Время разбрасывать камни, и время собирать их (СИ)

— А как же. Никого не забыл.
* * *
Вот так вот, за разговорами, мы и дошли до знакомого дворика со столиком. Из знакомых ребят там оказался только Гарик, который, казалось, был искренне рад нашему приходу. Остальные были плюс-минус его ровесники. Так что мы, вроде бы, были самыми младшими. Даже двое девиц были постарше нас. Уже не те, что днём играли в шашки, а другие. Столько незнакомых людей сразу… Это даже слегка напрягало, но Гарик познакомил нас с остальными парнями, и те пожимали нам руки, не выказывая никакого превосходства. Хотя всех имён я даже и не запомнил. И лишь только один, Анатолий, выделялся из компании, ну хотя бы тем, что у него в руках была гитара. Обычная советская семиструнка Ленинградского завода. Только вот она была уже переделана под шесть струн.
  
У меня аж ностальгия проснулась. Это как через много-много лет увидеть старого друга. Ведь именно такая была у меня в своё время. Отец подарил на шестнадцатилетие. Я тогда поначалу расстроился, что не шеститструнка, но потом, с помощью надфиля и пластмассовой зубной щётки, сделал новый порожек под шесть струн. У Толика на гитаре была похожая ситуация. Только порожек был сделан из эбонита.
Парень сидел и пытался играть что-то блатное и простенькое на трёх аккордах. Но, кажется, что он не так давно взял гитару в руки, поэтому получалось у него откровенно слабо. Чёрт меня дёрнул, когда закончилась песня, попросить у него гитару. Толик та-ак на меня посмотрел, словно я вот только что на его глазах захотел изнасиловать его младшую сестру. Похоже, что эта гитара была его настоящим сокровищем.
Если бы не Гарик, уговоривший своего приятеля, то мне так бы не удалось взять в руки этот инструмент. Но немного помявшись, Толя всё же протянул мне гитару.
Я сел на скамейку, положил гитару на ногу, попробовал звучание. Да, уж… За неимением гербовой, писать приходится на промокашках.
Гитара оказалась боевой. Ну, в смысле, в бою ею тоже, похоже, пользовались. На деке трещина видна, а гриф был сильно поцарапан и потёрт. Струны были жёсткие металлические. Я попробовал взять пару аккордов. Оказалось, что мои пальцы на левой руке ещё не имеют жёстких подушечек, но… Ручки-то помнят.
Слегка подстроив гитару, я заиграл. Почему-то меня потянуло на блатную романтику. То ли настроение было такое, то ли попытки Толика спеть про Мурку, подтолкнули к этому.
Первую песню я честно украл у Александра Новикова. Уж больно она мне в прошлой жизни по сердцу пришлась. Словно эпизод из моей реальной жизни.
Помнишь, девочка, гуляли мы в саду,
Я бессовестно нарвал букет из роз?
Дай бог памяти, в каком это году,
Я не чувствовал ладонями заноз.
Когда я заиграл и запел, все присутствующие почти сразу замолчали. Судя по всему, песня понравилась…
А потом качалась ночь на каблуках,
И кувшинки глупо путались в пруду.
Помнишь, девочка, занозы на руках?
Дай бог памяти, в каком это году…
Закончил я песню, и во дворе воцарилась тишина.
— Здорово! — пробормотал Толик. — А чья это песня?
— Парень один из Свердловска, тёзка мой, Александр Новиков.
— А ещё что-нибудь можешь спеть? — попросил один из парней.
— Саша! Тебя же Сашей зовут? — спросила одна из девиц.
— Да. — ответил я, на всякий случай сделав вид, что застеснялся.
— Спой что-нибудь романтичное! — состроив мне глазки, попросила девица.
— Про любовь! — добавила вторая.
Ну, что же… Ви хочите песен? Их есть у меня… Прости, Петкун и «Танцы минус» иже с ним! Я запел знакомые строчки…
У ночного огня, под огромной луной,
Тёмный лес укрывал нас зелёной листвой.
Я тебя целовал у ночного огня.
Я тебе подарил половинку себя…
Что могу сказать? Песня сразу зашла «на ура». Ну а дальше… По просьбе парней я снова спел нечто более мужское и приземлённое. Вовремя вспомнил про питерского врача Александра Розенбаума.
Гоп-стоп, мы подошли из-за угла.
Гоп-стоп, ты много на себя взяла.
Теперь расплачиваться поздно.
Посмотри на звёзды!
Посмотри на это небо, взглядом, бля, тверёзым!
Посмотри на это море! Видишь это всё в последний раз…
Мне кажется, что пора уже заканчивать наш концерт. Смотрю, уже какие-то левые люди подтянулись на звуки музыки. Вот дядька небритый, лет под сорок. Пара тёток с ним же. С виду, ну натуральные продавщицы из продмага. Толстые такие, мордастые.
Пацаны попросили «ещё!». Сразу пояснил, что это будет последняя песня. И, недолго думая, решил, что завершить можно чем-то более блатным. На этот раз украл шансон у Михаила Круга.
Кольщик, наколи мне купола!
Рядом — чудотворный крест с иконами,
Чтоб играли там колокола
С переливами и перезвонами.
Народ проникся блатной лирикой. Слушали молча, с интересом. А я, поймав кураж, уже пел во всю гло́тку, не стесняясь своего ломающегося юношеского голоса.
Если места хватит — нарисуй
Лодку с парусами, ветром полными.
Уплыву, волки́, — и вот вам х…!
Чтобы навсегда меня запомнили.
* * *
— Мы тебя уже запомнили. Заканчивай, концерт, певец!
Люди в форме мышиного цвета появились из-за кустов, прерывая мои песнопения. Народ как-то сразу сник. Мужик с тётками испарился, как его и не было тут. Я тут же сунул гитару в руки Толику. Но, как оказалось, было уже поздно.
— Что тут происходит? — спросил ещё один подошедший мент с погонами лейтенанта.
— Да, вот… Молодёжь. Все пьяные. Находясь в общественном месте, выражаются нецензурно…
— А чего сразу пьяные? — набычился Гарик. — Всё по трезвяку. Что? Уже и песни под гитару попеть нельзя?
— Это смотр какие песни. — пробурчал сержант. — Ты, Джамалов, когда на работу устроишься?
— Так ещё и месяца не прошло, как дембельнулся. В институт буду поступать.
— В институ-ут? — протянул милиционер. — А не боишься, что из-за плохой характеристики с места жительства тебя туда не примут.
— А что я сделал-то? — поник Гарик.
— Товарищ лейтенант! — обратился я к старшему по званию. — А какие у Вас к нам претензии? Никто не пьёт. Вечер ещё не поздний. Лето на дворе.
— Ты кто такой? — почему-то вместо лейтенанта, мне ответил вопросом на вопрос сержант.
— Я гражданин Союза Советских Социалистических Республик! — гордо выдал я ему.
— Граждани-ин? — глумливо переспросил усатый сержант. — А документики-то у тебя есть, гражданин. Что-то я твою рожу здесь раньше не видел.
— Рожа — это инфекционное кожное заболевание. А у меня есть только лицо.
— Ты что, самый умный? — разозлился милиционер.
— Образованный. — отрикошетил ему я.
Сам не знаю, с чего это я опять так завёлся. Вроде бы менты сейчас в своём праве. Ну, да. Я произнёс пару матерных слов. Но из песни, как говорится, слова не выкинешь. Только вот, как разговаривает с обычными людьми этот хам в милицейской форме, мне очень не понравилось.
— Документы есть? — ни с того, ни с сего влез в разговор лейтенант.
— Мне ещё нет шестнадцати.
— Где живёшь?
— В Москве…
— С нами поедешь! — заявил сержант.
— Зачем?
— Для установления личности. И родителей твоих вызовем. Штраф за тебя заплатят.
— За что? — сделал я удивлённое лицо.
— Выражался нецензурно.
— Вам показалось.
— Что-о?
Рожа у сержанта налилась кровью. Он попытался схватить меня за шиворот, но я уклонился… Я бы даже смог сейчас убежать. Но я не мог этого сделать. Хотя и Лёшка бы тоже слинял. Только вот ребят, с кем я сегодня познакомился, я бы подставил. А они мне пока ничего плохого ещё не сделали.
Второй милиционер с погонами рядового, ухватил меня за руку. Вырываться я на этот раз не стал. Но это только привело к тому, что подскочивший сержант больно заломал мне руку за спину.
  
— Вы чего так с парнем грубо обращаетесь? — дёрнулся в нашу сторону Гарик.
Но освободившийся от меня рядовой перехватил его и тоже схватил за руку. Гарик не стал сопротивляться, и нас с ним потащили в сторону «воронка» стоящего у въезда во двор.