Японская война 1904. Книга вторая (СИ)
Но позади было пусто!
Время словно остановилось. Почти шесть сотен бойцов, которых он собирал больше полугода, готовясь к великому делу, лежали на земле. Кто-то без движения, кто-то пытался зажать рану и остановить текущую кровь, кто-то шатался, не понимая, что происходит. Единицы бежали. Но бойцов, воинов позади не было. Теперь-то Цэ понял, почему пушка не стреляла по ним: ее командир хладнокровно выбрал цель покрупнее.
А для их отряда хватило и пулемета.
Цэ еще продолжал нестись вперед, когда по ним ударила очередь, а потом резкий тупой удар бросил его на землю. На какое-то время в голове помутилось, и последнее, что он смог разобрать перед смертью, это разговор двух ходящих недалеко русских.
— Кто это?
— Просто хунхузы.
— Многовато для обычной банды. Если бы они напали на кого другого, те могли бы и не справиться.
— Возможно, год был голодный.
— Ладно, не будем гадать. Оружие собрать, о телах по прибытии телеграфируем в Мукден, пусть разбираются.
Сознание Цэ на мгновение прояснилось, и он смог разглядеть своих убийц. Русский полковник, пара младших офицеров и около десятка солдат. И все! Этого хватило, чтобы расправиться со всем его отрядом, а второй и третий вагоны так и остались не открыты. Обидно.
* * *Мы вернулись в Ляоян уже на следующий день. Благодаря нападению никто даже не успел заскучать. А благодаря грузу я даже не стал подозревать кого-то из мукденских в том, что наш маршрут продали хунхузам. Все-таки там каждый знал, какой именно ценный груз был в выделенных нам дополнительных вагонах, и вряд ли бы из-за него китайские бандиты стали так рисковать.
— Полковник, вы телеграфировали, что привезли что-то важное, — всего через полчаса после нашего прибытия к нам подъехал адъютант Куропаткина, поручик Огинский.
Быстро он, мы даже свой вагон еще не успели перегнать на собственную ветку до Лилиенгоу.
— Наместник Алексеев знает, что это важно для армии и что главнокомандующий заказывал этот груз еще в Центральной России, но вряд ли получит его в ближайшие месяцы. Поэтому он провел от своего имени сбор по всем русским владениям на Дальнем Востоке и подготовил эти два вагона.
— Что это? — не понял Огинский.
— Иконы. Чтобы главнокомандующий уже сам смог распределить их по войскам, — если честно, я сам видел очень мало смысла во всей этой суете.
Особенности воспитания: мне сложно было представить, что подобные вещи могут поднять боевой дух. А вот Огинский оказался доволен: то ли и сам верил, что армии не помешает моральная поддержка, то ли просто радовался, что повеление его начальника так быстро исполнилось. Я ведь и по своей истории помнил, как Куропаткин действительно заказывал иконы, несколько вагонов, но так и не успел раздать, потеряв сразу вместе с поездом где-то под Мукденом.
Мы уже гораздо теплее, чем раньше, распрощались с Огинским, а потом был еще один короткий переезд. И снова старая китайская крепость, мой корпус, еще немного подросшие укрепления и множество новых лиц. Женских лиц! Сколько времени прошло с того момента, как я дал указание княжне Гагариной набирать себе помощниц? И они с подполковником Шереметевым развернулись на славу. Выделили места, определили довольствие, и люди потянулись.
Судя по обрывкам разговоров, что до меня долетели, многие девушки, приехавшие к нам, больше всего были воодушевлены тем, что их начальником будет не очередной мужчина, а женщина. Те же великие княгини часто выступали покровителями тех или иных обществ, да и другие дамы высшего света старались от них не отставать, но каждый раз, став лицом организации, они уступали обычные мирские дела мужчинам… А тут княжна Гагарина сама должна была командовать целым сестринским отделением. От и до. Дикость, но дикость притягательная.
Вот так это иногда и бывает. Не знаешь чего-то и по незнанию совершаешь революцию. К счастью, пока эта вольность вроде бы не вызывала неприязни. Княжна с Мелеховым справлялись, солдаты, видя подросшее количество девушек вокруг, начинали сиять, и только унтер-офицеры нервничали, понимая, что именно им теперь придется тяжелее всего, удерживая в узде всю эту молодецкую удаль… А мне нужно будет проследить, чтобы они точно справились.
Размышляя о новых проблемах, я случайно наткнулся на парочку, которая и помогла их мне устроить. Гагарина и Шереметев сидели рядом с моим штабом, явно ожидая моего возвращения, но так увлеклись спором, что ничего вокруг не замечали.
— Я понимаю, что вы уважаете своего дядю и дело его жизни, Политехнический институт… — Шереметев старался сдерживаться. — Но, право слово, то, что там не могут объяснить студентам, в чем суть учебы, это никуда не годится!
— Не много ли вы на себя берете, Степан Сергеевич⁈ Дядю даже Витте поддержал за его стремление убрать цензуру из учебы!
— Да пусть убирает цензуру — как говорит господин полковник, флаг ему за это в… кхм, руки! Но почему его студенты вместо учебы ходят на митинги, стачки, тратят выделенное им государством за свой счет драгоценное время на то, чтобы указывать всем остальным, как им жить?
— И что плохого в том, что у молодых людей есть желание менять мир к лучшему?
— Менять мир тем, кто еще ничего не сделал, не набил шишек на изменении к лучшему хотя бы своей собственной жизни? Чтобы они набивали шишки на всей России?
— И чем, по-вашему, должны заниматься студенты? Безмолвно сидеть за книжками? А что, если они беспокоятся о своем будущем, о той стране, в которой им жить?
— И вот тут-то у меня как раз появляются большие вопросы к таким людям, как ваш дядя, — нахмурился Шереметев. — Читать книжки — что в этом плохого? Люди получают несколько лет свободы от любых обязательств перед страной, получают уважаемый статус столичного студента, получают огромные библиотеки, где собраны лучшие книги мира. Неужели больше некому, как раньше, объяснить им, что вот они перспективы. Научившись читать, они научатся думать. А, умея мыслить — перед ними будут открыты любые дороги. Государственная служба, армия, любой частный завод — думаете, хоть где-то умный рачительный хозяин откажется от того, что рядом с ним окажутся такие помощники? Ум, мозги, рацио — вот главные ценности нового века, вместе с которыми ни один человек больше не пропадет. По крайней мере, в стране, которая уважает себя.
— Вы красиво говорите, — возразила княжна, вот только было видно, что она задумалась. — Но что насчет изменения мира?
— Так, оказавшись на своем месте, все эти люди и начнут менять мир! — выпалил Шереметев. — Умные люди, занятые делом — мир просто не сможет не стать лучше. Каждый добавит частичку себя, и вот…
Я уже тоже успел задуматься о вопросе образования, когда меня заметили. Первой голову повернула в мою сторону княжна Гагарина и тут же немного невпопад заметила:
— А Степан Сергеевич рассказал мне, что вы на самом деле не водите романов с японками!
— Степан Сергеевич, — я улыбнулся Шереметеву, — спасибо, что бережете мою честь. А что касается романов, у меня с ними как у студентов с изменениями мира.
— Что?
— У них — учеба, у меня — война, — моя улыбка стала шире. — Вот закончится, тогда можно будет и подумать. Как умному человеку…
Иногда в моей речи оказывалось слишком много иронии для начала 20 века, но в этот раз все всё поняли. Шереметев хмыкнул, княжна хихикнула, а потом мы занялись делом. Мне нужно было подписать целую кипу документов по всему, что, оказывается, требовалось всего лишь для сотни женщин, оторванных от дома.
— … и вату с марлей для гигиенических потребностей тоже добавьте, — закончили мы только через пару часов.
А потом меня ждали встречи с Мелеховым, кузнецами, у Хорунженкова появились новые вопросу по его батальону, связисты жаловались, что мыши распробовали кабели и теперь нужно их как-то защищать. Немного сна, и все по кругу. Дел было выше сопок и даже гор, последующие дни начали сливаться в единую пелену, и только новости о сражении у Дашичао позволили немного встряхнуться.