Для тебя (ЛП)

Феб тоже наблюдала, как Док сел в машину, завёл её и уехал.
Она повернулась и подняла на него глаза:
— Думаешь, он будет в порядке?
Колт думал, что Док, будучи Доком, несёт бремя много тяжелее, чем любой другой человек, знакомый Колту, потому что Док его копил. Для Дока смерть станет даром, потому что после неё человек вроде него будет сидеть прямо рядом с Господом.
— Да, он будет в порядке, — ответил он Феб, оторвал взгляд от дороги и посмотрел на свою женщину. — Мне поднять тебя в пикап?
Она огляделась по сторонам и кивнула:
— Только подожди, как в похоронном бюро. Не хочу, чтобы кто-нибудь увидел.
Торчать на кладбище ему хотелось ещё меньше, чем торчать возле похоронного бюро и ждать, пока все машины уедут, то есть совсем не хотелось.
Поэтому он поднял Феб, отчего она издала тонкий, приглушенный писк и схватилась за его плечи, открыл пассажирскую дверь и посадил её на сиденье.
— Колт! — прошипела она, бегая глазами по сторонам.
Он положил ладонь ей на колено и сильно сжал, и она посмотрела ему в глаза.
— Малыш, просто поехали домой.
Зарождавшийся в её взгляде гнев угас, и она прошептала:
— Хорошо.
Колт шагнул назад, захлопнул дверь и направился к водительскому месту.
* * *
Феб направилась прямиком к стереосистеме, пока Колт пошёл к панели управления, чтобы выключить сигнализацию.
— Можно я поставлю диск? — спросила она, дойдя до забитых дисками шкафчиков — шкафчиков, которые и до этого были переполнены, а теперь он увидел, что диски распиханы и сверху и по бокам, и мысленно сделал себе заметку купить ещё шкафчиков, когда всё это дерьмо закончится.
— Можно, если это будет последний раз, когда ты спрашиваешь разрешения сделать что-нибудь в этом доме, — ответил Колт, успешно остановив пиканье.
Феб развернулась и уставилась на него:
— Что, если ты не в настроении слушать музыку?
Колт направился в кухню, снимая по пути пиджак.
— Феб, если я сижу в кресле и по телеку идёт игра или я смотрю сериал, стерео выключено. В остальных случаях у тебя полная свобода действий с музыкой.
Она любила музыку, всегда. Когда она была подростком, Джек и Джеки просто на стену лезли от того, как громко и часто она слушала музыку. Если она ехала на машине, вы всегда могли услышать её приближение. Даже сейчас, когда ей было сорок два, Колт слышал, как из её колонок ревёт рок, её узнавали по этому звуку. И он наблюдал, как она двигает попой, стоя за барной стойкой, когда музыкальный автомат играл её любимые песни. Чёрт, если по-честному, то он не смог бы сосчитать, сколько раз за последние два года боролся с желанием подойти к автомату и выбрать «R.O.C.K. in the USA» Джона Мелленкампа или «Jesus Is Just Alright» группы «The Doobie Brothers» — две из десятка песен, которые, как он заметил, ей очень нравились, просто чтобы посмотреть, как она двигается.
Колт повесил пиджак на спинку стула возле обеденного стола, когда она объявила:
— Тебе следует кое-что знать обо мне.
Он повернул голову и увидел, что она всё ещё стоит рядом со стереосистемой и смотрит на него.
— Что?
— Я привыкла слушать грегорианские песнопения. Они меня успокаивают.
Колт расхохотался и пошёл на кухню. Она как скажет!
— Я серьёзно.
Девушка, которую он возил на концерт Брюса Спрингстина и которая громко выкрикивала каждое слово песен «Born to Run» и «Born in the USA», и женщина, которая меньше месяца назад в своей машине вместе с Джесси подпевала Nickelback «Something in Your Mouth», а стекла в машине дребезжали от громкости, не станет слушать грегорианские песнопения.
— Если тебе хочется чего-то успокаивающего, малыш, включай, — ответил он и уставился на её почту.
Ему нужно появиться в участке, а она наверняка захочет пойти в бар, но перед этим им нужно разделаться с её почтой.
Комнату заполнила «Monday Morning» группы «Fleetwood Mac», и он улыбнулся. Грегорианские песнопения, как же!
Он ослабил галстук, расстегнул три верхние пуговицы рубашки и принялся разбирать почту, которая на первый взгляд казалась в основном макулатурой, когда услышал, как её каблуки зацокали по плиткам кухонного пола.
 
Она остановилась рядом с ним, подняв руки к одному уху, но смотрела на почту.
— Нет настроения для успокаивающего? — поддразнил он.
— После этой будет «Dreams», потом «Rhiannon», — сообщила Феб в качестве объяснения, положив серёжку рядом с горкой украшений, которую оставила на кухне вчера ночью, и принявшись за вторую.
— Лучшие песни? — спросил Колт, глядя, как она сняла серёжку и положила её рядом с первой.
— Ага, — ответила она, взяла какой-то рекламный листок, повертела его, не читая, и отложила в сторону.
— Полагаю, Стиви Никс успокаивает лучше, чем грегорианские монахи, — сказал ей Колт.
Она посмотрела ему в глаза:
— Ты меня разоблачил, детка. Теперь веди себя достойно.
Он снова сосредоточился на почте, но теперь улыбался.
Феб протянула руку и вытянула из кучи небольшую посылку в конверте из пузырчатой плёнки. Колт смотрел, как она протащила её по столешнице, прежде чем поднять. Он успел заметить почтовый штемпель и, бросив каталог, который собирался отложить, выхватил у неё посылку.
— Колт...
Он посмотрел на штемпель, закрыл глаза и прикусил губу.
— Колт.
На этот раз она произнесла его имя тише, и её голос дрогнул.
Он открыл глаза и посмотрел на неё.
— Отправлено из Колорадо, — сказал он, и она опустила глаза на посылку. — Хочешь, я открою?
Она обняла себя руками и вцепилась в плечи, как Шерил, защищаясь. При этом она не отводила взгляда от посылки.
— Феб...
— Открой её, — прошептала она.
Он открыл и вытащил из пузырчатого конверта нечто, аккуратно завёрнутое и заклеенное в несколько слоев обёрточной бумаги. Он разорвал бумагу, следя, чтобы под пальцами она осталась, и увидел рамку. Внутри находилась фотография Феб с мужчиной, которого он видел только мёртвым на снимках с места преступления. Высокий, темноволосый и голубоглазый, привлекательный. Они стояли за барной стойкой, и Феб обнимала его за пояс обеими руками, прижавшись к его боку. Он крепко обнимал её одной рукой за плечи, прижимая к себе. Она откинула голову назад, её длинные волосы рассыпались поверх его руки и по её спине, она прижималась губами куда-то между его челюстью и ухом и при этом улыбалась. Мужчина тоже улыбался, открыто и широко, глядя прямо в камеру. У него было такое выражение лица, будто он держит в объятьях всё, что ему нужно.
По стеклу чёрным маркером было написано: «Для тебя».
У Колта скрутило желудок, а кровь закипела. Он перевернул рамку и положил её лицом вниз на столешницу.
Подняв глаза на Феб, он увидел, что она не отрываясь смотрит на рамку.
— Тебе не нужно смотреть на это, малыш, — мягко сказал он.
Она покачала головой, но сказала:
— Я знаю, что там. Бутч держал эту рамку у себя на тумбочке. Она была там до того, как я переехала к нему, и я оставила её там, когда ушла.
— Фебрари...
Всё также глядя на рамку, она перебила его, прошептав:
— Он хранил её.
— Феб...
— Он хранил её, — повторила она.
Колт отвёл рукой её волосы и положил ладонь ей на шею, сжав пальцы, и она подняла на него глаза. Её лицо побледнело от боли и растерянности.
— Малыш, — тихо сказал он.
— Почему он изменил мне, если хранил её?
— Я не знаю.
И Колт действительно не знал. Мужчина на фото обнимал Феб так, будто станет биться до смерти, прежде чем отпустить её. Некоторые мужчины были слабыми, как Кори, Колт это знал, видел такое регулярно. Они любили своих жён, своих подруг, но всё равно изменяли им. Может, им было интересно, зеленее ли трава на стороне? Может, им нравился азарт погони или возбуждение от секса с новой и непривычной партнёршей. Может, им хотелось чего-то, от чего их женщина отказывалась. Может, они просто были мудаками. Хотя Феб совсем не походила на таких женщин, как жена Кори, Бетани, может, Бутч всё-таки был одним из таких мудаков, но Колт уж точно не собирался сообщать это ей.