Влюбляться запрещено (СИ)

— Ты перестала бояться чужого мнения? Разве статус суки не пугал тебя?
— Лучше быть сукой, чем гребаной жертвой!
— Не трогай, чтоб тебя, Эмилию! Все это только между нами!
— Твоя Эмилия может быть в порядке в двух случаях, Нечаев: а) ты отваливаешь от меня; б) ты отваливаешь от Ломоносовой! Терпеть тебя в своей жизни и слушать, какая у тебя расчудесная добрая девушка, я не собираюсь!
  
— Ну ты и дрянь, — прорычал я в бешенстве. — Вцепилась в того, кто априори слабее, и рада вершить беспредел!
— А ты со мной не то же самое делаешь?!
— Я не пользуюсь своим физическим преимуществом. А на словах мы на равных.
— М-м-м-м-м… — выдала она какую-то мелодию. — Ошибаешься, Нечаев.
В чем ошибаюсь, тогда так и не допер.
Осознавал, что Филатова просто избалованное дите, что не мне ее исправлять, что на фиг надо вообще… И все равно пролонгировал это сражение.
— Оба неправы, — заключил в какой-то момент мой брат Илья. Он был вторым после Яна, на два года старше меня. Допускаю, что понимал чуть больше, когда подхватил кое-что от плюющейся ядом Филатовой. — Да вы одинаковые! Два говноеда, — накинул лихо, стянув одним узлом. — Мне в принципе побоку, чем вы занимаетесь. Но постарайтесь, чтобы об этой фигне никогда не узнала родня. А то… — запнулся. Внушительно посмотрев на меня, добавил: — Ты знаешь, что будет.
Филатова, конечно же, сразу смекнула. И с тех пор периодически угрожала дойти с жалобой до моих родителей.
— О себе подумай, дура, — попытался остудить ее я, не на шутку забоявшись мысли, что о моих поступках узнает отец.
Какие бы доводы я ни озвучил, он бы сказал, что я веду себя недостойно. И был бы прав. Безусловно. Умом я все это понимал. Но поставить с Филатовой точку не мог.
— Главное, чтобы тебе было хуже, чем мне, Егорыныч. А свое я вытерплю, — выдала стерва с улыбкой.
Она была моим жгучим секретом. Моим тлетворным стыдом. И моим томительным грехом. За то, что я с ней натворил, мне однажды придется ответить. Но уж лучше перед творцом, чем перед отцом.
Часто напоминал матери, мол, я уже готовый мужчина. Однако, как показала жизнь, взросление — это все же постепенный процесс. В чем-то я еще недотягивал. Болтался при сквозняках. Сходил с курса при ураганах. Вспыхивал при пожарах.
Ценности и принципы — это круто. Но есть еще такая непредсказуемая вещь, как психика. Ею я не всегда мог руководить. Филатова часто говорила о химии. Возможно, в том ее вина. Чаще всего все происходило непредсказуемо. Не было шанса поймать момент, когда случался этот перекос. Я думал одно, планировал второе, а в следующий миг уже делал третье, просто потому что терял способность управлять своими эмоциями.
Хуже всего, что А.Г.Н.И.Я. за этот год стала еще шикарнее. Мы росли, развивались — это естественно. Но Филатова, походу, вознамерилась затмить весь этот гребаный мир. Я не считал себя ограниченным куском безмозглой плоти, но не мог выработать закалку против ее красоты. Пока не мог. Все впереди.
Третий этаж.
Бальный зал гимназистов утопает в мягких золотистых бликах.
— Ну и че тут за компот? — грохочет Яббаров, закладывая руки в карманы этих дурацких дутых брюк.
Остальные, как обычно, повторяют.
Привыкая к освещению, так всей шестеркой в дверях и замираем.
 
 
Love is blindness, I don’t want to see.
 
Won't you wrap the night around me?
 
(Перевод песни «Love is Bliddness»:
 
Любовь — это ослепление, я не хочу видеть.
 
Не окутаешь ли меня этой ночью?)
 
 
Эта «душераздирающая» композиция раскручивается, набирая обороты. Мы же сохраняем не только неподвижность, но и хладнокровие.
И вдруг опять… Стоит мне увидеть Филатову, психика выходит из строя.
БДЫ-ДЫ-ДЫ-ДЫЩ!
Сердце бахает затяжными, будто с этой секунды у него функции того самого Маузера С96.
На смертоносной А.Г.Н.И.И. корона и платье-торт.
Средневековье, хайса.
— Припозднились мы с коронацией, — разряжает обстановку Яббаров. — Филатова уже одна из Тюдор. Смело.
— Кто бы сомневался, — высекаю я, не отрывая от нее своего горящего взора.
Ее чертов облик — мой новый микрозайм. А я ведь еще по прошлым не рассчитался. В этой жизни в целом столько микро — попробуй только все потяни. Микроизмерение, микроорганизм, микроклимат, микротравма, микроинфаркт… Эта треклятая приставка создает обманчивое восприятие чего-то незначительного. Но по правде последствия есть. И они необратимы.
По технике безопасности мне лучше не двигаться. Но когда я делал то, что лучше? Иду к Филатовой, чтобы в очередной раз показать ей, кто тут профессор, а кто — так, подмастерье.
— Батя в здании, — подмечает Яббаров, скашивая взгляд в сторону отца Королевы — гребаного директора гимназии.
Мельком на ирода смотрю. Подмечаю тот факт, что квадратные плечи усатому-мохнатому нужны, дабы держать щеки, и на том все.
Остальные же разбирают семейку в деталях.
— Такое чепушило, блин, а жена — огнище. Вылитая Джоли! — строчит Пахомыч. — Непонятно, как ему удалось ее охомутать.
— Борода, усы и баки — признак знатного… — выписывает Китаец.
— Да, конечно!
Диджей врубает трек из «Армагеддон», о чем нас информирует постер на большом экране у сцены, и на танцполе вдруг резко заканчиваются места. Вестимо, «Аэросмит» же, а тут, куда ни плюнь, попадешь в тонко чувствующего ценителя классики. Продвижению нашей шестерки наплыв этих возвышенных телес не мешает. Напротив, работает в плюс, удачно прикрывая от глаз администрации.
Администрацию «Острые козырьки» стебать продолжают.
— Глянь на его туфли — блестят, как черепашьи яйца, — подмечает Набиев.
— У черепах есть яйца? — как всегда, искренне удивляется Пима.
— Ох, дубина… — вздыхает Китаец. — Они их откладывают!
— А-а, в этом смысле… Так они вроде не блестят. Я передачу смотрел…
— Да какая, блин, разница!
— Кончай душнить, Хлеб!
— А вы не несите бред!
Спор, хоть и на пониженных тонах идет, но с усиленной артикуляцией. Сворачивается сам собой лишь потому, что мы добираемся до Филатовой.
Смотрю на нее, и в животе что-то рушится.
Это как разбой без боя. Никак не привыкну.
Сегодня особенно сложно. В королевском наряде чертова гадина А.Г.Н.И.Я. безбожно прекрасна.
Кидаю спичку в рот. Да поздно. В груди уже разгорается огонь. Натиску дурной силы подвергается сначала грудная клетка, а после и весь организм.
Когда оказываемся лицом к лицу, Филатова не выглядит ни потрясенной, ни испуганной. Со сдержанной, точно величественной улыбкой склоняет голову чуть набок. Изгибает бровь.
Смотрю в ее глаза и тоже ухмыляюсь.
Недолго.
Вернув лицу суровость, угрожающе надвигаюсь.
— Woof (англ. — Гав), — заряжаю глухо и агрессивно, прямо девчонке в лицо.
Тут намек и на ее отца-пса, и на то, что впереди зверская схватка.
У А.Г.Н.И.И. зрачки как яблоки, потому что круглые, крупные и… плод искушения.
Не надкусанные.
Я — кремень. А остальных — покалечу.
— Что же будет, когда ты, наконец, отстанешь, Нечаев? Может, Земля вращаться перестанет?
— Этого мы никогда не узнаем, — грубо отрезаю я.
  
Эпизод девятый: Искусство андерграунда
 
Смотрим друг другу в глаза, пока не стихает саунд «Армагеддона». Филатова включает холодный ум и пытается просчитать мою стратегию. Я всем своим видом даю понять, что хрен ей это удастся.
  
«Один, два, три, два-два, три…» — считаю мысленно с той же ритмикой.
Прицепилось. Черт знает, почему.
Хотя, пораскинув мозгами, конечно, догадываюсь, что это пароль. Пушка Чехова. Просто я еще не вкуриваю, где этот код пойдет в ход. Все впереди.
Ожидание рождает дрожь. Мелкую. Едва заметную. Но, что отличительно, глубинную.