Все застрелены. Крутая разборка. А доктор мертв

— Здесь, бывало, жили богатые, — заметил Эд Гроб.
— Все еще живут, — сказал Могильщик. — Только сменили цвет. Богатые цветные обычно живут в местах, брошенных богатыми белыми.
Они прошли через узкий, отделанный дубовыми панелями подъезд с грязными настенными лампами и остановились у старого разболтанного лифта.
Очень старый цветной человек с длинными курчавыми серыми волосами и пергаментной кожей, одетый в старую разномастную ливрею, поднялся им навстречу с подбитого ватой стула.
— Какой этаж, джентльмены?
— Верхний, — сказал Эд Гроб.
Старик отдернул одетую в белую хлопчатобумажную перчатку руку от рычага лифта так поспешно, словно рычаг вдруг накалился докрасна.
— Мистера Холмса нет дома, — сказал он.
— Миссис Холмс дома, — сказал Эд Гроб. — Нам назначена встреча.
Старик покачал головой, похожей на шар из хлопка:
— Она мне об этом не сказала.
— Она не говорит тебе обо всей, что она делает, дедушка, — сказал Эд Гроб.
Могильщик вытащил из внутреннего кармана мягкий кожаный бумажник и показал старику свой полицейский значок.
— Мы люди, — сказал он.
Старик упрямо покачал головой:
— Это не имеет значения для мистера Холмса. Он Человек.
— Хорошо, — пошел на уступку Эд Гроб. — Ты поднимешь нас наверх. Если миссис Холмс не примет нас, ты спустишь нас вниз. О’кей?
— Это джентльменское соглашение, — сказал старик.
Когда древний лифт тронулся наверх, Могильщик рыгнул.
— Из-за этого нас могут и выгнать, — заметил Эд Гроб. — Джентльмены не рыгают.
— Джентльмены не едят свиных ушей с тушеной капустой, — возразил Могильщик. — И не знают, что они теряют.
Старик сделал вид, что не слышал этого.
Каспер один занимал весь последний этаж. Первоначально здесь располагались две квартиры, одна напротив другой с дверьми, выходящими на маленькую площадку для лифта. Но теперь одна из дверей была заложена и заштукатурена, так что осталась лишь одна — слева, покрытая красным лаком, с маленькой латунной дощечкой на верхней панели, гласящей: Каспер Холмс.
— Может, просто следовало написать: Иисус Христос, — сказал Могильщик.
— Будь повежливее с этой леди, Диггер, — предостерег Эд Гроб, нажимая на кнопку звонка.
— А разве я не всегда такой? — сказал Могильщик.
Темнокожий молодой человек в белой куртке без единого пятнышка открыл дверь. Она отворилась так бесшумно, что Могильщик заморгал. У молодого человека были блестящие черные локоны, которые казались словно вырезанными из каменного угля, бархатистый, слегка сальный лоб, темно-коричневые глаза с белками, напоминающими мутную воду, и взглядом, полностью лишенным всякого смысла. Его плоский нос лежал между узких щек, перерезанных тонкогубым ртом ужасающей ширины. Рот был полон белых частых зубов.
— Мистер Джонс и мистер Джонсон? — осведомился он.
— Словно вам не известно, — сказал Могильщик.
— Пожалуйста, пройдите сюда, господа. Прямо, — и он ввел их из прихожей в переднюю комнату.
Сам он не пошел дальше дверей и тут же удалился.
Это была большая комната с окнами, выходящими на Централ-парк. Вдали, над вершинами деревьев сквозь мрачный туман виднелись верхушки Рокфеллер-центра и Эмпайр-стейт-билдинг. Это напомнило Эду Гробу комнату отдыха в Городском клубе.
Могильщик поднимал повыше ноги, чтобы не приминать густого ворса восточных ковров, устилавших пол, а глаза Эда Гроба осторожно осматривали комнату в поисках места, где можно было бы присесть.
Когда они вошли, на проигрывателе стояла пластинка с классическим джазом, и Луи Армстронг пел свою старую вещь под названием «Там, где цыплята сидят на насесте не так высоко».
— Я и моя старуха, бывало, танцевали под эту мелодию в «Савойе» до того, как они прикрыли это дело, — сказал Могильщик и начал плавно скользить по ковру.
Он был все еще в пальто и шляпе, но полностью забывшись, принялся выделывать все па и шаги старого джиттербага, быстрого танца. Его вспухшие, перекошенные губы посылали в душистый воздух поцелуи, а полы его пальто развевались в поднятом им самим ветерке.
 
Эд Гроб стоял возле стула в стиле Людовика XIV и почесывал ребра.
— Диггер, ты душка, — сказал он. — Для таких па, какие ты выделываешь, надо и одеться соответственно. Пиджак «зут» [4], туфли…
— Разве я этого не знаю, — сказал Могильщик, вздыхая.
Миссис Холмс вплыла в комнату из дверей, ведущих и глубину квартиры, как танцовщица в стриптизе, выходящая на сцену. Она остановилась’ в дверях с открытым от изумления ртом и руками, упертыми в бедра.
— Если вам захотелось танцевать, идите в бальный зал Терезы, — сказала она холодным звучным контральто. — Там сегодня днем танцуют.
Могильщик застыл с ногой, поднятой в воздух, а Эд Гроб рассмеялся: «Ха-ха-ха».
Оба разом повернулись и уставились на миссис Холмс.
Она представляла собой тип красоты, ставший популярным в тридцатые годы после мюзикла под названием «Темнокожие модели». Была она, скорее, невысокой и пухленькой, с задом, напоминающим грушу, и стройными ногами. У нее были короткие волнистые волосы, сердцевидный овал лица и выразительные коричневые глаза с длинными ресницами; ее рот напоминал красную гвоздику.
Одета она была в слаксы из золотой парчи, которые обтягивали ее так туго, что показывали каждую выпуклость и впадинку. Ее талия была перетянута черным кожаным поясом дюйма в четыре шириной, украшенным позолоченными фигурами. Ее груди выпирали из голубой блузки из джерси и шелка с высоким воротником, словно выбирали смертельную цель в каждом мужчине, находящемся напротив нее. Черные с позолоченным кантом турецкие туфли без задников делали ее ступни настолько маленькими, что они, казалось, неспособны были поддерживать ее. Сочетание ногтей, покрытых золотым маникюром, сверкающих колец и браслетов придавали ее рукам вид витрин ювелирной лавки.
Оба мужчины сдернули шляпы и стояли, имея вид неуклюжий, робкий и глуповатый.
— Я всего лишь слегка расслабился, — прошепелявил Могильщик. — У нас была тяжелая ночь.
Она взглянула на его перекошенные губы и спрятала медленную, намекающую улыбку.
— Вам не следует держаться так напряженно, — промурлыкала она.
Могильщик почувствовал, что его сердце забилось у самого горла, а Эд Гроб, как было видно, испытывал немалые затруднения, куда девать ноги.
Она пошла к двум диванам, стоявшим возле имитации камина у дальней стены. Ее бедра покачивались в медленном дразнящем движении прирожденной соблазнительницы. Могильщик раздумывал о том, как ей удается удерживать руки на бедрах, а Эд Гроб говорил себе, что она относится к тому типу женщин, которые разогревают мужчину до белого каления и тут же обдают его холодной водой.
Электрические бревна испускали красный жар. Она села на диван спиной к окну и поджала под себя ногу. Она знала, что при ее цвете кожи красные отблески от очага придают ей экзотический вид. Глаза ее светились.
Кивком она указала им на противоположный диван. Между ними помещался огромный круглый стол высотой до колен, сделанный из обеденного стола, у которого обрезали ножки. Стол был завален воскресными газетами. С первых страниц из-под заголовков об ограблении выглядывало лицо Каспера.
— Вы хотите поговорить со мной о моем кузене, — сказала она.
— Ну, что-то в этом роде, — сказал Эд Гроб. — Мы пытаемся найти связь между Черной Красоткой и человеком по имени Барон.
Она сильно нахмурилась.
— Это мне ни о чем не говорит. Я не знаю никого, кого бы звали Черная Красотка или Барон.
Детективы мгновение смотрели на нее. Могильщик наклонился вперед и положил свою шляпу поверх газет. Ни один из них не снял пальто.
— Черная Красотка — это ваш двоюродный брат, — прошепелявил Могильщик.
— Ах так? — удивилась она. — Я никогда не слышала, чтобы его звали этим именем. Кто вам сказал такое?
— Это написано в газетах, — сказал Эд Гроб.