Солдаты Солнца. Книга 1

– Не расстраивайся, если вдруг не получится с первого раза: всё ж таки это – настоящие мужчины, а не их негармоничное геноподобие.
– Убью, оракул хренов!!
Миша – самая высокая из всех четверых, сильная даже на вид, с высокой округлой грудью и сильными мышцами по всему спартанскому телу, по-славянски обворожительная как настоящая богиня-воительница, с очень длинными шоколадно-кофейными волосами и смоляными ресницами над золотисто-малахитовой радужкой чуть вытянутых к наружным углам проницательных миндалевидных глаз – одна осталась стоять рядом с Лео. Её давно уже мало что могло по-настоящему тронуть за душу или удивить в этой жизни… Но Лео так не могла: рядом стояла уже почти что биомашина – настолько душа и тело Миши давно закостенели, обратившись в жёсткое и толстокожее чудовище без всяких излишних эмоций.
  
– Миша… ну прошу тебя… ну полковник.
Полковник пожала плечами, но всё же вернулась за стол и опять переключилась на свой компьютерный телебук.
Лео сердилась, но выбора не было: Мишу приходилось слушаться – ведь она дала слово своему деду… Сидя на коленях перед бесчувственным телом, Лео пыталась сначала как-то примериться к наиболее чистому месту на заросшем лице полковника, но такое место было разве что только на высоком, с двумя глубокими бороздами-морщинами, мужском лбу. Лео отёрла сухие губы тыльной стороной левой ладони и, прикрыв глаза правой, быстро чмокнула полковника в лоб – тут же отскочив от него на два ярда назад!
Миша даже не повернула головы в её сторону.
– О, нет… Нет!! Я же говорила, всё это маразматические выдумки вконец свихнувшейся Чукки… Чёрт! Чёрт! Я никогда отсюда не выберусь – никогда!!
Танго упала локтями на компьютерный стол Миши и, уткнувшись головой в руки, залилась беззвучным нервным смешком.
– Нет-нет-нет!! Нельзя так бессмысленно отчаиваться, – Чукки пыталась успокоить Лео, бьющуюся головой о лабораторную кровать полковника. – Конечно же с первого раза могло и не получиться, легендам известно таких историй немало.
– Какого лешего?! – пэпээсница схватила за грудки никак не сопротивляющуюся Чукки, подняла и прижала её к стене. – Как это – могло не получиться?! Ты меня что, за полного недоумка держишь, сволочь чумная?! Лучше сразу заткнись, Чукки, по-хорошему, меня на эту ерундень не купишь… Я пошла на такие жертвы, я поцеловала это почти что дохлое тело в лоб! А ты мне здесь рассказываешь сказки, что первого раза будет мало… Знаешь, что я сейчас сделаю? Я вытрушу из тебя кишки – вот что я сейчас сделаю. И в первую очередь вырву твой болтливый скорпионий язык и заставлю тебя его прожевать вместо твоего сушёного крысиного чернослива! А потом! Потом я разрежу твою разлюбимую дерьмовую куртку на самые мелкие клочочки и буду смотреть, как ты давишься каждым свиным шматком по отдельности…
Танго аж трясло на компьютерном столе в психическом припадке истерического смеха.
– Ну разговорилась в кои-то века… Хватит, Лео! Успокойся, чертеняка хвостатая, я тебе сказала!! И оставь Чукки в покое!! – полковник оторвала впившуюся в лацканы старой потрёпанной кожано-джинсовой ковбойской куртки не на шутку разъярившуюся пэпээсницу и подвела запуганную Чукки к распластанному на полу телу. – Подумай ещё раз, может, ты что-то выпустила из виду, а? Что-нибудь этакое, главное…
– А что тут думать? Этакое главное – это поцелуй!.. как во всём главном – в губы…
– В губы?! – у Лео глаза налились дурной кровью.
– Отставить, сержант! – Миша подняла руку, что означало одно: всем молчать и слушать. – Смотреть на меня! Отвечать на вопросы! Куда ты поцеловала полковника?
– В лоб!! В лоб!! В лоб!!
Миша положила свою тяжёлую ладонь на шею пэпээсницы.
– Тебе придётся это сделать снова, Лео: назад дороги нет – ты же сама понимаешь. К тому же он… – Миша кивнула в сторону тела на полу, – никогда об этом не узнает. Ведь так, лейтенант?
– Какие проблемы между нами – джентльменами! – выдавила сквозь слёзы Танго.
– О Чукки вообще разговора нет, кто её будет слушать? Так что, сержант Румаркер, это – приказ!
– И обязательно, чтобы в самые губы! – подняла указательный палец вверх Чукки. – Живой горячий поцелуй – долгий, с чувством и настоящий… поцелуй любви!
– Я тебе сейчас устрою: поцелуй любви! – Лео дёрнулась вперёд, но Миша её уже не подпустила к Чукки.
– Очень надеюсь, что из вашей затеи ничего не выйдет!
Полковник развернулась к Танго:
– Что за разговоры, лейтенант?! Почему ты себе позволяешь так говорить?!
– Позволяю? Опомнитесь! А если вдруг всё получится? Получится всё-таки поднять их на ноги и даже вернуть к нормальной функциональной жизни. Ведь ты до сих пор нам так и не сказала, что станет с этой четвёркой потом – после того, как мы их используем. Ты подумала над этим, Миша?
– Подумала… И даже знаю, какого именно решения ты от меня ждёшь: если их не убьёт раньше сам же Город или Пустыня – мы сами их уберём! Не так ли, лейтенант Танго Танго?
– Ничего нет слаще смерти.
– Ах, это сладкое слово: смерть! Как я тебя понимаю, лейтенант.
Магические глаза Танго загорелись адским огнём – она резко разрубила воздух тонкой кистью:
– По-любому, им нет места в этом мире! Они чужаки – и ему, и нам!
Полковник обречённо устало улыбнулась одними краешками губ:
– А мы? Мы, Танго, кто в этом мире? И где нам здесь место? А как насчёт такого плана: убьём их, а потом убьём и себя – чтоб им на том свете на этот раз было уже не так скучно, как в одиночных криокамерах последние сорок лет.
– Не-ет!.. с тебя станется, полковник… Я на такой план не согласна! И мне всё это совсем уже перестаёт нравиться.
– Что, Танго? Это слишком даже для чёрного рейнджера, – почти что чёрные губы полковника Васильевой сжались в жёсткую и безжалостную складку на хмуром бледно-сером лице: Миша никогда никого особо не жаловала – особенно если дело касалось уже составленного ею плана. – Ты слышала, что сказала Чукки, Лео?!
Пэпээсница молча кивнула головой, и девчонки снова разошлись по своим углам.
Лео дышала, как паровоз! Её всю трясло от бешенства, но, кажется, придётся это сделать ещё раз. Она снова села перед бесчувственным мужским телом, перекрестилась по-православному, по-христиански, как это делал её дед: крестным знамением справа налево. Бескровные губы полковника были недвижны и, скорее всего, холодны как лёд… Господи! Если ты действительно вдруг есть где-то там, за этим грязно-чернильным небом, помоги мне и спаси нас всех. Чёрт! Ну как же трудно себя заставить по-настоящему поцеловать в губы человека, которого ты никогда не знал даже как собрата по оружию, не бился с ним бок о бок на грязной улице со всякими недоносками, не пробирался вместе через минное поле… Да и вообще, что такое мужчина в теперешнем мире?! По большей степени – кусок полного дерьма: безвольный, слабый, ничтожный и трусливый, выродившийся под корень человекозавр. К тому же за всю её послевоенную взрослую жизнь ей так и не довелось иметь близкого контакта ни с одним мужчиной: слишком уж все они – земные гуманоиды – какие-то… омерзительные во всём – в словах и поступках… и особенно в мыслях – грязных, скудных и таких ничтожных… да ещё добрая половина из них генокеры и мутанты. Всех её друзей из прошлого давно поглотила чума и прах Последней Войны, все её настоящие братья по оружию остались там – на выжженных дотла полях Третьей Мировой. Этот мир – другой, а того, прежнего мира, что остался за чертой Последней Войны, его больше нет! И никто его уже не вернёт… И как только Миша успела во время этой короткой молниеносной войны глобального самоуничтожения влюбиться в какого-то там полинезийца?! До этого ли тогда было нам всем. Двадцать долгих лет после войны, а полковник сама! И никто ей больше не нужен – ни в мыслях, ни в жизни… А Танго! Всю жизнь как перст – сама по себе и никого к себе больше чем на один вечер никогда не подпускает. И, кажется, её эти короткие «постельные» знакомства вполне устраивают. И ведь находит же себе жертву на вечер, как с красочных картинок рекламы мужских свитеров, – вряд ли даже пятая часть из них наполовину настоящие люди, но разве её это колышет? Впрочем, Танго всегда оправдывала свой полевой позывной: «Доктор Смерть»! Кто из тех несчастных, самодовольных и тупоголовых самцов, думающих, что отхватил на вечер всего лишь красотку напрокат, остался при своём же мнении после более контактного знакомства с Доктором Смерть?.. А Индиго! Порой на неё вообще невозможно смотреть без содрогания. После войны она превратилась в ходячий манекен для медицинских экспериментов. Дед вытащил её пять лет назад из так называемого госпиталя для военных ветеранов: из дурдома – одним словом! Там уже давно никого не держат дольше, чем свежачка хватит на экспериментальные образцы для испытаний новых препаратов «серой слизи». Впрочем, в этом замкнутом пространстве подземного криобункера Чукки, похоже, уже совсем дошла до нужной кондиции чокнутого оракула… Господи! Ну как же решиться? Одно дело, скажем, иметь одноразовую работёнку с солдатами-генокерами, мрущими как мухи за стенами города, – до них ни души, ни дела нет! Другое дело – настоящий живой мужик! – легенда из прошлого… мужчина, которого она никогда живьём не знала, «древний» – которого она боготворила всю свою жизнь, наверное, с самого своего рождения: по восхищённым рассказам её деда, по старым газетным публикациям, по созданному ею же образу, в который она вложила всё, что не имела в этой жизни. За мутной крышкой криокамеры этот мужчина всегда был для неё всем и даже большим! А теперь? А теперь это просто земной бог, который может воскреснуть из мёртвых и которого она теперь боится больше жизни… Нет! Она не сможет – не сможет и всё!! Но как же решиться перешагнуть через эти свои непонятные ей самой страхи? Ведь она никогда ничего не боялась раньше, не испытывала ни малейшего сомнения ни перед чем… и даже каким-то непостижимым для неё самой образом до сих пор умудрялась как-то и жить, и выживать… Как же решиться? И откуда он только приходит этот непонятный внутренний страх? Мало убить Чукки – мало! Ну я до тебя, крысиный оракул, ещё доберусь… Надо представить себе лицо своего деда. Ведь она его так часто целовала в губы – особенно когда была ещё совсем маленькой: лет тридцать назад. И должна ещё помнить, как это было, и как она всегда радовалась своему деду и так любила целовать его лицо – в сухие губы, в нос картошкой, в каждый глаз отдельно, в щетинистые щёки… О-ооо! Как же это трудно!