Влюбляться запрещено (СИ)

— Именно так! А еще я — Цезарь. Veni,vidi,vici [25]. И сама Клеопатра! Всесторонне одаренная! Пойду и спасу эти книги! Ты со мной?
Хохот Иси стихает. Она резко становится серьезной. Щеки алеют, но это уже не последствия пробежки. Смущаясь, неловко отмахивается от несуществующих насекомых.
— Аг-г-г… Агния… — выговаривает с трудом. — Конкретно сегодня… я… эм… не смогу…
  
Я прищуриваюсь, скрещиваю руки на груди и, качнув бедрами, толкаю:
— И чем же ты будешь занята?
Плохое предчувствие скребет меня изнутри, словно какая-то, черт возьми, крыса. Но я отвергаю все, пытаясь верить в хорошее.
— Ну… Понимаешь… — Настя цепляется зубами за яблоко, хотя там остался огрызок. — Набиев…
— Набиев? — машинально повторяю я. — При чем здесь этот придурок? — сокрушаясь, взмахиваю руками. — Почему его фамилия звучит в нашем разговоре? Ты же оговорилась, да? — наваливаю, не давая ей ни слова вставить.
Потом столь же резко замолкаю.
Если честно, рассчитываю, что Истомина последует моему примеру. Было бы здорово все это замять.
Но нет же. Настя силится что-то сказать.
— Он… Он… В общем, Агусь, ты не переживай, но… Марат позвал меня вечером в кино…
Интуиция, конечно, редко меня подводит. Однако эта новость… Это даже не подвох. Это настоящий удар.
— Говоришь так, словно всерьез это предложение рассматриваешь! — срываюсь, не веря в происходящее, будто подобное могло бы быть исключительно кошмарным сном.
— Ну да… Рассматриваю. Он не такой, как Нечаев. Другой.
Настя оправдывается. А я задыхаюсь.
— Какой еще другой? Это одна банда! Тебя мама за него на опеку отцу перекинет!
— Да ну, Ага, не утрируй, — частит подруга испуганно. И тут же добавляет: — Ей знать необязательно.
— Ах, вот как… Секретик, значит… — изо всех гребаных сил пытаюсь не заорать. Безуспешно. — Это просто уму непостижимо! Ты соображаешь, куда идешь? Я буду за тебя переживать! Я с ума сойду! Слышишь? У меня «112» застрянет на быстром наборе!
— Агусь… — шепчет Настя крайне взволнованно. И признается, нанося мне еще один удар: — Марат мне очень нравится… Это не ранит тебя? Ну, если я с ним?..
Призраки всех великих личностей разом покидают меня. Хорошо, что Истомина смотрит на свои кеды и не видит моего лица.
— Нет. Не ранит, — выдаю ровно. Но чувствую себя преданной. — Это твой выбор. Делай, как считаешь нужным.
Подруга вздыхает и, разулыбавшись, вскидывает глаза.
— Давай в библиотеку пойдем завтра? — предлагает, горя воодушевлением, которое явно не с книгами связано. — А сегодня… Если что-то пойдет не так, я тебя наберу.
— Ладно. Как знаешь.
Разворачиваюсь и пилю к зданию гимназии.
— Ну, Агусь… — зовет Ися в попытках догнать. — Ты же не обиделась?
Еще раз десять этот вопрос задает. И я десять раз из гордости заверяю: «Нет». Но внутри за каждым таким разом болит нестерпимо.
Как она могла меня на него променять? В голове не укладывается.
Вечером, облачившись во все черное и кинув за плечи рюкзак, в который намерена трамбовать нужные книги, выхожу из дома и марширую к воротам той самой библиотеки.
Во дворике темно.
Фонари, что раньше заливали аллеи мягким золотым сиянием, вычерчивали тени от кованых скамеек, озаряли массивные вековые каштаны и подсвечивали гордо вздымавшееся здание в неоготическом стиле с его высокими арочными окнами и каменными выступами — ныне погашены.
Все окутано мраком. Кажется, будто это прекрасное место накрыли невидимым саваном, чтобы без особых усилий вырезать его из общей архитектуры города. Сердце сжимается от досады, горечи и ярого протеста. А вместе с этим… Есть желание отказаться от затеи. По позвоночнику ползет холодок. Мне банально страшно. Но я поджимаю губы и продолжаю шагать.
Из упрямства. Из злости. Из извечного стремления доказать — себе и всем вокруг — что я в силах справиться. С любой тьмой. С любым врагом. Абсолютно со всем. Самостоятельно.
Мне никто не нужен. Никто.
— Ну что ж… — усмехаюсь хрипло. — На костер так на костер.
Поднявшись на крыльцо, быстро сдуваюсь — ржавый замок, каким бы хлипким он ни выглядел, на мои, ставшие за годы войны почти профессиональными, манипуляции не поддается.
— Черт! — шиплю сквозь зубы.
Отшатываюсь. Делаю несколько шагов назад. С шумным выдохом прохожусь пальцами по волосам. Скольжу по зданию взглядом.
Ищу варианты!
Потому как…
— Я не сдамся! — заявляю так яростно, словно сопротивление оказывает живое существо. — Аполлон одолел Пифона! Геракл — Ладона! Зевс — Тифона! И я, Агния Филатова, тоже справлюсь! — заряжаю, вспоминая чудищ и всяких там драконов.
Спустившись на пару ступеней, прихватываю отколовшийся кусок плитки, на бегу размахиваюсь и со всей дури засаживаю им в окно. Стекло звенит и осыпается осколками.
Браво мне!
Закидываю в здание рюкзак и начинаю входить сама.
— И он еще говорит, будто я толстая… — пыхчу, протискиваясь сквозь прутья железной решетки. — Если головой свое-е-ей умнейше-е-ей не застряну-у-у… Зад вполне… Ну же!.. Ну!.. — выдаю в муках, прикладывая столько усилий, сколько кому-то понадобилось, чтобы в принципе появиться на свет. — Ну-у-у… Мамо-оч-чки… Я!.. Вполне про-о-о-о-о-о-о-охожу!!! — кричу на радостях, когда, наконец, влетаю внутрь.
И пофиг, что падаю на пол.
Вскакиваю, отряхиваю одежду, подбираю рюкзак, включаю фонарик и с некоторыми перебоями в сердце начинаю подъем по винтовой лестнице.
— Мне не страшно… Мне не страшно… — шепчу, как мантру.
Но тело внимает слабо, и мышцы неизбежно приходят в тонус. А с ним рождается и мелкая, чертовски противная дрожь.
— Здесь никого нет. Темнота — это просто отсутствие света. Тишина — не угроза, а часть покоя, — развлекаю себя разговорами, чтобы не было так жутко, ведь идти доводится на самый верх здания. Луч фонарика, скользя по стенам, рисует искаженные тени. Резко отвожу в от них взгляд. И долблю: — Призраков не существует. Иначе бы бабушка пришла отчитать меня за каждый мой «подвиг». За Нечаева — уж точно! За поцелуй с ним! Фу-фу-фу… И не шаги это преследователя — эхо моих собственных! А что до скрипа из каждой щели? Так это потому что зданию сотни лет!
Подъем ощущается как вечность. Голос разума то и дело дает команды: «Вернись! Уйди! Беги!». Но я мужаюсь и продолжаю движение наверх, нарекая лестницу моим личным Эверестом.
И вот — ступени заканчиваются.
Я на вершине.
Сердце бахает так, словно я этот путь пробежала. Но когда я осваиваюсь среди хорошо знакомых стеллажей, ритм все же постепенно выравнивается.
Воздух здесь совсем иной — густой и тяжелый. Пахнет сыростью, старой бумагой, залежами пыли и чем-то таким, что вскружит голову каждому истинному книголюбу.
— «Грезы мадам Вудро», «Пленительный гость», «Небо над океаном», «Философия любви», «Пороки поместья Рейнольдс», «Тайна одной ночи»… — озвучиваю названия, прочесывая по корешкам кончиками пальцев. — «Улыбка за венецианской маской»!
Планировала собрать нужные книги в рюкзак и уйти, но вспышка эмоций так разбередила душу, что я, не удержавшись, открываю одно из произведений и оседаю с ним на пол.
Фонарик в руках подрагивает, когда в запале и с выражением читаю вслух:
— Он коснулся ее ладони, и этот невинный контакт разорвал пространство молниями. Вся их дерзость дрожала в дыхании, когда он, склонившись ближе, заговорил так тихо, что слова стали не звуками, а жаром: «Если ты уйдешь раньше рассвета, я прокляну ночь. Я прокляну себя — за то, что не удержал тебя…».
Закрываю глаза. Осмыслить прочитанное не успеваю. А вот распробовать — да. За грудиной распускается нечто прекрасное — огненный цветок, что обжигает и пьянит.
  
Задрожав, прикусываю губу и распахиваю глаза, чтобы лихорадочно перевернуть страницу.
И вдруг…
Хлопает дверь.
— Это ветер, — вытягиваю с неким убеждением.