Боевой ограничитель (СИ)

— Звучит неплохо, — Эмили улыбнулась сквозь слёзы. — А что с меня?
— Компания, — гуль положил кассету на край стола — достаточно далеко, чтобы Эмили не смогла до неё дотянуться. — И обещание не изводить себя понапрасну хотя бы один вечер.
  *
— Я по тебе скучал, — сказал Харон негромко.
Эмили чуть не поперхнулась скотчем — и впрямь неплохим, насколько она могла судить. Изумлённо уставилась на Харона, сидящего в кресле напротив неё — сама она, пока гуль ходил за стаканами, разулась и перебралась на кровать. Выражение лица наёмника, как всегда, было непроницаемым, но вот взгляд…
— Я тоже, — проговорила она, покраснев. — Без тебя всё как-то неправильно. А с тобой — видишь, я сижу здесь, в моём персональном сердце тьмы, и мне не так уж страшно. Холодно только.
— Это поправимо, — Харон поднялся, поставив на стол пустой стакан. Склонился над Эмили и аккуратно набросил ей на плечи одеяло. — У тебя есть тёплые вещи в рюкзаке? Могу принести.
— Нет, — бессовестно соврала Эмили. Мысль о том, что он уйдёт куда-то, пусть даже и на пять минут, и оставит её наедине со всем этим ужасом, была невыносима.
Лампочка под потолком мигнула. Уже в который раз.
— Генератор на ладан дышит, — Харон задумчиво посмотрел в сторону двери. — Надо бы резервный запустить.
— Надо. Только не сейчас, хорошо? Не уходи.
— Не уйду.
— Знаешь, какую профессию мне определили в Убежище во время квалификационного теста? — горько усмехнулась она. — Учитель. А здесь, на Пустоши, учителя не нужны, здесь требуются мессии, пророки, герои… И будто бы все от меня ждут, что я этот мир починю. А я не знаю, как. Я вообще не хочу ничего чинить. Не хочу убивать негодяев — мне вообще убивать не нравится, мне даже бродячих собак жалко, а уж людей… Не хочу искать папу. Он ведь просто ушёл, Харон. Бросил меня. Наверное, просто не смог спрогнозировать, что будет потом… он, знаешь, такой типичный учёный, до мозга костей.
Свет погас.
Эмили вздрогнула. Она не боялась темноты, но здесь, в Мемориале Джефферсона, темнота была особого рода.
Харон сел рядом с ней. Такой хороший, такой надёжный… и совершенно не заслуживающий того, чтобы выслушивать её нытьё.
— Если тебе станет от этого легче — расскажи, — он словно бы подслушал её мысли.
— Тебе-то легче уж точно не станет, — она нервно усмехнулась.
— А это неважно, — твёрдо сказал Харон.
— Я же была хорошей девочкой. Думала, что всё-всё сбывается, если только очень захотеть. А хотела я многого. Помириться с нашими хулиганами из Убежища — чтобы они поняли, наконец, какая я замечательная, и попросили за всё прощения, и я бы их, разумеется, простила. Хотела замуж выйти. За Джонаса, папиного помощника. И работать в школе — сначала вместе с мистером Бротчем, а потом, когда придёт время, вместо него. И… всё это таким скучным теперь кажется.
Темно. Как хорошо, что темно. Не видно лиц. Подсветка монитора выхватывает из темноты только бок кофеварки да выцветшие обои над столом.
— Семнадцатого августа, — отстранённо проговорила Эмили, — меня среди ночи разбудила Амата. Моя подружка. Вообще она неплохой девчонкой была, раз уж пришла меня предупредить. Без неё меня бы, наверное, просто придушили во сне. И вот Амата шепчет мне, мол, вставай, твой папа сбежал, тебя ищут, вот пистолет, не попадайся никому на глаза… А я просто не понимаю: это как? Из Убежища ведь только одна дорога — в крематорий, мне папа так и говорил. И на поверхности там нет ничего, только радиоактивные руины. И ладно, чёрт бы с ним, что мир перевернулся с ног на голову — но что папа просто взял и ушёл без меня? Мы же вот буквально несколько часов назад поужинали вместе, поговорили обо всякой ерунде. Он молитву на ночь прочитал, поцеловал меня в лоб, я спросила, поможет ли он мне подготовить презентацию для малышей по основам первой помощи, и он ответил, что да. Вот как он мог уйти? Амата убежала — а я, сонная, кое-как влезла в комбинезон, выскочила в коридор с пистолетом этим дурацким. А там чья-то кровь на полу, да ещё так много… И ни одной живой души. Как в кошмаре. И все двери закрыты.
  
А потом я нашла Джонаса. То есть сначала я подобрала его очки. Он их постоянно забывал повсюду, в клинике, в столовой. А тогда они валялись на лестнице, с выбитым стеклом и погнутой оправой, и это было так странно, что кто-то просто раздавил их и убежал, потому что Джонаса же все любили, он ведь такой хороший был… А чуть позже я увидела его самого. Его просто забили дубинками до смерти, там всё в крови было, даже на потолке брызги… — она дёрнулась. — От лица, считай, ничего и не осталось. Я только по нашивке на халате его и узнала. И Харон, я такой дурой была — надо было бежать, прятаться, а я просто сидела над ним и выла, пока за мной не пришли. О’Брайан и остальные.
Харон взял её за руку. Эмили вцепилась в его ладонь — такую тёплую и сильную — с той безумной благодарностью, с которой утопающий впивается в спасательный круг.
— И я с ними пошла в кабинет Смотрителя. Сама, по доброй воле. Потому что — ну надо же было разобраться во всём этом кошмаре, правда? Объяснить им, что папа ни при чём, что это какая-то ужасная ошибка, что нужно найти того негодяя, что убил Джонаса… и я ведь видела, что у них ботинки в крови, просто… не могла соотнести. Это же охранники Убежища.
Смотритель меня и слушать не стал, просто сказал: «Избавьтесь от этого отродья». И вышел из кабинета. И Вольф ушёл следом, сказал, что с него довольно грязи. А О’Брайан и ещё двое — остались. И сказали, что пожалеют меня, из уважения к юности и красоте. По очереди пожалеют.
И да, у меня было оружие. Всё тот же горемычный десятимиллиметровый N-99, который я каким-то чудом не выронила. Я знала, как стрелять. Папа как-то показывал — ничего сложного. И… я не смогла, когда пришло время. Потому что это ведь были не какие-то твари с Пустоши, а люди, которых я всю жизнь знала. Кому-то ставила капельницы от гипертонии, кого-то подменяла на дежурстве в пищеблоке… И я почему-то верила, что они тоже это помнят, что — ну хорошо, даже если отец что-то жуткое натворил, это же я стою перед ними — я, Эми Данфорд! А самым немыслимым для меня было то, что у них всё это в голове укладывалось безо всякого противоречия. Я — Эми Данфорд. И я же — кусок мяса, с которым можно поразвлечься…
Она замолчала, собираясь с силами.
— Я думала, они меня убьют. Как Джонаса. И сначала так испугалась, что вот это всё, что больше ничего не будет, что кабинет Смотрителя — это последнее, что я увижу… а немного позже я об этом мечтала. Чтобы всё закончилось прямо там. Навсегда. Хотя вообще-то, по меркам Пустоши, ничего этакого они не сделали, — она горько усмехнулась. — Ну, развлеклись. Выпустили пар. Так не убили же, и уйти позволили.
— Мне срочно нужен отпуск, Эми, — глухо сказал Харон. — На пару дней. Изучить окрестности Мегатонны, познакомиться с местным населением…
— Не надо, — попросила она.
— Маленькая, да почему?
— Я об этом столько думала… Если ты туда придёшь — ведь не получится же убить только их? Обязательно пострадает кто-нибудь ещё. А я не хочу сопутствующих потерь, я ими по горло сыта. А ещё… Я ведь всё про них знаю, правильно? Значит, я смогу уничтожить их. Когда захочу.
— Звучит неплохо. Только когда придёт время — вспомни, что у тебя есть я. И что тебе стоит только назвать имена.
Она крепко сжала его руку.
— Назову, — пообещала она. — Когда придёт время.
— Да.
— Давай уже я всё сейчас расскажу, а то хвост по частям рубить… — Эмили поёжилась. — До Мегатонны я добралась… как-то. Босиком, в рваном комбинезоне, без оружия, полудохлая. А нет, вру про «без оружия». У меня же были ножницы. Классные, из нержавейки, почти острые. Я их на заправке подобрала — там в полумиле от Убежища есть городок, Спрингфилд. В общем, первым делом я сменила имидж. У меня раньше были длинные волосы, почти до пояса… я их обкорнала, как смогла. На ощупь, без зеркала. Чтобы больше ни одна мразь не смогла меня за них схватить и держать…