Кристальный пик

— Как тебе удалось приручить ее? — спросил Солярис тихо, придерживая меня под локоть, чтобы я не оступилась в темноте. Очевидно, в плену у деревьев он прекрасно лицезрел все, что происходило со мной и Тесеей внизу.
— Не знаю, — ответила я. — Не думаю, что я к этому вообще причастна. Она как-то сама…
— Не она сама и не ты, а Разрушительный град, чтоб ее Дикий драл! — донеслись до нас с Солом проклятия Дагаз, и, подняв головы, мы увидели, с какой ненавистью в черных глазах она косится на мою нить через плечо. Собрав во рту слюну, она сплюнула ее нам под ноги с характерным звуком и ускорила шаг. Ей настолько не терпелось поскорее довести нас до цели, забрать свою птицу и распрощаться, что это были первые и последние слова, которые вечно зубоскалящая Дагаз произнесла с тех пор, как я ее «подчинила».
Так, в тишине, изредка нарушаемой лишь ворчанием Кочевника, несущего наши тыквенные огни, прихваченные на всякий случай, мы преодолели еще несколько лиг. А сад все не редел и не заканчивался… Тянулся и вдаль, и вширь, бесконечный, как жизнь богов. Мой любопытный взгляд то и дело падал на клумбы аметистовых цветов — их с каждым часом становилось вокруг все больше и больше. Они следовали за нами, поворачивались, провожая взглядами, от которых щекотало в затылке. Вскоре земля под нами начала вздыматься, образуя холм, и по мере того, как мы всходили на него, в саду начало светлеть. Только свет этот не был ни солнечным, ни звездным — холодным и голубым, как талый лед.
И вместе с этим светом, идущим откуда-то из-за деревьев, к нам пришел вой.
— Тесея!
Кочевник побросал тыквы и кинулся к сестре, схватившейся за голову и повалившейся на тропу ничком. Нить на моем мизинце снова зашевелилась, но не сжалась, как прежде, а наоборот, ослабла. В следующую же секунду, учуяв это, встрепенулся ворон, пытаясь ускользнуть. Смилостивившись, я разжала пальцы и выпустила его в распростертые объятия Дагаз, которая тут же отбежала от нас на безопасное расстояние и, оказавшись еще выше на склоне, загоготала.
— Говорила же, что она идет! — воскликнула та, но говорила она вовсе не с нами. — Только такая пройдоха и осмелилась бы тыквы ваши себе присвоить! Накажите ее, Бродяжку, накажите!
Ледяной свет потускнел, заслоненный фигурой воющей волчицы, вышедшей из чащи. А затем рядом с ней показалась женщина в волчьей маске из червонного золота.
 8. Волчья стая в совином доме 
«Сколько творцов, столько и богов». Эту пословицу слышал каждый житель Круга, хотя бы раз побывавший в неметоне, ведь расписывать те божественными портретами могли сразу два, а то и три живописца одновременно. Так, Волчья Госпожа, бывало, изображалась на одной стене девой, а на другой — старухой; седовласой и рыжей; в белоснежных шкурах и в доспехах. Иногда фигура у нее была худой и острой, как рыболовный крючок, а иногда она имела тело круглое, как луна, через которую, по поверьям, взирала на земную твердь. Лишь две вещи оставались неизменными, кочуя из картины в картину, из храма в храм — волки, окружавшие Госпожу, и золотая волчья маска. Ни один творец не смел покуситься ни на первое, ни на второе, ибо волки — дети ее, а маска — единственный лик, который смертные заслуживают видеть.
Сейчас же, воочию глядя на Волчью Госпожу, наблюдающую над нами с вершины пологого холма, я понимала, как далеки людские представления о ней от истины. Как бы эти творцы ни стремились воплотить божественность Госпожи в холст или камень, все, как один, были обречены на провал. Потому что Госпожа не была ни девой, ни старухой — она была женщиной зрелой, в том самом возрасте, когда детей уже не на руках нянчишь, а в супруги выдаешь. Она не была ни рыжей, ни седой, а скорее что-то между, когда мудрость оседает на корнях снегом, но к кончикам еще вьется дикий огонь. И ни шкуры, ни доспехи Госпожа не носила тоже — только добротный плащ из овечьей шерсти, выкрашенный минералами в цвет тех сумерек, что вились над верхушками фиалковых древ. Из-под него выглядывала одежда надежно сшитая, но тоже самого простого покроя, без всяких излишеств. Фибулы и ремни объединяли хангерок с юбкой и сыромятными штанами под ней, образуя костюм одновременно и женский и мужской. Такой же «половинчатой» была прическа Волчьей Госпожи — выбритые виски и длинные косы с осколками жемчуга в них — и даже ее голос. Тот легко разгонялся с хриплого шепота до воя такого же гулкого, каким завывала ее волчица.
 
— Кто вы? — спросила она. Ее рука легла волчице на оскаленную пасть, и вой тотчас же утих. — Что делаете здесь, в моих садах? Кем посланы и с какой целью?
Кочевник подхватил бессознательную Тесею на руки и отпрянул назад, к Мелихор и Солярису за спину, прячась от пытливого взора, который пробирал насквозь даже через непроницаемую маску из злата. Точно так же чувствовался и колючий мороз, исходящий от Госпожи — он напоминал, почему ее прозвали не только Матерью сейда, но и Матерью холодов. Она будто вела за собой зиму, как вела и волков, чьи глаза вдруг засветились в темноте среди деревьев. Ни морд, ни тел, ни хвостов видно не было. Только горящие взгляды, которые моргнули — и потухли, стоило Госпоже сделать шаг вниз со склона.
— Так и будете молчать? Речь человечью позабыли? Или вам любо, когда с вас не словом спрашивают, а силой?
— Отвечайте Госпоже, поганки! — подхватила Дагаз, лелея своего спасенного ворона на руках.
Я наконец-то справилась с оцепенением и вдруг поняла, что никто из нас действительно до сих пор не сказал Волчьей Госпоже ни слова. Даже Солярис, обычно самоуверенный, не шевелился. Губы его разомкнулись, брови взметнулись вверх, ресницы дрожали. Мелихор, схватившая Сола под локоть, тоже выглядела потрясенной. Вряд ли она, в отличие от нас, понимала, кто стоит перед ней, но даже ей принять Госпожу за простую вёльву и уж тем более за обычную женщину было невозможно. И ее маска, и она сама будто искрились неземным блеском. Перед ней хотелось кланяться, опустившись на колени.
И я опустилась, сев прямо в траву и низко склонив голову.
— Волчья Госпожа, сейдом и женским началом повелевающая, мы виновны пред тобой, что чертог твой преступили, о том не ведая. Перед тобой склоняет голову Рубин из рода Дейрдре, Хозяйка Круга, дочь Оникса Завоевателя, королева девяти…
— Зачем тыквы мои срубили? — спросила Волчья Госпожа, не дослушав.
И указала посохом, который все это время висел у нее за плечом на ремне, — такой же, как у Дагаз, но без черепа, — на кучу переломанных тыкв, которые побросал Кочевник ради Тесеи.
— Ваши тыквы? — переспросила я, встрепенувшись.
Дагаз хихикала, перепрыгивая с места на место позади своей Госпожи, и при виде ее злорадства мне вконец поплохело. Так вот отчего поля те выглядели столь ухоженными, как и клумбы аметистовых цветов! Хозяйка им и саду — сама Госпожа волков.
— Все вы такие, подлунцы, — произнесла она со вздохом, в котором слышалось больше разочарование, нежели гнев. — Берете чужое без спроса, губите и ломаете то, что без вас бы бед не знало долгие столетия…
— Мы не специально! — воскликнула Мелихор, и уж от кого, но от нее с засохшим оранжевым соком в уголках рта это прозвучало совсем неубедительно. — Эта полоумная сказала, что нам черепа нужны, дабы через сад ваш аметистовый пройти! Хотела наши головы забрать, но мы взяли и обдурили ее, использовав тыквы.
— Лгунья, лгунья! Никакие головы я не просила и вообще, кто кого еще обдурил! — взвилась Дагаз, и ворон ее, уже очухавшийся и перебравшийся к хозяйке на плечо, противно каркнул, поддакивая.
Госпожа приложила к уху ладонь, оглушенная ими обоими. Этим же жестом она нечаянно отвела назад одну из своих серебряно-рыжих кос, и то самое ухо выглянуло из-под каймы маски — с маленькими серебряными колечками в мочке и кончиком острым и длинным, точно стрела. Таких ушей не было ни у драконов, ни у людей, но они были у Совиного Принца и, очевидно, всех прочих сидов.
— Довольно! — воскликнула Госпожа, схватив белого ворона за клюв. Дагаз, безостановочно плюющаяся обвинениями, и Мелихор, кривляющаяся ей в ответ, мгновенно притихли. — Мне неинтересно, кто кого дурил! Я хочу знать, что люди забыли здесь.