Кристальный пик

— Чтобы мы не рисковали, — ответил Сол растерянно, на что Борей нервно повел крылом. Меня снова пошатнуло в сторону от поднятого им ветра. — Я все понял, отец.
«Не думай, что если ты пережил Сенджу, то ты уже все знаешь и умеешь. В эпоху Завоеваний керидвенцы орудовали баллистами так же ловко, как мечами, и тоже продавали нас по частям вместе с нейманцами на черном рынке. Летай высоко, Солярис, иначе смерть и тебе, и твоей королеве».
— Да, отец, — снова ответил Сол. Не то изумление столь непривычной заботе было причиной его безропотности, не то страх навлечь на себя гнев еще одного Старшего, но он даже поклонился отцу, когда тот издал низкий гортанный звук, похожий на ворчание.
Затем Борей развернулся и устремился ввысь к остальным драконам. Все до последнего уже поднялись с земли в воздух с воинами на спинах и плечах. Теперь они ждали только нас пятерых, чтобы я повела их на север, и от этого осознания у меня заледенели руки и сердце.
По-прежнему держа мои пальцы в своих, Солярис прекрасно почувствовал это. Посмотрел на меня снисходительно, на что я вымученно кивнула, зная, что бесполезно ждать от самой себя уверенности — она не придет. Можно готовиться к войне сколько угодно, но ты никогда не будешь готов к ней до конца, как и к любым трагедиям в своей жизни.
— Полетели! Я готов вспарывать керидвенцам задницы и животы!
Впрочем, нет, кто-то был готов к войне всегда и везде. Кочевник выскочил на крышу из люка, поправляя новенькие ламеллярные доспехи[30], которые выплавил для него кузнец специально по моему заказу. С дейрдреанским таблионом красного цвета Кочевник и впрямь походил на хускарла, которым должен был стать. Правда, та схожесть была обманчивой: на шее его позвякивало ожерелье из кабаньих зубов, в собранных волосах на затылке вилась синяя лента с талиесинским орнаментом, а на поясе висел старый деревенский топор. Даже сейчас Кочевник оставался охотником, воплощением дикого леса, где от человека оставался лишь след на влажной земле. Золотая маска медведя, закрывающая его лицо, выступала связующей цепью между этим звериным неистовством и благородным порядком. В ней первобытная сила Кочевника будто переставала хлестать через край и обретала долгожданное равновесие — так метель превращается в град. Даже двигался Кочевник теперь ровнее и грациознее, держал спину прямой, а подбородок — вздернутым вверх…
Пока не запнулся о выступ на крыше и не упал.
— Дикий! — выругался он, хватаясь за свою маску, когда со звоном ударился ею об пол. — Как Медвежий Страж вообще ее носил? Эти щелки для глаз даже у́же, чем те, через которые я в детстве за девками в бане подглядывал!
— Так может, ты снимешь маску, пока мы в Керидвен не прибудем? — предложил Сол резонно, на что услышал:
— Нет! В ней я по крайней мере не вижу твою кислую рожу. Ради этого и упасть разок-другой не жалко.
Мелихор заурчала, смеясь, и повернулась к отряхивающемуся Кочевнику боком, прежде чем подобрать его хвостом за пояс и посадить к себе на спину. Уже порядком привыкший к полетам и самой Мелихор, он тут же прижался к ней животом и прижал маску плотнее к лицу, чтобы та не свалилась.
— Я лечу с вами на Солярисе, госпожа, или на его брате?
В силу возраста и достаточно скромных размеров Солярису для превращения требовалось не больше минуты. Он раскрывал крылья так же легко, как я раскрывала руки, и за считаные секунды позвоночник его вытягивался, обрастал острыми гребнями, как и рот, обращаясь клыкастой пастью. Когда Мелихор и Сильтан наконец-то оттолкнулись от башни-донжона и взлетели, он уже стоял передо мной во всем своем естестве и преклонял крыло, чтобы я могла забраться.
Мидир учтиво ждал в стороне, но, когда я так и не ответила на его вопрос, почуял неладное.
— Госпожа?..
— Ты остаешься, — сказала я то, что должна была сказать еще две недели назад, но не решалась.
Поверхность боевого облачения Мидира была усеяна множеством царапин и щербин. Это облачение прошло с ним через множество битв — в том числе через Эпоху Завоеваний. Каждый год кузнец латал доспехи, ибо Мидир отказывался менять их, считая своим талисманом, как и детские амулеты из китовых костей, подаренные дочерями и вплетенные в рыжие косы. Смотря на его покореженный нагрудник со вмятиной поперек, я могла лишь гадать, насколько покореженным за эти годы стало тело. С Мидира уже давно было достаточно.
 
— Госпожа, я не понимаю…
— Я назначаю тебя регентом. В мое отсутствие ты исполняешь обязанности короны. Если со мной что-то случится — тоже… Приказ об этом уже ждет тебя в зале Совета.
— Но я вовсе не король!
— Ты мой советник. Здесь ты нужнее.
— Я генерал, и я не могу быть нигде нужнее, чем на поле битвы. — Мидир сжал кулак на рукояти меча, потянул за него, будто собирался вынуть из ножен, но застыл, не отрывая локтя от груди. Лицо его, заросшее и морщинистое, застыло тоже. — Кто поведет ваше войско, если не я?
— Я сама поведу. Старший Борей поведет. И хвёдрунги, которых ты лично отобрал и назначил. Все они знают, что делать со своими хирдами. Ты сам знаешь, что слишком стар для этого, Мидир, и близишься к немощи, как воин, но я ценю твой опыт…
— Не бывать такому, чтобы дочь Оникса на войну отправлялась, а я просто стоял и смотрел! Я не позволю!
— И что ты сделаешь? — спросила я, спокойно выдержав его взгляд. То был взгляд разъяренного медведя, в чью берлогу вторглись, но никак не человека. — Ты слышал, что я сказала. Ты склонишь голову и исполнишь мою волю, ибо таков твой долг, как генерала и советника. Ты останешься в Дейрдре, Мидир.
— Я… — Мидир зарычал. Берсерк, которого я пробудила столь непочтительным образом, хоть и ради его же блага, рвался наружу. Ведь отказать воину в войне было сродни тому, чтобы отобрать у пьющего мед. Предательство. Кощунство. Тем не менее у Мидира действительно не было выбора — и он это знал. Потому и опустил голову, уронил взгляд к мечу, рука с которого тоже соскользнула вниз, и повторил слово в слово, пусть и сквозь зубы: — Я останусь в Дейрдре, госпожа.
— Хорошо. — И, уцепившись за гребни на спине Сола, я подтянулась вверх, ловко перелезая через них и усаживаясь. — Присмотри за моим туатом, чтобы он встретил меня золотом осени и моих гобеленов, когда я вернусь.
«Ллеу летит с нами?» — осведомился голос Соляриса в моей голове, когда тот осторожно обошел Мидира и кое-как взобрался за мной следом. Куда более ловко, чем я ожидала, надо признать.
— Да, — ответила я, пристегивая кольцами сначала себя, а затем Ллеу, обхватившего меня за пояс крепко-крепко. — Взлетай.
Солярис не стал возражать или спрашивать. Он окинул Мидира сочувствующим взглядом, забрался на мерлон всеми лапами и, кроша его когтями, взмыл ввысь. Крылья его резали воздух так громко, что я не сразу расслышала, как кто-то кричит нам с крыши башни:
— Рубин! Ллеу! Ллеу!
Внизу стояла Матти: вся растрепанная от бега, с красными щеками и в домотканом саржевом платье, в котором она обычно нагревала для меня купальню. Даже издалека в ее круглых глазах, обрамленных черными ресницами, слезами и шрамами, читался ужас. Проводив накануне Вельгара, назначенного в Фергус, теперь она провожала на войну и молочную сестру, и кровного брата.
— Все будет хорошо, Матти! Ничего не трогай в Безмолвном павильоне до моего возвращения, — крикнул Ллеу ей напоследок, и я поняла: он соврал мне.
Маттиола не знала, что Ллеу тоже уходит.
Стая драконов, затмевающих облака, выдвинулась на север. Небо переполнилось разноцветным блеском, величием и красотой, какую не доводилось видеть ни одному поколению людей. Солярис летел сразу за Бореем, бок о бок с Мелихор, Сильтаном и еще несколькими Старшими. Мы решили не подниматься слишком высоко, ибо воины, седлающие их, вряд ли бы вынесли те перепады воздуха и давления, что приучилась выносить я. Оттого мне выпала возможность почти вблизи полюбоваться на родные земли, прежде чем попрощаться с ними.