: Совиный Принц или же мысль, что он — последний, кто застал мою мать в живых. Когда-то она наверняка тоже касалась его рук или крыльев. Так, через Принца, и мы с ней впервые дотрагивались друг до друга, сквозь время и миры.
Хоть Совиный Принц и не был человеком, но сердце его билось вполне по-человечески. Я чувствовала его под своей ладонью, прижав руку к треугольным сапфирам, обрамляющим воротник котты. Пурпурно-оранжевая ткань, напоминающая зарево рассвета, источала запах вина и осени. Я успела надышаться им, прежде чем Совиный Принц вспомнил о приличиях и отпустил меня, проведя напоследок ладонью по моей макушке:
— А это что еще такое?.. — Он зацокал языком. — Ох, и знамение дурное! Просил ведь: сторонись тумана. Коль встретишь — прочь беги, как от дурмана!
— Это случайно получилось, — пробормотала я, стыдливо пригладив рукой красную прядь волос, которую Совиный Принц намотал себе на палец. Та стала в два раза шире, чем была в нашу с ним последнюю встречу, и лишний раз напоминала о том, как близко подобралась беда.
— Хватит побратимства! — Волчья Госпожа легонько стукнула Принца посохом по хребту, и тот перекатился с пятки на носок и обратно. — Давай, выкладывай скорее, зачем звал к себе королеву.