Башня. Новый ковчег-5
– А что ты тут критикуешь всё? – взвилась Вера и снова неприязненно посмотрела на Сашку, в её взгляде отчетливо читалось «эх, ты, Поляков, как был трусом, так им и остался». – Не нравится, сам предложи что-то. Сидишь тут – не получится, не выйдет… Что? Не можешь сам ничего путного предложить?
Сашка пожал плечами. Он действительно не мог. Да и Вера не могла. Потому и злилась – не на себя или на него, а на всё то, что мешает, на новые порядки, которые сделали их жизнь невыносимой, на этого Верховного правителя, дядю Ники, на то, что сейчас они вынуждены сидеть в таком куцем составе, потому что Марку и близнецам вход наверх теперь заказан.
– Не можешь? Вот и молчи! Хотя бы мне думать не мешай. Значит, если спрятать у Митьки с Лёнькой, то нам нужен пропуск. Поддельный пропуск. Погоди, Поляков, – Вера уставилась на него. – Ты же сейчас у Марковой работаешь? А у нас в отделе, где я практику прохожу, говорили, что тебя чуть ли ни в её заместители готовят. Ты же можешь сделать пропуск. Да? У тебя же есть такая возможность?
Сашка задумался. Вспомнил, как раз сегодня Алина ему показывала, как оформить служебку, подписать среди прочих бумаг. Маркова вполне может не заметить, она много всего подписывает, и Алина, если Алина поможет…
– Могу, наверно, – Сашка ещё раз мысленно прокрутил сегодняшний день. – Можно вбить в служебку другую фамилию, место проживания – сто двенадцатый, как у близнецов, потом место работы – наверху, например, уборщицей, чтобы не вызвало вопросов, что она тут делает. И потом с этой служебкой к Носовой, в отдел пропусков… Нет, Вера, стоп! Не выйдет.
– Да почему не выйдет? – Вера, которая до этого с надеждой его слушала, разочарованно подскочила с кресла. – Почему не выйдет? Что, испугался, что тебя поймают? Мамочка твоя новая а-та-та сделает?
– Фотография! Нужна фотография, – Сашка пропустил Верин выпад мимо ушей.
– Фотография? Чёрт! У меня есть, но они же не подойдут, мы там с Никой вместе, а там же нужна такая, на документы, – Вера опустилась обратно в кресло, наморщила лоб.
– Вот я болван! – Сашка вдруг вспомнил. Ну, конечно же, как он забыл. – Вера, у меня же есть её фотография. И именно такая, какая нужна. На документы.
– Откуда? – удивилась Вера.
– Ну, она не моя, а Стёпина. Помнишь, перед тем как пойти в больницу, он ночевал у меня, потому что с родителями поругался. И утром попросил меня дать ему свежую рубашку, ну, ты же знаешь, Васнецов чистюля. Я и дал ему свою, новую, а старую он у меня оставил. Уже потом, когда меня Анжелика забрала к себе, она прислала в мою квартиру людей забрать вещи, а те, не глядя, всё похватали, и Стёпкину рубашку тоже. А я, когда вещи разбирал, там, в нагрудном кармане фотокарточка Ники была, он с собой носил.
– Вот видишь, Поляков! – Вера победно стукнула рукой по подлокотнику. – А ты всё нудел: не получится, не получится… Видишь, как всё удачно складывается. Значит, пропуск у нас есть.
– Вера, я всё равно не понимаю, что нам даст этот пропуск. Ну, допустим, сделаю я его, фотографию, этаж поставлю нужный. Но охрану-то мы как обойдём?
– А ты, Поляков, не рассуждай. Ты лучше пропуск сделай. А с охраной мы обязательно что-то придумаем. Я завтра в учебке с ребятами встречаюсь, там, за столовой, во время большой перемены, помнишь, где? Чёрт, ты же не сможешь, наверно, прийти, ты же у нас теперь не учишься.
– Почему не смогу? Как раз смогу. Меня уже Маркова посылала в учебку с поручением, я думаю, тут у меня получится. Значит, во время большой перемены?
– Да, на большой перемене, – глаза Веры радостно заблестели. – Приходи туда, в тот закуток у столовки. Марк будет, и братья Фоменко. И мы обязательно придумаем. Лёнька – он же очень умный, он всегда что-то дельное предлагает. Обязательно найдётся выход!
Сашка почувствовал, как он невольно заражается Вериным оптимизмом. Её умение не отступать, переть до конца, не сдаваться – всё это невольно восхищало. В конце концов, почему бы и нет? Лёнька действительно очень умён, его в школе почти гением считали. И Марк с Митькой. И они все вместе… Вместе. За последние два дня он уже, наверно, раз сто повторил себе это «вместе», но только сейчас до него дошло, что он перестал отделять себя от них, от всей их компании, в которой он вроде бы и был всегда, но лишь формально – до конца Сашку никогда не принимали, терпели из-за Ники и Марка, а потом из-за Кирилла. Но теперь всё поменялось. И несмотря на то, что здравый смысл всё ещё отвергал и Верин оптимизм, и даже надежду на гениальность старшего Фоменко, в душе Сашки проснулся азарт. А вдруг? Вдруг они всё же что-то придумают. Или им просто повезёт. Должно же… хоть когда-нибудь.
Глава 3. Анна
Павел появился внезапно, вырос за спиной, когда Анна уже заканчивала приводить себя в порядок, укладывая только что высушенные волосы. Он обнял её за плечи, зарылся лицом в жёсткие, непослушные пряди волос, безбожно руша то подобие причёски, которую Анна с таким трудом соорудила наспех.
– Паш, – она попыталась придать своему лицу недовольное выражение, но не смогла – губы сами собой расплылись в улыбке. – Вот что ты за медведь. Всё растрепал на голове, сейчас опять заново расчёсывать придётся.
– Где растрепал? Что? – Пашка поднял лицо и уставился на её отражение в зеркале, вернее, на их отражения, уставшие – ночи им обоим не хватало, чтобы прийти в себя, – но всё равно счастливые. – Ты у меня самая красивая. Самая.
Анна покачала головой. Нашёл красавицу: морщинок куча, складки возле рта, и седина тонкими серебристыми ниточками вьётся в чёрных волосах – всё это сейчас так отчётливо бросалось в глаза, что не видеть это мог только слепой. Да и была ли она когда-нибудь, эта красота? Анна не была уверена – зеркала врать не будут. Но это – врало. По крайней мере Пашке врало, потому что он, казалось, ничего этого не видел, ни складочки, давно поселившейся между бровями, ни тонких обкусанных губ, ни дурацких «гусиных лапок» у глаз, никаких изъянов, которые она с озабоченностью влюблённой девочки-подростка каждое утро выискивала в себе. Не видел, не хотел видеть, упрямо неся всю эту околесицу про её красоту.
– Красивая – повторил Павел, ещё сильнее прижимая Анну к себе и по-прежнему не отрывая взгляда от её отражения в зеркале. Потом чуть ослабил хватку и поинтересовался. – Ну и куда ты собралась ни свет, ни заря?
– Хочу пораньше. Там Гаврилов плох совсем, я говорила тебе вчера. Не нравится он мне. Паш, ну всё, пусти.
Анна с сожалением вырвалась из его рук, сделала шаг к двери. Павел остался стоять у раковины. Глянул на своё отражение в зеркале и, кажется, только сейчас увидел себя, поморщился и, открыв воду, начал умываться.
– А сам чего вскочил? – вздохнула Анна. – Поспал бы ещё немного.
– Некогда, Ань. Раз уж проснулся, пойду проверю, как там смена прошла, сводки посмотрю.
Ей действительно нужно было идти, но ноги словно приросли к полу, и она, опершись о косяк дверного проёма, стояла и смотрела, как он умывается. Волна счастья, такого неуместного в их ситуации, но от этого даже более яркого, привычно накрыла её, перехватила дыхание, опять вернула на лицо глупую улыбку. Анна ловила себя на мысли, что особенно остро она чувствует это свалившееся на неё счастье, именно когда наблюдает за обычными, рутинными вещами. Как он умывается, тёплый и сонный, в их маленькой ванной комнате, или спит, закинув на неё свою большую тяжёлую руку, или ест, ни на кого не глядя, погружённый в свои мысли, куда-то торопясь, потому что ему вечно не хватает времени. Эти простые вещи, внезапно наполнившие её жизнь, доставляли ей особое удовольствие, заставляли верить и думать, что они действительно вместе, делят быт, заботы и проблемы, как настоящие муж и жена. Она раньше никогда не жила вместе ни с одним из своих мужчин, довольствовалась редкими свиданиями, да и было-то их, этих мужчин не то, чтобы сильно много. Изредка она пыталась построить какое-то подобие личной жизни, скорее уступая очередному ухажёру, чем руководствуясь личными желаниями, но очень быстро такие отношения начинали её тяготить, и она рвала их без сожаления и особых раздумий. И только теперь ей по-настоящему хотелось, чтобы вот это всё – быт, рутина, даже мещанство, если хотите – не кончалось и длилось вечно.