Говорящие часы. Честная игра. Бей ниже пояса, бей наповал

— Если у них пиво по семьдесят пять центов за бутылку, мы с Сэмом сможем купить примерно с наперсток. Боюсь, столько нам не нальют.
— Вы на мели? А Сэм утверждал, что вы — лучший коммивояжер в стране.
— Так оно и есть, — скромно признал Джонни. — А Сэм не говорил, как сегодня утром он просадил все наши денежки в карты? Все, до последнего цента.
— Ты тоже хорош! Вздумал играть в «орел или решку» на двести баксов! — не остался в долгу Сэм.
— Те деньги нам достались дуриком. Кстати, пора поправить наши финансовые дела. Приятно было познакомиться, мисс Далтон, но…
— О, еще увидимся! Да и мне пора бежать. Надо сделать прическу на вечер…
— И так неплохо, — сказал Сэм, глядя на Вивьен преданными глазами.
Она одарила Сэма лучезарной улыбкой и встала. Сэм подозвал бармена:
— Приплюсуйте, номер 821.
Он положил на стол двадцать пять центов чаевых.
Вивьен Далтон через парадную дверь вышла на улицу. Джонни схватил Сэма за руку:
— А ну-ка, выкладывай, откуда ты раздобыл деньги на всю эту магическую дребедень?
— Расколол Эдди Миллера на пятерку, — ухмыльнулся Сэм.
— Эдди? И тебе не стыдно?
— Почему мне должно быть стыдно? Он тут неплохую деньгу зашибает…
— Зашибает, вот как? Ладно, разберемся…
Оставив Сэма за столиком, Джонни направился в холл, где за конторкой посыльного дежурил старший коридорный.
— Привет, Эдди! Как делишки?
— Сейчас неплохо, с этим съездом. А у вас, мистер Флетчер?
— Так себе. Сезон только начался. Слушай, Эдди, сколько тебе здесь платят?
— Пятнадцать долларов в месяц.
— Пятнадцать баксов?! В месяц?
— Жалованье в нашем деле не главное. Важнее чаевые. В обычный день набирается в среднем десятка, а сейчас, когда фермеры понаехали, доходит и до двадцати. И конечно, посыльные отстегивают по баксу в день.
— Ничего, жить можно! Я, кажется, занимаюсь не тем делом, — заметил Джонни.
— Ну, я о вас наслышан! Говорят, на книжках вы в год имеете семьдесят пять кусков.
— Один раз так и было. А потом я все потерял на фондовой бирже.
— Легко приходит, легко и уходит. Я так считаю. А мне, по-вашему, лошадки много оставляют?
— У нас специалист по скачкам — Сэм, — сказал Джонни. — Эдди, слушай, я сегодня не при деньгах. Не подкинешь двадцатку до завтра?
— Разумеется, мистер Флетчер! Я не против. Для обычного постояльца я бы не раскошелился, но вы… я принесу деньги к вам в номер. У меня только мелочь, пока будут ее отсчитывать, вдруг заявится Пибоди…
— Спасибо, дружище. Я этого не забуду.
Джонни забрал Сэма, и они поднялись на лифте на восьмой этаж. Зайдя в номер, Сэм упрекнул Джонни:
— Зря ты отбрил его за ту пятерку!
— С чего ты взял? Занял у него двадцать баксов. Ты мелко плаваешь.
Эдди уже стучал в дверь. Он высыпал на стол горсть четвертаков и монет по полдоллара:
— Вот, пожалуйста, мистер Флетчер!
— Ты, Эдди, настоящий друг! Вот зайду к своему приятелю, управляющему «Барбизон-Уолдорф», и замолвлю за тебя словечко.
— Берегитесь! Вы мне один раз уже обещали.
— Я помню, только, если подумать, все равно не согласишься скакать туда-сюда и открывать дверь перед каждым сопляком.
— Что правда, то правда, мистер Флетчер. Мне нравится ваш стиль. Из всех здешних постояльцев вы самый ловкий. А я и сам не промах. С дубинкой не хожу, но не найдется и одного клиента, который раз в месяц не сунул бы мне в карман кое-чего, понимаете?..
— Понимаю, Эдди. В один прекрасный день ты станешь в этом отеле управляющим.
— Я — управляющим? Да ни за что! Знаете, сколько платят Пибоди? Двести пятьдесят в месяц. И никаких чаевых. А я зарабатываю вдвое больше.
Закрыв за Эдди Миллером дверь, Джонни грустно покачал головой:
— Нет на свете справедливости. Вот взять меня. Один из самых смышленых парней, любого пройдоху перехитрю. И вдрызг разорен и вынужден занимать у коридорного, который огребает больше управляющего отелем.
— Джонни, никто не заработает больше тебя, когда ты прекратишь искать преступников и займешься делом.
Джонни насупился.
— Кстати, знаешь, — сказал он погодя, — «Говорящие часы» не стоят никаких семидесяти пяти кусков! Я поговорил по душам с одним специалистом по часам, так он считает, им красная цена десять тысяч.
 
— Да? Выходит, грек не сечет? Ведь он при нас предлагал семьдесят пять кусков.
— В том-то и дело! Мой знакомый эксперт-часовщик знает Боса. Он говорит, грек денег на ветер не бросает. Что ты об этом думаешь?
— Не знаю, — пожал плечами Сэм. — Что уж такого в этих «Говорящих часах»? Что они вообще говорят-то?
Секунду Джонни молча смотрел на своего друга.
— А ты правильно мыслишь! Что же они все-таки говорят? — Джонни вскочил и стал ходить взад-вперед.
— В Коламбусе, помнишь, слушали… Ничего особенного! И не слишком четко…
— Выполз человечек и пропищал: «Пять часов, и день почти закончен». А что он говорит в другое время? Правда, интересно?
— Интересно, но теперь уж не узнаем…
— Сэм, не упустили ли мы главного? Может, дело вовсе не в самих часах.
— А в чем же?
— Может… в том, какие слова, какие фразы человечек произносил. Сэм, помнишь, что произошло вчера у Квизенберри, когда все часы затрезвонили?
— Поднялся такой тарарам, что я чуть не спятил.
— А дальше что? Как раз перед тем, как поднялся тарарам, грек Бос предложил пятьдесят тысяч баксов. Когда часы заговорили, он нагнулся и приложил ухо прямо к человечку. Послушал, что тот сказал, и сразу поднял цену на двадцать пять кусков. Почему?
— Поди знай! Я не слышал, что часы сказали, потому что было слишком шумно.
— И я не слышал. Ах ты, дьявол, как хочется узнать! А этот Бос тот еще жук. И Джим Партридж тоже. За пять или десять кусков он бы так не выкладывался, но за семьдесят пять или больше можно и попотеть!
Странное выражение появилось на лице Джонни Флетчера. Глядя на него, Сэм поежился:
— В чем дело, Джонни?
— Та девица, Далтон… Кто кого снял — она тебя или ты ее?
Сэм почесал в затылке:
— В общем, я показывал Эдди фокусы в холле, и она там сидела. Она засмеялась, а потом, знаешь, слово за слово…
— Остальное ясно. Значит, это она тебя сняла. Так я и думал.
— А что в этом плохого? — нахмурился Сэм. — Я же не горилла какой-нибудь! А она такая общительная…
— Западня! — прервал его Джонни.
— Что ты хочешь сказать?
— Хочу сказать, она не случайно познакомилась с нами. Помнишь, что она сделала потом? Пригласила нас в клуб «Великолепная семерка». Знаешь, я склонен принять приглашение.
— В таких лохмотьях? Допустим, рубашки и прочую мелочь мы купим, но наши костюмы оставляют желать, как говорится. Была бы у нас сотня или около того…
— Есть масса способов одеться, если живешь в отеле. И вообще, руки чешутся наколоть Пибоди, этого жмота и сквалыгу!
— Хочешь выбросить тряпки в окно, а потом поднять шум, дескать, пока принимал ванну, кто-то вломился в номер и спер твой костюм?
— Лет пять или шесть такого не проделывал, — засмеялся Джонни. — Боюсь, с Пибоди номер не пройдет. Непременно заявит, что один из нас взял одежду у другого, а, мол, он такой мягкосердечный, не возражает, чтобы мы гуляли в холле в шортах и майках. Нет, этот способ не годится. Надо придумать что-либо более изысканное.
Пока Джонни восседал на кровати в позе роденовского Мыслителя, Сэм мурлыкал под нос что-то вроде:
— А мне сидеть еще четыре года…
Вдруг Джонни захохотал. Сэм обернулся и сказал:
— Почему бы прямо сейчас не вернуться в тюрьму? Вот они обрадуются!
Джонни снял трубку:
— Старшего коридорного, пожалуйста. — Затем: — Эдди Миллер? Это Джонни Флетчер. Слушай, сижу тут и размышляю, можешь ли ты мне помочь? Мистер Пибоди, наш дивный управляющий, где он покупает одежду?
Эдди подумал и сказал:
— У Хагеманна, на Бродвее, возле Сороковой. Я только на той неделе вернул им один костюм, чтобы они его перешили. Вы у них все равно покупать не станете, мистер Флетчер. Дешевка!