Вольный стрелок
И Женька юркнула под шкуру.
– Володя для меня ничего не передавал? – спросил я Анчара, когда он завесил вход в пещеру – в горах по ночам уже холодно было – и сел у огня.
– Передавал, – он залез за пазуху, – вот. Телеграмма тебе из Москвы.
Я развернул бланк: «Информация для Серого двоеточ ху тире сорок пять процентов зпт жо тире двадцать пять зпт бы тире шестьдесят тчк безумно любящая Женечка».
Вот постаралась, от всей души. На три буквы сто тридцать процентов набрала. По ее раскладу выходит, стало быть, что остальные буквы в русском языке вообще не употребляются.
Я улыбнулся, представив, какой шум Женька подняла, отправляя телеграмму, каких усилий стоило ей добиться, чтобы приняли этот бред. И здесь, наверное, головы поломали.
Ладно, информацию приму к сведению, может, пригодится когда.
– А на словах что Володя сказал?
– Два слова сказал. Сиди в горах, как орел. Пока не скажу.
– Все?
– Все, да. – Он подложил в очаг дров и забрался под бурку. – Спать буду. До самого раннего утра.
Самым ранним утром я изучил себя в Женькином зеркальце. Остался доволен: испугаться меня можно, а узнать – никак, стало быть.
– Проводишь меня до машины? – спросил я Анчара, который еще нежился под буркой. И кепкой. Он на ночь клал ее на лицо – Женька за храп его ругала.
– Ты куда? – оба, в унисон, дуэтом.
– В город мне надо.
– Давай, – сказала Женька, отбрасывая шкуру, – тебя там давно ждут. Ты уж иди прямо в наручниках.
Анчар сказал (сквозь кепку):
– Я тебя не пущу. Посажу в ведро и крышкой закрою.
А что? Он может. И сверху сядет.
– Дай мне мешочек, небольшой. И кепок свой одолжи.
– Это несерьезно, Серый, – повела свою партию Женька, чувствуя поддержку Анчара. – В таком виде, на иномарке.
– Оно и хорошо. Чем чуднее, тем невиннее.
– Такая сказка есть. Русская, – задумчиво заворчал Арчи. – Про круглый пирожок… Он докатился…
– Колобок, – уточнила Женька.
– Да, – сказал Анчар. – Раз ушел, два раза ушел, а потом его лиса съела. Один раз. Зубами.
– Вы тут друг другу сказки рассказывайте. Один раз, два раза… Пока я не вернусь.
Они переглянулись. Анчар протянул мешок – не мне, Женьке. Женька швырнула его на пол. Я уложил пистолет с запасной обоймой, насыпал орехов, денег, нахлобучил Анчаров кепок.
Потоптался у входа, ожидая Женькиного «счастливо тебе, осторожно», – не дождался.
Она снова легла носом к стенке.
– Стало быть, пошел, – сказал я ей в спину. И Анчару: – Вторые ключи от сейфа у тебя?
Анчар молча отдал мне ключи от сейфа и от машины, стал собираться, «ворча сердито».
Он проводил меня до дороги, показал, где спрятал машину.
– Обратно сам горами пойдешь? Встретить?
– Не надо, уже запомнил. Найду дорогу.
– Ночью не иди.
Еще не хватало. Я днем-то боюсь.
Я бросил на сиденье свой багаж, включил зажигание.
– Арчи, этот человек, следователь, знал, что я не виноват. Можно его простить? И он знает, где прячется Бакс. И я должен знать. И Саше будет спокойней.
– Ты правильно сказал. Но я боюсь за тебя. Подождать надо. Я уже многих потерял. Тебя – не хочу. И Женечку. Сердце не выдержит. Я хочу на вас радоваться.
– Вот добьем врага, тогда и порадуемся.
–
По дороге в город я заехал на виллу.
На ней действительно было нехорошо. Каркали с хрипом вороны, рассевшиеся на крыше сакли, и уже бродил вокруг какой-то сообразительный бомж. Я пригрозил ему пистолетом, и он мгновенно исчез. Впрочем, вполне возможно, что он испугался не пистолета, а разглядел мою прическу.
Ворота были заперты и опечатаны. Да на что мне ворота? Я побродил по дальнему краю пляжа, нашел местечко, вскарабкался на скалу – Анчарова школа – и спрыгнул вниз.
На дверях дома тоже была пломба, я сорвал ее и отпер дверь.
Она скрипнула и пропустила меня внутрь.
Я пришел по делу. Но вместо этого сел в кресло и закурил. И пустил в душу все, что удавалось отторгнуть до этой поры. Воспоминания (уже! А ведь все было совсем недавно), сожаления, печаль, чувство вины. Дом наполнился тенями, светом, музыкой. Заиграли под ветром шторы, затрещали свечи и дрова в камине, побежали по стенам отблески его огня. Я слышал нежный, счастливый смех Виты, красивую речь Мещерского, звон бокалов.
А потом – выстрел, который оборвал все…
Нет, конечно, я прав. Я должен довести дело до конца, разогнать хриплых ворон.
Я встал, стряхивая с себя все мирмульки, и прошел в кабинет… Мещерского. Опечатанный, но не запертый на ключ.
Залитый кровью и прожженный ковер зачем-то скатали к стене. Но на полу, в солнечных лучах, оставалось роковое темное пятно.
Я обошел его стороной, остановился перед сейфом – он тоже был опечатан. Еще бы!
Я сорвал и эту пломбу, отпер его, отвел тяжелую дверцу – сейф был пуст. Ни бумаг, ни денег.
Впрочем, это еще ни о чем не говорит. Но я разберусь, стало быть. И раздам, если что, всем сестрам по серьгам. А братьям – по мордам.
Я закрыл и запер сейф. Задернул везде шторы. Запер за собой все двери. И поехал в город.
Там я со своим мешком денег прошелся по магазинам и ларькам и купил все, что мне было надо. Рубашки, костюм, обувь, шикарную шляпу и галстуки, сигареты и зажигалку, даже подходящую к моему «вальтеру» плечевую кобуру. Купил Анчару табак. Женьке – мыло «Камей» для гладкой и бархатистой кожи, стало быть.
И симпатичный чемоданчик под цвет моей машины и подходящего размера, куда и сложил все покупки.
И поехал к Володе домой, дело к вечеру клонилось.
Открыв мне дверь, Володя сунул было руку в карман домашней куртки, но вовремя узнал меня, посторонился, пропуская в комнату.
– Кто это тебя так? Ты видел?
– Женька, – слабо оправдался я. – Она, вообще-то, умеет. Но у нее не всегда получается.
– Давай я поправлю.
– А ты умеешь?..
– …Но у меня тоже не всегда получается. Рискнем еще раз? Терять-то нечего. Кроме волос.
Рискнули. Вроде получилось. Володя сделал мне короткую прическу (третий день на свободе), привел в порядок бородку. И я сам себе понравился, когда переоделся: искатель приключений, из карантина.
– А ты чего, собственно, приперся? – спросил Володя, когда мы сели за стол. – Нагулялся?
– Поблагодарить тебя пришел. Что, нельзя? Как у тебя, кстати, обошлось?
– А как обходится у того, кто с Серым связался? За отстрел задержанных и твой побег понизили в звании. Перевели в паспортный стол. На полгода.
Я нырнул под стол, щелкнул замками чемоданчика, положил перед ним пачку долларов:
– Компенсация.
Володя встал, подошел к двери и распахнул ее:
– Давай отсюда!
– Ни хрена не давай. Ты работал на Мещерского. Это твой гонорар.
– Я работал на тебя. Я помогал другу. Бывшему.
– Только без истерик, – попросил я. – Не хочешь гонорар, возьми за стрижку.
– За такую стрижку, – засмеялся Володя, – я сам тебе должен заплатить. Если честно.
– Тогда так: ты продаешь мне информацию.
– Служебную? – уточнил предусмотрительно Володя.
– Отчасти, – уклонился я. – Сам решишь.
– Серый, давай, я лучше возьму тебе билет. На самый дальний рейс. Поверь, все будут рады.
– Бакс особенно.
– Он здесь? – Володя привстал – вроде как стойку сделал. Недаром нас когда-то легавыми обзывали.
– Похоже, что так. На месте решил разобраться. И он мне очень нужен, личные счеты. Но обещаю тебе, стрелять не буду. Сам, во всяком случае, – по существу, поправился немножко честный.
– Ладно, что тебе нужно? По порядку.
– Как мои дела?
– Почти так же. Ты в розыске. Обвинение в убийстве Мещерского с тебя сняли, Боксера тоже: эксперты подтвердили, что смерть наступила от укуса ядовитой змеи, не запомнил, какой. Подлинность посмертной записки Мещерского подтвердилась. Правда, по поводу гибели Боксера кое-какие сомнения в твой адрес остались…