Ковчег Времени, или Большой побег Рафала из Когда-то в Сейчас через Тогда — и обратно
Соломенный матрас на Дедушкиной кровати разрезан. Видно, кто-то проверял, не спрятаны ли в нем деньги или золото. Я вынимаю из-за пазухи хлеб и кладу рядом с собой. Сворачиваюсь клубком посреди кровати, обнимаю подтянутые к подбородку колени. Надо отдохнуть. В этой комнате все еще пахнет моим ТОГДА. Закрываю глаза, чтобы не видеть этого беспорядка, — и я снова дома. Отдохну немножко. А потом надо отсюда выбираться. Меня ждет обратный путь в зоопарк, и я чувствую, что он может оказаться намного труднее, чем путь сюда.
Глава 5
Просыпаюсь резко, в полном сознании. Почему я лежу на Дедушкиной кровати? Почему шторы на окнах не задернуты? Сквозь стекло сочится бледный лунный свет, прямоугольниками ложится на пол. Я дома. Но ведь это уже не мой дом. Я вдруг все вспоминаю.
Слышны приглушенные голоса, неподалеку скрипят колеса телеги. Я тихонько спрыгиваю с кровати и на цыпочках подхожу к окну. У меня в волосах полно соломы из матраса. Двор темный, ничего не видно. Этот шум идет со стороны улицы. Доски паркета немилосердно скрипят, когда я крадусь в соседнюю комнату — ту, где раньше жили Лидка, ее брат, родители и няня, похожая на ворону. Кто-то разрубил двери топором, на петлях остались только обломки. В комнате ужасный беспорядок. Кто здесь жил после них? Я не помню этих людей, хотя они вселились на следующий день после того, как уехала семья Лидки. Одно окно выбито, потрепанная занавеска развевается на ветру. Голоса людей на улице слышны очень ясно — наверно, они где-то недалеко.
Стою у подоконника, отгибаю край занавески. На стенах домов по ту сторону улицы движутся круги света от ручных фонарей. Морлоки? Да, но не только…
— Леон, здесь чисто! — кричит какой-то мужчина. — Проверь подвал.
Они ищут кого-то или что-то! Драгоценности? Беглецов? Может быть, и то и другое.
— Никого нет! — говорит другой мужчина прямо под моим окном.
Я слышу его так ясно, как будто он стоит рядом со мной! Невольно делаю шаг назад, спотыкаюсь о скомканную перину и теряю равновесие. Падаю на пол среди тарелок и книг. На миг замираю, сердце перестает биться.
— Слышал? — спрашивает мужчина под окном.
Встаю. Через мгновение я уже у дверей. Далеко внизу хлопает дверь парадного, кто-то громко ругается. Что делать? Прихожая темная, я почти ничего не вижу. На первый этаж спускаться нельзя… Чердак! Я помню, как пани Ламперт выходила на крышу вместе с мужем — посмотреть, не удастся ли там устроить террасу, чтобы загорать! Крышка люка не была заперта — ни на ключ, ни на щеколду. Надо залезть на чердак, может, на крыше они не будут искать? Там легко спрятаться между трубами. Крадучись выхожу на лестницу, перегибаюсь через перила — внизу танцуют желтые лучи ручных фонарей. Я уже начинаю подниматься, как вдруг вспоминаю о хлебе. Что делать? Если его увидят, то догадаются, что здесь кто-то был совсем недавно, — жильцы, которых увозили, могли оставить книги и одежду, но не буханку! И потом, это ведь хлеб, как я могу его здесь бросить…
Я решаюсь и бегу назад в коридор. Поспешно хватаю буханку, кладу за пазуху. Немного подумав, нагибаюсь, быстро снимаю ботинки и сую под мышку. Нельзя, чтоб меня услышали.
Выходя из дверей, вижу спину мужчины, который входит в квартиру. Если он только повернет голову… Так тихо, как только умею, иду по ступенькам. Чувствую под пальцами ног их гладкие, отполированные подошвами края. Поднимаясь, дышу широко открытым ртом, таращу глаза в темноте — только бы не наткнуться на что-нибудь, не столкнуть вниз… Когда я добираюсь до верхнего этажа, мне вдруг становится холодно — а что, если дверь на чердак заперта на ключ? Люк, ведущий на крышу, не закрывался, а вот дверь — да! Зачем я вообще вернулся сюда, что я за дурак такой? Мог бы и додуматься, что Дедушка не будет сидеть и покорно ждать, когда его повезут на смерть! Он столько всего для меня сделал, продал свою скрипку, чтобы я был в безопасности, а я все это испортил! Я бессовестный, неблагодарный мальчишка!
Но дверь на чердак открыта настежь. Я чувствую такое огромное облегчение, что даже мускулы слабеют. Набираю в легкие воздух и беззвучно вхожу в темноту.
Бледные лунные лучи, проникающие внутрь, не могут осветить огромное пустое помещение; окошки в крыше — всего лишь маленькие квадратики на черном фоне, ненамного светлее его. Где же он был, этот люк? Шершавые доски пола колют мои босые ноги. Иду медленно, вытянув перед собой одну руку, под мышкой зажаты ботинки. Натыкаюсь на какую-то мебель, она сдвигается с негромким стуком, я замираю на несколько секунд. Не услышали. Спокойно. Закрываю глаза и заставляю себя дышать ровно. Где стояла лестница? Я же был здесь несколько раз, должен помнить, где что. Двери, трубы, окна. Поломанная мебель — она была сложена кучей недалеко от входа. Может, это я в нее врезался? Осторожно шарю по сторонам, пальцы натыкаются на мягкую обивку стула. Да, может быть, это она и есть. Мебель стояла слева. Справа была одна труба, потом чуть дальше еще одна. К этой второй трубе как раз и была приделана лестница. Сейчас… Открываю глаза и оглядываюсь — широко распахнутые двери ясно видны в темноте, на стене, за перилами лестничной площадки, уже дрожит кружок тусклого света ручного фонаря. Спокойно. Дверь у меня за спиной, мебель — вот здесь, значит… сколько до нее может быть шагов? Восемь? Семь? Я иду вправо через темноту, вдруг пальцы ударяются о неровную поверхность кирпичной стены. Труба! Теперь надо идти вперед. Раз, два, три шага… Колено на что-то натыкается — я застываю, снова щупаю. Что-то плетеное… Корзина. Все в порядке. Иду дальше, вот я уже дошел до второй трубы. Ботинки высовываются из-под мышки, поправляю их. Надо бы связать шнурки и повесить на шею, но времени нет. Лестница была за трубой. Вот она!
Я тревожно оглядываюсь — шаги грохочут на лестнице, свет фонаря все ближе и ближе! Только бы не услышали, когда я буду открывать люк.
Перекладины лестницы врезаются в мои босые ноги, в пятку попадает заноза, но я не обращаю внимания. Вытягиваю руку вверх в поисках люка, и пальцы окунаются в прохладный воздух. Люк открыт! Смотрю вверх и вижу бледные огоньки звезд. Значит, кому-то пришла в голову та же мысль, что и мне. Или те, кто забирал людей из дома, проверяли, не убежал ли кто на крышу. Не важно. Опираюсь коленом о край люка, осторожно кладу ботинки на черепицу. Надо закрыть крышку. Она очень тяжелая, обитая жестью. Только бы не выскользнула из рук. Я напрягаю мускулы и потихоньку опускаю ее. Получилось. Хорошо. Что теперь?
Крыша покатая, черепица неровная. Высоко вверху светит равнодушная луна, ее лучи отражаются от краев туч и рисуют на небе мягкие, пушистые полоски. Я беру ботинки и карабкаюсь к следующей трубе. С этой стороны дом повредила бомба, угол крыши отломан. Если удастся спрятаться за последней трубой, возле разлома, то буду в безопасности — ну, мне так кажется.
Черепица стучит подо мной. Лишь бы не провалилась, если хоть одна черепичинка упадет — тогда все пропало… Наконец я добираюсь до трубы — кажется, целая вечность прошла. Судорожно хватаюсь за кирпичи, ползу вперед. Еще немножко…
Вдруг кто-то крепко хватает меня за шею, я открываю рот, чтобы крикнуть, но на меня опускается сильная, твердая ладонь. Ботинки сползают из-под мышки, сейчас упадут…
— Тихо! — шипит кто-то в темноте.
— Кто там? — спрашивает встревоженный голос. — Пан Охняк, нас нашли…
— Да тихо вы! — сердито шепчет наш сторож.
Я пытаюсь что-то сказать, но его рука все еще закрывает мне рот. Если вырываться, то будет еще хуже. Я ловлю ботинки в последнюю секунду, прижимаю к бедру.
Пан Охняк дико смотрит на меня, я вижу его блестящие глаза. Вдруг он хмурит брови, его взгляд смягчается. Узнал!
— Это же парнишка Гживинского, — шепчет он. — Ты откуда взялся?
Он убирает руку, а я жадно хватаю ртом воздух. Пан Охняк помогает мне залезть за трубу. Там уже сидит, скорчившись, женщина с первого этажа — та, что выбросила из окна подушки, когда мы с Лидкой играли во дворе в машину времени. Как же ее зовут?