Боевой ограничитель (СИ)

— Мне надо было… — язык еле ворочался. — Я должна была сама… а-а! — взвыла она. Харон затянул узел.
— Я ведь мог не успеть, — сквозь зубы сказал гуль, помогая ей подняться. — Тогда — что? Месть — славная штука, если умеючи.
Эмили отстранённо следила за алыми каплями, стекающими с её рукава. Капли падали на палубу, растворялись в воде. Больно не было, только странно и страшно, что плотная повязка враз пропиталась красным.
Харон расстегнул куртку. Снял её. Набросил Эмили на плечи. Она едва устояла на ногах — куртка оказалась неожиданно тяжёлой.
— Осторожнее, — он подхватил её за талию — очень вовремя, — не давая упасть. — Идём. К врачу.
— Нет, — испуганно помотала головой Эмили. — Нет, что я ему скажу? И люди увидят… вызовут охрану…
— Им же хуже.
  *
Операция длилась, наверное, несколько часов. Точно Эмили сказать не могла: врач впорол ей столько обезболивающих, что местный наркоз не так уж отличался от общего. Она слабо соображала, на каком свете находится, что вообще творится кругом, почему из зеркала на неё смотрит щедро заляпанная кровью рожа с заплывшим глазом, рассечённой скулой и треснувшей нижней губой, и с чьей это располосованной рукой возится седоволосый доктор, склонившись над столом из нержавейки.
— Всё, что мог — сшил, — сказал ей врач на прощанье. — Но за подвижность мизинца не ручаюсь.
Он ещё что-то говорил — про перевязки, про опасность гангрены, про повторный приём, — Эмили кивала, но слова проскальзывали мимо сознания, будто скользкие маленькие рыбки сквозь крупную сеть. И она засмеялась, представив себе этих рыбок, золотисто-зелёных, ярких, как стекляшки на солнце. Доктор, вздохнув, написал что-то на листке бумаги и вложил ей в здоровую руку.
— Гулю своему отдашь, — сказал он. — Харону.
Харону. Это Эмили поняла.
Она вывалилась в коридор, прижимая к груди забинтованную руку. Рука казалась чужеродным элементом, который можно было уронить, потерять… как «Магнум». При мысли о револьвере Эмили стало очень-очень грустно, он ведь был таким хорошим, и вообще, это подарок, и другого такого не будет, — и она разревелась навзрыд. Такой её и обнаружил Харон — рыдающей в углу под лестницей.
— Он что, без анестезии делал? — прорычал гуль. — Тебе больно?
— Нет, не больно, просто… там, на палубе…
— Ну тише, тише, — Харон осторожно дотронулся до её щеки — и тут же отдёрнул руку, будто обжёгся. — Ты его выследила и прикончила. Он сдох. Его больше нет.
— Нет, — всхлипнула Эмили. — Там Ма-агнум остался…
— Подобрал я твой «Ма-агнум», — гуль тяжело вздохнул. — Но сейчас не отдам, извини.
Эмили уже не могла остановиться. Слёзы сами катились по щекам, от них дико саднила разбитая губа, и всё было ужасно, и О’Брайан …
— Всё, идём отсюда, — гуль подхватил её под руку. И прикосновение было приятным — как точка опоры, как что-то незыблемое в мире, который колыхался вокруг, то расплываясь до нечётких пятен, то становясь отчётливым до рези в глазах.
— Харон, — проговорила она, прижимаясь щекой к его куртке.
— Ну что ещё?
— Харон, — повторила Эмили, пробуя имя на вкус. Хрустящее, как кость под ударом молотка, потом раскатисто-рычащее, подобно эху от выстрела, и заканчивающееся протяжным стоном. А цвет имени переходил из пепельно-серого в тревожный багрянец. И всё это она попыталась объяснить, казалось очень важным рассказать ему об этом — что у него очень красивое имя, которое ему охренительно подходит, — прямо сейчас, пока мир не остановился, но вместо этого снова получилось только жалобное:
— Харон…
— Я здесь, — отозвался он.
  *
Ночь была ужасной, а следующий день — и того хуже. Болело всё, но рука, безусловно, удерживала пальму первенства. Анальгетики почти не помогали, а превышать дозировку Эмили боялась: подсесть на «Мед-икс» легче лёгкого, а потом — что? Со Снежком в Подземелье зависать?
Повязку она меняла каждые четыре часа, и всё равно на второй день рука ужасно распухла, а рана начала гноиться — по крайней мере, так показалось Эмили. Так что вместо картографирования (какое, к чёрту, картографирование, когда собственные штаны расстегнуть — это целое приключение?) пришлось возвращаться на Сьюард-сквер. Хорошо хоть, добрались быстро и без происшествий.
  
  *
Увидев Эмили, Кирпич ахнула и сразу же, с порога, потащила её к Мяснику. Тот — даром что спросонья — мгновенно сориентировался. Усадил Эмили за кухонный стол, размотал повязку, пока Кирпич бегала за инструментами. Осмотрел рану, обработал её, проверил шов… Молча. Всё молча.
— Всё? — обречённо спросила Эмили.
— Да у меня как-то и слов нет, — пробурчал Мясник. — Это ж надо, а? Ты о чём думала, Эми? Ещё чуть-чуть — и пришлось бы палец отнимать. А гуль этот где был, что позволил тебе так руку распанахать? На черта такой наёмник нужен?
— Это я виновата, — Эмили опустила глаза. — Харон ни при чём.
— Ох, — Мясник затянул края повязки. — Ладно. Пойди душ прими с дороги, а потом поговорим.
  *
— Что-то случилось? — спросила Эмили, идя по коридору базы. Он казался таким тесным и крохотным — после Пустоши, после Ривет-Сити…
— Да всё нормально, вроде, — Кирпич понизила голос. — Тебя искали.
— Кто?
— Какой-то мутный тип. Лет сорока, в обносках, вонючий, как чёрт. Я-то его со ступенек спустила, конечно, но вот что плохо: он же прямо сюда припёрся, на Сьюард-сквер. А это как бы тайная база и всё такое…
— Я не знаю, кто это, — по спине Эмили пробежал холодок. — Честно, Кирпич, понятия не имею.
— Ну, опасным он не выглядел, — усмехнулась девушка. — Но Рейли об этом визите не знает. И не должна знать, ясно?
Эмили кивнула.
— Рука с этим не связана, надеюсь?
— Нет, это — другое.
— Консервы открывала и поранилась, да? — фыркнула Кирпич. — Ладно, душ ждёт.
— Ты что, со мной?
— Ну да, — растерянно заморгала Кирпич. — Думаешь, я к тебе пристаю? Ну ты и дурында. Одной рукой не особо-то помоешься, а тебе, скажем честно, пора.
Эмили нехотя кивнула. Посторонилась, пропуская Кирпич в душевую.
— Это, блин, нормальные человеческие отношения, малая, — Кирпич стянула через голову футболку. — Я и Рейли помогаю, если Мясника рядом нет. И она бы мне помогла, если что. Все ведь знают, каково это — пулю поймать… Давай помогу.
Эмили дёрнулась, когда Кирпич расстегнула ремень на её брюках. Отшатнулась, чуть не поскользнувшись на влажном полу.
— Малая, блин!
— Извини. Просто мне… неприятно, когда ко мне прикасаются. Кто угодно. Это смешно, понимаю.
— Да ни хрена смешного, — сказала Кирпич сквозь зубы. — Тот урод уже червей кормит, надеюсь?
— Рыб, скорее, — бледно усмехнулась Эмили, выпутываясь из майки.
— Туда и дорога. Ладно, давай скорее тебя отмоем. Постараюсь особо ни за что не хвататься, — Кирпич стянула с полки мочалку.
Эмили терпела, стиснув зубы и зажмурившись. Сколько дней она мечтала оказаться под горячим душем — но осторожные, лёгкие прикосновения мокрой ткани и чужой руки превращали долгожданное мытьё в пытку. А уж когда Кирпич принялась намыливать ей отросшие волосы…
— Да что ж такое, малая? — чуть не плача, воскликнула Кирпич. — У тебя будто бы вообще кожи нет, сплошная рана. Как ты тогда вообще с гулем этим ходишь?
А действительно — как? Эмили потрясённо замерла, уставившись на серые клочья пены, теснящиеся у водостока.
Как он тащил её в полубессознательном состоянии по коридорам Ривет-сити. Как помогал менять повязки. Как ещё до того, на Анакостийской переправе, она выглядывала из-за его плеча, прижимаясь почти вплотную.
— Это другое, — Эмили нервно усмехнулась. — Он гуль. А гулей у меня бояться не получается.
— Ты имеешь в виду, у них всё отсохло и отвалилось? — Кирпич фыркнула. — Ну, между нами, малая — так-то я в тему не вникала — говорят, что не у всех такая беда-печаль.
Ох, чёрт. Эмили мучительно покраснела и, отвернувшись к стенке душевой кабины, принялась ожесточённо тереть рёбра мочалкой.