Влюбляться запрещено (СИ)

Я растерялась.
Очередное замечание о внешности вызвало мгновенный прилив слез. И меня затрясло.
— Снова намекаешь на мой рост? Так знай, я еще вырасту! А вот у тебя мозгов уже не прибавится!
Нечаев продолжал ухмыляться.
И стебать:
— Фурия в миниатюре.
— Не-ча-ев!
— Карманный деспот.
— Я тебя ненавижу! — прошипев это, исподтишка ткнула Нечаеву кулаком в бок.
  
Мысль о том, что я выгляжу как забияка, ужасно расстраивала. Но чертов ублюдок так сильно бесил! Даже сейчас… Он тупо заржал!
И продолжил:
— Микробешенство.
Я, что случалось все чаще, вышла из себя.
— Ну и убогая же ты скотина! Безмозглая задница! Урод! — настрочила ему в ухо, чтобы никто больше эти ужасные слова не слышал.
Отстранившись, с пылающим лицом стала ждать результата.
Нечаев скривился. Это слабо напоминало улыбку. А еще он зажмурился. Выглядело так, словно ему за меня стыдно.
Ему. За меня. Стыдно.
— Что ты там вещала про культуру общения? — спросил с намеком, приподнимая веко на том глазе, который ближе ко мне.
— А я культурная! Я, черт возьми, такая культурная, что могла бы быть министром культуры! — заверила, шумно-шумно дыша. — Просто ты доводишь, признай!
Задира выдал скептический смешок.
— Не больше, не меньше. Ты сто пудов культурная, Немезида. Только культурное создание могло сбрить усы, чтобы продолжать всех радовать.
— Заткнись уже! У меня нет усов!
— Сейчас? — уточнил с той же издевкой. Впился взглядом в мои губы. Мне тут же показалось, что над верхней выступил пот и встали дыбом те светлые пушковые волоски, которые выполняют защитные функции и совершенно точно являются малозаметными. — Сейчас нет. Не волнуйся, — прохрипел Нечаев.
И мои губы задрожали. Осознав, что он не остановится, пока я буду реагировать, с обидой закусила их. Подумала, подумала… В ускоренном режиме, конечно. И не найдя другого пути, в кои-то веки решила привлечь общественность.
— Уступи дедушке место, хам! — потребовала на весь троллейбус.
Щуплый пожилой мужчина с сидений нас, как это часто бывает, не сгонял, но уже какое-то время осуждающе посматривал. Вот пусть обратит на Нечаева свой скопившийся, я надеюсь, гнев.
— Без проблем, радость моя, — растянул этот гад во всеуслышанье. У меня расширились глаза, загорелись щеки и сперло дыхание. Все это до того, как придурок так же громко поправил: — Только это бабушка.
Приняв обрушившийся на меня провал, я резво метнула взгляд на объект обсуждения и… задохнулась. Рядом с нами действительно стояла женщина!
Сбили меня с толку ее коротко стриженные волосы и непонятного кроя брюки. Но разве это оправдание? Если бы я смотрела на нее, а не на Нечаева… Ух, скот! Снова меня опозорил!
— Простите, — пробормотала невнятно.
Но бабка все равно разошлась гневом. Только вот направлен он был больше на меня, чем на развеселившегося Нечаева.
— Вот развелось вас, шелупонь бестолковая! Ни ума, ни совести, ни воспитания! Как только земля носит! Совсем стыд потеряли! Зверье! Устроили тут разврат! Не троллейбус, а публичный дом! Кондуктор, куда смотришь? — проорав это, треснула палкой по ряду сидений. — Они тут обжимаются и чешут свои испорченные рты! Вызывай полицию! Пусть на учет поставят! А то родители, небось, от такого позора сами по углам шарахаются!
Ее тирада затрагивала прошлое, будущее и, конечно же, настоящее. Меня еще никогда так не оскорбляли. Казалось, словно тонну дерьма на голову вывалили. А Нечаев… Нечаев ржал, будто мы в цирке.
— Постою на задней площадке, полюбуюсь видами, — заключил он и поднялся, уступая той самой бабуле место. — Только портфель твой с собой возьму. Придешь, заберешь.
— Егор… — выпалила я возмущенно, тотчас подскакивая следом.
Дневник я, естественно, больше в школу не брала. Но проблема ведь не в тайнах. Меня злило, когда Нечаев трогал мои вещи! Будь то даже бездушный циркуль! От осознания, что всего он касался, становилось дурно то в школе, то дома. Антисептик не спасал!
Расположился подонок спиной к заднему окну. По сути прислонился к нему. То есть, никакими видами он любоваться не собирался. С вызовом смотрел мне в глаза. И как только я подошла за портфелем, резко сместил позиции, оттесняя к грязному стеклу уже меня.
— Чего ты, черт возьми, добиваешься? Все судачат! Все!!! Осталось только, чтобы нас увидели мои родители! — почти закричала.
Он же…
— А ты этого хочешь? — парировал скучающим тоном.
— Конечно, нет! — проорала, вконец забыв о том, что должна сохранять достоинство. — Хватит с них Нечаевых!
— Тогда отдувайся за всех.
«Черт… И зачем я это сейчас вспоминаю?! Злюсь ведь! А это мешает!» — одергиваю сама себя.
Улыбаюсь Нечаеву шире. Напускаю во взгляд чарующей теплоты.
В театральном кружке меня всегда хвалят. Ну не может моя игра выглядеть неубедительно, даже с учетом личной неприязни к объекту обольщения.
Кокетливо хлопаю ресницами. Изящно вздыхаю.
«Сложная задача», — заключаю с нарастающей паникой.
Любой другой уже бы от такого представления смутился. Только не Нечаев. Если вначале он что-то выдал на инстинктах, то сейчас сохраняет пугающую невозмутимость. Глядя на него, я невольно подмечаю резкость черт его лица: широкий лоб, глубоко посаженные глаза, крупный прямой нос, угловатую челюсть. Это так странно, он ведь тоже школьник, а выглядит как мужчина с повышенной степенью выносливости, для которого сражения, испытания и прочие трудности являются обыденностью.
Феномен Нечаевых. Никак к нему не привыкну.
Но есть и хорошие новости. Пирсинг и татуировки, скорее всего, подсвечивают слабые стороны характера Егора Нечаева — вспыльчивость, необузданность, бунтарский дух. Я никогда не видела его в психах. И все же… Не нужно быть психологом, чтобы понимать, что на данном этапе эти особенности должны вызывать внутренний конфликт. Моя задача его раскачать.
Даже если подойти к делу со стороны естественных наук, то Егор Нечаев — это элемент с переменной валентностью. Все, что от меня требуется — в определенный момент инициировать нужную реакцию.
Я вот-вот нащупаю способ… Вот-вот…
Поток моих мыслей вмиг обрывается, стоит только врагу взять меня за руку. Вместо них в моей голове проносится череда безумнейших вспышек.
Что за черт?
Тот, чью фамилию приличным девочкам нельзя называть вслух, поглаживает мои пальцы. Делает он это небрежно и вместе с тем нежно. Скорее всего, вот эта нежность такая же фальшивая, как и моя к нему нынешняя расположенность. И тем не менее каким-то чудным образом подлец не только моих бабочек-зомби приводит в буйство, но и запускает по коже ретивых мурашек. Едва сдерживаюсь, чтобы не отдернуть руку.
— Ты куришь? — толкаю бездумно.
Егор ухмыляется и в каком-то недоумении двигает бровями.
— Нет, — выдыхает с неопределенными интонациями.
Я бы не сказала, что это звучит твердо. Скорее безразлично. Отмахивается от меня, как от глупой малолетки.
— Ты лжешь! — заявляю в сердцах.
— А ты детектор?
— От тебя пахнет сигаретами!
— Это дым от костра. Дальше че?
Смотрит с вызовом.
— Курить вредно!
— Да ладно? Неужели? Вот это поворот.
Я осознаю, что говорю очевидные вещи, но его дурацкий сарказм меня все равно кошмарит.
— И отвратительно! — добавляю резче, конкретно выбиваясь из роли.
Егор сжимает челюсти и медленно двигает ими туда-сюда — минимально, но выразительно.
Черт… У отбитого Нечаева даже желваки, как у взрослого мужчины, видны — ходят в напряжении.
— Я не курю, — стоит на своем.
«Ну и ладно…» — прикусываю язык, чтобы закончить бессмысленный спор, потому как вспоминаю, наконец, зачем к нему подошла.
  
Отбитый, очевидно, тоже об этом вспоминает.
— С чего вдруг ты захотела со мной кататься? Еще вчера говорила, что я даже силой тебя на байк не усажу.
Флирт — моя вторая натура. Легкая игривость при желании естественна. Со Святом, например, несмотря на волнение, всегда в радость было пококетничать. С гадом Нечаевым же мне нереально трудно включать обаяние. Та кисть, которую он продолжает держать, во власти адской лихорадки находится — вот-вот обуглится. А я, черт возьми, стою и улыбаюсь. Какая нелепость! Но я очень стараюсь, видя в том критическую необходимость.