Короли рая

– Да, я выслушаю, – голос вождя был тихим, но уверенным, как и его осанка, и Рока наконец задышал и кивнул, надеясь, что это выглядит серьезно и набожно.
– Да будет так. Твое послание гласит: «Никакой огонь, как бы ни был велик, не может спалить страну пепла».
Разумеется, он полностью выдумал это, надеясь, что фраза прозвучит достаточно туманно и пророчески, чтоб ненадолго задержаться в памяти. Он добавил:
– И они предлагают тебе этот меч.
Вождь какое-то время стоял неподвижно – так долго, что даже размеренному сознанию Роки эти мгновения показались вечностью, – но наконец он ощутил, как большие ладони благоговейно принимают его клинок.
– Я смиренно принимаю этот дар. Какого Бога мне благодарить? – Казалось, у здоровяка аж дыхание перехватило, и мысли Роки понеслись вскачь. Спрашивая, кого из богов, вождь открыто дразнил жрицу, что было полезно увидеть, но слишком рано и опасно. Рока ожесточил свой тон, словно в порицание:
– Со временем ты узнаешь, Сын Имлера.
Странно было говорить такое, особенно мужчине, признаваемому богами, но, вероятно, это успокоит жрицу – искусное напоминание о порядке вещей и опасности любого мужчины, обладающего слишком большой властью. Хотелось надеяться, оно будет воспринято как признание пророчицы, умаление фигуры вождя – всех вождей – без умаления значимости подарка. Хотелось надеяться, оно покажет, что «Рунный Шаман Букаяг» не представляет особой угрозы для Ордена Гальдры – и Рока молился, чтобы жрица передала это послание.
Айдэн поднял клинок и с благоговением таращился, казалось, безразличный к оскорблению. Попятившись и накинув капюшон, Рока зашагал через весь зал, надеясь подобрать Эгиля по дороге. Вождь окликнул его:
– Незнакомец, ты кто? Ты шаман?
Ответ быстро сорвался с губ Роки, хотя до этого момента он не был уверен:
– Я Букаяг, первенец-близнец и единственный живой сын Бэйлы, дочери Вишан. И я не просто Рунный Шаман, могучий вождь, я последний.
Он не оглянулся и не остановился, только замедлил шаг, повернув лицо в сторону, чтобы сказать это. Двое мужиков рядом с Эгилем отпустили его, засмотревшись, – и, даже пьяный, бард понял идею, быстро двинувшись следом за Рокой.
Он толкнул большие двустворчатые двери, которые защищали от непогоды и вели к длинной дороге в следующую слободу, и, захлопнувшись, они погасили оранжевый свет, и тепло, и болтовню за его спиной. Когда Эгиль нагнал его, Рока схватил предплечье барда, посмотрел ему в глаза и прошипел:
– Нам следует уйти сегодня ночью, эти люди еще не закончили с тобой.
К его великому удивлению, голос Эгиля звучал не только неблагодарно, но и сердито:
– Этого не было в плане. – Он произносил слова невнятно. – Ты должен был молчать, и ты не должен был раздавать никаких рун бесплатно! А уж тем паче гребаную полудюжину, которую я видел на мече! На мече, добавлю, который оплатил я!
Рока моргнул и остановился, осознав, что Эгиль пьянее, чем казался. Наши взаимоотношения должны измениться, понял он почти с грустью.
Он рванулся вперед и схватил Эгиля за горло, легко сбив того с ног и повалив на землю.
– Слушай внимательно. – Он чувствовал, как бард пытается поднять руки, поэтому дернул их обратно вниз; он чувствовал, как тот пытается заговорить, поэтому крепче сжал ему горло. Рока говорил медленно, ровно: – Ты полезен мне трезвым. Твои знания об этом мире служат моей цели. Но пьяный ты – слабое звено. – Тут он умолк, а Эгиль поерзал и ничего не сказал. – Ты ведь понимаешь, что я могу тебя убить, если захочу. Сомневаешься, что я сделаю это? Забыл, как ты нашел меня, Эгиль?
Даже в этих остекленевших глазах с красными прожилками зародилось грубое понимание, но скальд ничего не сказал. Не то чтобы он мог.
– Мы останемся на ночь, пока ты не проспишься. А теперь вставай. – Рока ослабил хватку и отстранился, готовый убить.
Эгиль с безучастным лицом неуклюже поднялся, вставая на колени и оттопырив зад.
Дерзкий, значит, – но, может, просто из-за выпивки. Рока повернулся спиной и стал ждать, решив, что не навредит мужику слишком сильно по причине его состояния.
 
Но атаки не последовало. Когда он оглянулся, Эгиль не двигался.
– Я остановлюсь у… то бишь, в доме жрицы этой ночью. Ты, мой мальчик, можешь идти, куда тебе нахрен заблагорассудится.
Он развернулся и заковылял прочь, и Рока отпустил его, хорошо понимая суть ночных визитов. Он полагал, в них есть смысл. Жрицы – во всяком случае, так говорила ему Бэйла – могли взять себе пару, только отказавшись от богов. Но тайный перепихон с каким-нибудь странником был, вероятно, удобен – лучшее из обоих миров. Рока лениво задумался, что они делают в случае беременности, но сейчас это не казалось важным, а Бэйла раз или два готовила зелья для таких случаев.
– Тогда увидимся утром, – крикнул Рока ему в спину, но едва тот углубился в темноту, последовал за ним. Эгиль справил нужду у стены зала, покачивая бедрами и что-то бормоча, затем направился к огромному дому на дальней стороне городишка. Он огляделся – конечно, впустую, – затем выудил ключ из кармана и открыл входную дверь. Рока наблюдал и ждал.
Вскоре явилась и жрица. Она выглядела трезвой, уверенной в себе, потом – возмущенной, что дверь незаперта, но не испуганной. Рока отметил и это. Он подкрался ближе, огибая дом по кругу в поисках окна, расположенного близ кровати. Они беседовали о чем-то, но Рока не разбирал слов, и это продолжалось какое-то время, а затем послышались стоны.
Он подумал о доме своей матери и вообразил, что это его родители занимаются любовью. Затем он поработал над пыточным застенком в своей Роще, зная, что теперь тот может пригодиться еще до того, как ему в руки попадется Кунла.
Конечно, Эгиля он будет пытать по-другому, ибо на самом деле не хотел причинять ему вред. Но если придется, он сделает это, и казалось важным в точности знать как. Он прикинул подходящие места для начала – чувствительные участки кожи и плоти, которые сейчас ласкают любовнички за стеной. Но ему нужно, чтоб скальд оставался пригодным для путешествий и игры на своей лире, чтобы окружающие не сочли его полным калекой. Его способность доставлять удовольствие жрицам тоже могла оказаться полезной, так что Рока будет иметь это в виду.
Он соорудил простую скамью с металлическими кольцами для веревок, очень похожую на колодки, в которых его когда-то заперли мальчишкой, и обходил ее, размышляя.
С чего начать? Он может развлекаться голым со жрицами, так что ему нельзя выглядеть как после пыток, иначе будут вопросы и неловкость. Сработают зубы, решил он, или скальп. Певцу не понадобятся все жевалки сзади, а его густая шевелюра скроет раны. Казалось обидным портить столь идеальные зубы, но все-таки очень логичным. Хорошо, подумал он, решив этот вопрос, завтра и посмотрим.
И он искренне надеялся, что ему не придется – что страх поможет Эгилю образумиться и подчиниться. Но милосердие – бесполезная слабость, а у Роки много дел. Убивать скальда было бы расточительством; дать ему уйти – слишком крупным риском.
Рока ощутил, как на губах его тела появляется улыбка. Учитывая его неопытность и затруднения, это казалось весьма элегантным решением. Он услыхал, как стоны жрицы переросли в приглушенные вскрики, и был доволен тем, что Эгиль, по-видимому, трахается умело, даже пьяный. Рока вернулся помочь мертвым парням, работавшим над кузней в его Роще, а свое тело укутал плащом и уютно втиснул в маленький треугольный угол здания, прикрывающий от ветра. А пока оно отдыхало, он работал, убедившись, что его глаза и уши следят за появлением Эгиля на случай, если тот попытается удрать. Однако ночь была тихой, если не считать расходящихся по домам горожан и воя ветра над укрытием Роки или ночных птиц, которые кричали наверху и стаями летели на Север.
«Почему вы летаете клином? – полюбопытствовал Рока, уверенный, что ответ есть, поскольку знал, что все вопросы имеют ответы. – Почему вы галдите и клекочете, зная, что в темноте охотники? И вы летите к морю или дальше?»