Олигарх 6 (СИ)

Острог и слободу разделял овраг, который носил многозначительное имя Чертов, так как многочисленные попытки его засыпать терпели фиаско.
Главной и единственной знаменитостью Читы была одна из смольяниновских дочерей — красавица и умница Аполлинария. У нее состоялся любовный роман со ссыльно-каторжным Дмитрием Завалишиным, оказавшемся на каторге по своей дури и доносу младшего брата Ипполита, тоже, кстати, сейчас находящегося на каторге.
  
Влюбленные расстались пять лет назад, красавица Аполлинария ждет любимого и пишет письма, он ей отвечает и обещает жениться.
Все переменилось в мгновение ока. Василий Алексеевич, конечно, согласился с моим мнением, когда приехал сюда, и сразу же распорядился начать строить здесь будущий центр Забайкалья.
Управляющий Читинской волостью Петр Федорович Кропачев ему очень понравился и остался на своем посту, возглавив развернувшееся строительство.
Все пустующие помещения на территории острога были капитально отремонтированы, и острог превратился в компанейское подворье.
Бывший комендантский дом был перестроен, став основательнее и больше. В него переехал господин Кропачев со своей семьей, который стал по совместительству комендантом Читинского подворья компании. В этом же доме располагались гостиничные апартаменты для важных персон, посещающих Читу.
В перестроенных и расширенных казематах острога разместилась казачья сотня подворья. В четырех домах, где раньше жили жены декабристов, теперь поселились врачи читинского госпиталя, который строится за храмом на месте дома Нарышкиной. На улице вдоль восточного края Читинского холма расположились компанейские склады.
За складами с холма спускается дорога к различным мастерским, построенным от холма до устья Читинки.
На месте самого устья и ниже по Ингоде начали строить Читинскую пристань.
Напротив комендантского дома были построены компанейская контора и большой постоялый двор. Своими главными воротами он выходит на почтовый тракт, идущий с Удской стороны в Нерчинск, оставляя Читу по правую сторону.
Жизнь на подворье и в слободе просто кипит, и здесь в воздухе витает знакомый мне по Америке дух фронтира, но нашего родного русского.
Этот фронтир за неполные семьдесят лет привел русских казаков и мужиков с берегов Волги и Камы до края света — восточной оконечности Евразии и берегов великого Тихого океана, а затем и в Америку.
А теперь русским людям предстоит сделать еще один рывок и дать России прирасти Приамурьем и Приморьем.
Нас, конечно, ждали, и сразу же предложили пройти в комендантский дом, где для высоких гостей был накрыт стол и подготовлены апартаменты.
Но вид общего зала, заполненного служащими компании, казаками, а также различной публикой, двигающейся по тракту, среди которой преобладали переселенцы, так порадовал глаз, что я решил перекусить здесь прямо с дороги.
Молодой шустрый половой первым сообразил, в чем дело, когда я остановился в распахнувшихся дверях общего зала, и пулей подскочил ко мне.
— Что изволите, барин? — Как обращаться ко мне, он явно не знал и выбрал нейтральный, хотя, возможно, не самый подходящий вариант.
Я засмеялся, а Иван Васильевич, сделав полшага вперед, распорядился:
— Организуй-ка, голубчик, нам свободное место. Их светлость желает поужинать.
  
Глава 18
 
Конечно, полноценный ужин был в комендантском доме, но в общем зале постоялого двора я попил чая, который, на удивление, оказался очень приятного вкуса. Главное, он был освежающим, охлаждал разгоряченные мозги и придавал физическую свежесть.
Попытки чрезмерной услужливости, с моей точки зрения, быстро пресек Тимофей, который отлично знал, что и в каких количествах нужно светлейшему князю. Поэтому нас обслуживал только молодой половой, у которого было редкое имя — Северьян.
Юноше было шестнадцать, но ему уже доверили работать в общем зале, в отличие от некоторых ровесников, все еще набиравшихся навыков с тряпками и грязной посудой.
Юноша оказался круглым сиротой, родителей он не помнил. Шесть лет назад Северьяна из крепостной неволи выкупил старший брат, вернувшийся инвалидом в родную деревню под Курском.
На последней войне с турками он потерял руку, но за несколько лет службы сумел каким-то образом накопить сумму, необходимую для выкупа.
Братья отправились в Сибирь. Чего искал старший брат Северьяна, так и осталось неизвестным, но дошли они до Верхнеудинска, где отставной солдат-ветеран отдал Богу душу.
Северьян пошел дальше, и прошлой зимой его, еле живого, кто-то из компанейских подобрал на перевале через Яблоновый хребет и привез в Читу, где он решил остаться служить на постоялом дворе, чтобы набраться сил после такого жизненного испытания.
За полгода ему удалось сделать «карьеру», и уже две недели Северьян работает в зале, а не на кухне.
Все это о молодом человеке мне рассказал Тимофей. Когда мы с Иваном Васильевичем закончили чаевничать и собрались уходить, он обратился ко мне с неожиданной просьбой:
— Алексей Андреевич, разрешите взять Северьяна себе в помощники?
Я такого оборота дела не ожидал, хотя и видел, что молодой половой явно понравился Тимофею. Но виду не подал и пожал плечами.
— Если тебе необходим помощник и этот юноша тебе подходит, то пожалуйста. Но отвечать за него будешь целиком и полностью, как за самого себя.
— Спасибо, ваша светлость, — довольная улыбка тронула губы Тимофея. — Уверен, вы не пожалеете об этом.
Ужин в комендантском доме был именно ужином, а не каким-то деловым мероприятием, сочетающимся с приемом пищи.
Сначала была баня, которая окончательно вернула меня к жизни, а затем вечерняя трапеза. Так выразился отец Федор от имени хозяина, пригласивший нас пройти в большую столовую.
О каких-либо делах говорить не хотелось. Краем глаза я заметил, что Петр что-то спросил у коменданта, тот отрицательно покачал головой и махнул рукой. Скорее всего, он выяснял, есть ли что-то неотложное, требующее моего срочного вмешательства, или ситуация может подождать до утра.
Тимофей сразу же проверил кухню и весь персонал, отдав какие-то распоряжения.
В середине ужина к комендантским официантам присоединился Северьян. Было видно, как он волнуется, но, тем не менее, на мой взгляд, он успешно сдал неожиданный экзамен.
Я спал очень крепко, без каких-либо сновидений, ни разу не проснувшись, и открыл глаза только к полудню.
Этот факт поверг меня в трепет. Такое со мной после попадания случалось, наверное, во второй раз.
Первый раз это было, если мне не изменяет память, в море, после какого-то шторма. Да, батенька, ушатали вас забайкальские дороги.
Весь день я провел, осматривая Читу и её окрестности. Положение дел меня порадовало, ничего плохого я не увидел, все строится и развивается.
Вопросов мне никто не задавал, но и так было понятно, что всех интересует ближайшее будущее каторжан и ссыльных Забайкалья, судьба которых теперь целиком находится в моих руках.
Вечером жена коменданта Кропачева представила мне молодую и очень симпатичную особу — Аполлинарию Семеновну Смольянинову, среднюю дочь недавно вышедшего на пенсию управляющего Читинской волости, который занимал эту должность больше тридцати лет.
Молодая особа, кстати, всего на два года моложе меня, скрывать свои чувства совершенно не умеет, и видно, что с трудом сдерживается, чтобы не начать задавать мне вопросы.
Русский морской офицер Дмитрий Иринархович Завалишин стал декабристом, я считаю, по собственной глупости и из-за клеветы младшего брата Ипполита. В деятельности тайных обществ он не участвовал и в восстаниях участия не принимал. Всего лишь разделял их взгляды и не скрывал этого. После первых допросов был освобожден, но затем арестован повторно и осужден.
  
Произошло это благодаря его родному младшему брату Ипполиту, который написал клеветнический донос. Затем последовали другие доносы, и под суд, а затем на каторгу, отправились еще несколько человек.