Дом моей матери. Шокирующая история идеальной семьи

Лицо Руби сияло, когда она оторвалась от экрана.
– Разве не удивительно, Шари? Сам Господь послал нам эту платформу. И посмотри, как мы влияем на человеческие жизни! Мы указываем им путь!
Когда подписчики восхищались ее «искренностью» и тем, как она показывает неприкрашенную правду семейной жизни, я видела гордость в ее глазах. Это лишний раз укрепляло Руби в убежденности, что она занимается чем-то достойным и осмысленным. Но у меня к таким комментариям было другое отношение.
  
«Мои родители в разводе и постоянно ругаются. Когда я смотрю ваши видео, мне кажется, что я часть вашей семьи».
«У меня такое чувство, что я расту вместе с вами, ребята. Вы как мои братья и сестры. Я все знаю про вас».
Такие слова внушали мне тревогу. Подобная связь казалась странной: люди цеплялись за семью, которая им не принадлежала, раздувая эго Руби до эпических масштабов.
«Ух ты, спасибо, что показываете сложную сторону родительства».
«Я бы хотела иметь таких родителей, как вы, Руби. Может, тогда я подростком не попала бы в неприятности».
Фанаты, восторгаясь историей, которую Руби продавала, сами не понимали, что творили. Они внушали ей ощущение своей праведности и уверенность в том, что она, идеальная мать, не может быть неправа, тем самым подталкивая ее все больше отчуждаться от реальности.
Как-то раз в тринадцать лет я вошла в школьную столовую с подносом и двинулась через море разных групп и группок. Я направлялась к столику в углу, где обычно сидела с еще несколькими книжными червями. Но по пути меня остановил звонкий девичий голос:
– Эй, Шари, сюда!
Я оглянулась, пораженная, и увидела, что одна из девочек-чирлидеров машет мне из-за заветного стола самых популярных. Ее окружала толпа обожательниц – с идеально уложенными волосами и в дизайнерской одежде. Она никогда раньше не заговаривала со мной и уж тем более не вызывала из толпы смертных, приглашая сесть за ее стол. Но теперь все изменилось. Приобретя известность в Интернете, я стала такаааая интересная в их глазах.
Я знала, что этот внезапный интерес такой же поддельный, как их постановочные фото в соцсетях. Они интересовались не мной, Шари-человеком, а Шари-интернет-знаменитостью, потенциальным инструментом для расширения их собственной аудитории. Тем не менее было приятно, что меня заметили и позвали к себе – пусть даже по таким низменным резонам. Поэтому я села за стол популярных девочек, улыбалась для их неизбежных селфи, смеялась внутренним шуточкам, которые толком не понимала, и делала вид, что все это абсолютно нормально.
И тут вдруг Джейк, мальчик, в которого я втайне была влюблена уже несколько месяцев, подошел к нашему столу. Мое сердце так и подпрыгнуло, когда он улыбнулся своей фирменной улыбкой.
– Как делишки, инфлюенсер? – спросил он с интересом. Глаза Джейка блестели.
– О, отлично, – ответила я, улыбаясь хотя дежурно, но не без искреннего восторга.
– Круто. Слушай, а ты есть в «Снэпчате»?
– Не-а, – я пожала плечами, пытаясь звучать беззаботно.
Брови Джейка взлетели вверх от удивления.
– То есть ты знаменитость на YouTube, но у тебя нет «Снэпчата»?
– Ну да, понимаю, это странно, – сказала я смущенно. – Но мне мама не разрешает.
– Паршиво. С моей тоже нелегко. Может, встретимся как-нибудь, поболтаем про наших мамаш?
– Ой, ну нет! – выпалила я, даже не поняв, что говорю, и торопливо поправилась: – Я имею в виду – да, можем встретиться и поболтать.
Прежде чем отойти, он еще раз широко улыбнулся.
Я смотрела ему вслед со смесью облегчения и изумления. Другие девочки за столом были ошарашены не меньше моего. Не имело значения, что интерес Джейка привлекла в первую очередь моя слава на YouTube: я могла думать только про то, как он на меня смотрел, – с искренней заинтересованностью и теплотой. Он был первым мальчиком, кто выказал мне внимание.
Конечно, оставалась маленькая проблемка, крошечное препятствие на пути моих грандиозных романтических планов. Мне не разрешалось встречаться с мальчиками до шестнадцати лет. Кроме того, Джейк не проявлял особой активности в нашей церкви, а я знала, что для моих родителей это серьезный красный флаг. К тому же его мама с папой развелись, а у папы были татуировки. Еще и еще красные флаги.
Но когда я вспоминала улыбку Джейка, все это не имело значения. Впервые в жизни я была готова взбунтоваться.
После школы, с колотящимся сердцем, я обменялась с Джейком телефонными номерами; когда я вбивала свой номер в его мобильный, у меня отчаянно тряслись руки. Это было одновременно и опасно, и восхитительно. С этого момента мы постоянно переписывались. Я все время проверяла свой телефон, пока никто не смотрит, – от каждого сообщения у меня по спине пробегала дрожь, которой я еще ни разу не ощущала.
Я потихоньку скачала «Снэпчат», хотя мама и пришла бы в ярость, узнай она об этом. С каждым забавным фото или видео от Джейка, с каждой смешной маской и дурацким мемом я чувствовала себя так, будто заглядываю в мир, который всегда был для меня недоступен. Мир, где я была обычной девочкой-подростком и могла не волноваться насчет перепадов настроения Руби и семейного бизнеса – видеоблога.
По умолчанию мне до восемнадцати лет следовало спрашивать у Руби разрешение на все, что я собиралась публиковать в соцсетях. Процесс одобрения был строгим. Я должна была отправлять ей фото и подпись, спрашивая: «Можно мне это запостить?» Для сториз – фото или видео, доступных лишь 24 часа, – делалось исключение; обычно она разрешала мне публиковать их без предварительного согласования. Становясь старше, я начинала лучше понимать, что она сочтет допустимым, но все равно мне надо было получить ее согласие.
Обычно Руби запрещала селфи, в которых другие могли усмотреть намек на сексуальность. Оглядываясь назад, я понимаю ее. Думаю, любая хорошая мать поступала бы так же. Я не собиралась постить что-то действительно неприличное – например, мне и в голову не пришло бы опубликовать фото в белье. Но, помню, как-то я хотела поделиться фотографией, где делаю прыжок-шпагат, и добавить шуточный комментарий о моей плохой растяжке, а Руби мне запретила. Уж не знаю, чем она руководствовалась в первую очередь: стремлением защитить меня или сохранить свой безупречный интернет-имидж. Наверное, и тем и другим. Грань между родительской заботой и бренд-менеджментом в нашем доме всегда была размытой.
По школе очень быстро пошли слухи насчет интереса Джейка ко мне. В результате те же популярные девочки, что позвали меня за свой стол, отвернулись от меня с головокружительной скоростью. Только что я была для них ступенькой к интернет-славе – и вдруг стала угрозой их старательно оберегаемой иерархии. В коридорах шептались: «Почему Джейк с ней?» Забавно, как быстро их поддельная дружба испарилась, стоило нам стать соперницами.
Ситуация обострилась, когда одна из самых злобных девчонок отправила мне фото, где Джейк целовался с другой, как будто тот старый снимок мог как-то меня задеть. Я только посмеялась тому, насколько отчаянным выглядел этот шаг. Они правда думали, что мне не наплевать на какую-то старую фотку?
Эти девочки, которые всего неделю назад казались мне такими недоступными и влиятельными, теперь выглядели маленькими и незрелыми.
И вот в один солнечный день я сидела с Джейком на газоне под раскидистым дубом; травка щекотала мои голые ноги, наши колени почти касались друг друга, мы болтали и смеялись.
  
– Поверить не могу: мы, наконец-то, встретились, – сказал Джейк, прищурившись в улыбке. У меня на щеках выступил румянец. Я удивлялась, как легко шел у нас разговор. В отличие от напряженных поверхностных бесед, которые я вела со всеми остальными, с Джейком мы болтали свободно и естественно. Как будто были знакомы много лет.