Короли рая
Он хотел бы, чтобы его мать и правда стала рыбой, ибо в этом случае, возможно, удалось бы и ему. Он вздохнул и возненавидел себя за эту мысль. Такие вещи для детей, а я почти мужчина.
Ему захотелось убежать, погрузиться в волны и утонуть. Он встал во мраке, тихо посмотрел на остальных, проверяя, не шевельнется ли кто, затем выскользнул в ночь.
4Заявляю официально: я стар.
Амит из Нарана вцепился в бамбуковый леер торгового катамарана, бормоча себе под нос на родном языке. Он провел весь день на воде, и его не мутило – но теперь, когда настала ночь и он лишился даже облаков, что успокаивали его нутро и глаза, ощутил, как эта стойкость рушится.
– Как далеко? – перекрикнул он шум волн, как надеялся, на сносном тонгском, не рискуя повернуть голову назад, чтобы взглянуть на медноносого капитана.
Тот не ответил. Он, черт возьми, никогда не отвечает, но неважно, и будь он проклят почем зря.
Амит устал от путешествий и путешественников. Ему хотелось теплую, мягкую постель под крышей дома. Хотелось услышать, увидеть или ощутить женщину, или понаблюдать за играющим ребенком. Хотелось спокойно сидеть и пить вино за растянувшимся на всю ночь ужином из трех блюд. Я усталый, больной старик, и я за тысячу миль от дома.
– Я сказал, прыгни за борт.
Слух Амита был уже не тот, что раньше, но эту фразу он услышал достаточно ясно, вопреки ветру. Мужчины перешли на отвратный моряцкий говор, и одному Богу вестимо, зачем или когда Амит овладел этим языком. Я помню его, но не помню зачем; как странно ведет себя ум.
Сделав глубокий, ровный вдох, он повернулся к членам команды и увидел, что некоторые сгрудились на носу, всячески избегая его взгляда.
– Чудненько. – Амит наполовину отрыгнул это слово и сглотнул что-то еще, окромя слюны. Даже он понимал: они еще не прибыли в главную гавань Шри-Кона, куда эти люди согласились доставить его за щедрую плату. Он представился им слугой и посланником Империи Наран и сказал, что его направили говорить с королем Шри-Кона – и то и другое было в целом правдой.
Несмотря на елейный, южанский вид, капитан показался достойным доверия – хотя бы в той же мере, что и любой моряк, – и в любом случае только такого мог позволить себе Амит со своими беспечными расходами. Но теперь надвигалась непогода, стемнело, и мужик, по-видимому, решил, что лучше просто убить своего пассажира и забрать его королевский «подарок», чем рисковать высадкой.
Амит обдумал несколько вариантов лжи или угроз, чтобы спасти себя. Проще всего было бы сказать: мол, я сообщил ваши имена доверенному человеку на Большой земле, и если я не прибуду, вас объявят пиратами. Хорошая идея. Жаль, что я не подумал о ней раньше и что это неправда.
Впрочем, эти мореходы отчасти поклонялись богам Пью – а значит, отказались от своих имен в надежде проскользнуть по волнам незамеченными Роа, богом моря. Такие люди даже воздерживались давать имя собственным кораблям – суеверие, по мнению большинства других моряков, ужасающе глупое. Амит же просто считал его подозрительно удобным для пиратства.
Капитан поднял руку к своим людям, будто успокаивая их. Изобразив улыбку, он склонил голову в сторону Амита в знак «уважения». Казалось, его гнусавый голос отдается эхом в фальшивом носу.
– Нам обязательно плыть до самой гавани, Аба? Плоского пляжа достаточно, да?
Тонги всегда называли своих старших «Аба», но, исходя от дубленого морского пса вроде этого капитана, обращение лишь напомнило Амиту, какой он старый хрыч.
– Король-Чародей ждет меня вечером, – сказал он и понадеялся, это сошло за их язык, – если позже, то боюсь… начнут искать, понимаешь? Король шибко расстроится.
Пират почтительно кивнул, вроде бы понимая, но его елейная улыбка не коснулась глаз. Он сложил вместе ладони и отвесил поклон от плеч, как монах.
– Почти на месте, Аба.
Амит невесело улыбнулся в ответ и устроился на своем жестком деревянном сиденье, переложив обернутый кожей подарок рядом с собой. Его «сопровождающие» не знали, что это за подарок, но наверняка догадывались, что всё, предназначенное для короля, имеет ценность. И это впрямь было ценностью – по крайней мере, для ученых и государственных деятелей: в кожаной сумке лежала веленевая карта известного мира по наранским расчетам, которую бережно хранила и над которой препиралась элита академии. На карте были изображены все известные расы и короли людей от Северной пустыни до Южного побережья, и даже будучи всего лишь копией, она, вероятно, являлась лучшей в своем роде за всю эпоху. Император предложил ее как подарок, да, но также и как послание. Любому королю, ее держащему, она гласила: «Это мир людей, и границы Нарана охватывают его треть».
– Мне насрать на островного короля.
Последовал диспут на моряцком жаргоне. Похоже, капитан хотел взять Амита в рабство, рассудив, что старый переводчик может оказаться ценным для подходящего торговца, но команда предпочла бы тупо сбросить его в море и плыть домой.
Ни тот ни другой расклад не прельщал Амита. Он подумывал сообщить, кем был на самом деле, но эти молодчики ему вряд ли поверят. А если даже вдруг и поверят, то либо испугаются так, что утопят его вместе с подарком просто чтоб скрыть свою вину, либо окажутся достаточно глупы, чтобы его похитить. Очередная проигрышная стратегия.
Тут он бы с радостью предложил им больше денег – имейся у него хоть сколько-то, но долгое путешествие в одиночку из Нарана вытянуло все до последней монеты. Я старый, упрямый болван, и какого черта ввязываюсь во все это?
Он не мог сдержать улыбку, когда трепет опасности пощекотал его по искривленной спине. Он отлично знал причину. Та же самая, по которой он мальчиком пинал ульи пчел и затевал драки с теми, кто крупней его. Потому что другие думают, будто я не могу или не должен.
И у него по-прежнему был в запасе трюк. Он с трудом опустился больными коленями на угловатую жесткую палубу, изо всех сил усмиряя свое нутро, когда волны раскачивали плавсредство. Сунув руку в один из многочисленных внутренних карманов халата, он достал тонгский амулет перевоплощения – по сути, петлю из бечевки с деревянными крючками и кольцами, вырезанными ножом. Опустив голову, он держал амулет, распевая бессмыслицу на дюжине языков, добавляя имена богов Пью и Тонга и подобный суеверный вздор, театрально жестикулируя и включая команду и корабль в слова божественной заповеди.
С закрытыми глазами он не мог видеть моряков, но ощущал их молчание. Он вообразил, как они таращатся, разинувшие рты и потрясенные, страшась убить святого мужа намного сильнее, чем пристать к берегу в бурном море. Он поцеловал амулет и сделал жест, возможно из местного наранского обряда плодородия, но не суть важно, затем поднял взгляд и воздержался от улыбки, стремясь узреть духовный испуг, который внушил – и уже не в первый раз – непросвещенным людям.
Его сердце взыграло, когда он увидел почти детский стыд в глазах и позах моряков, опустивших лица долу, словно матери поймали их на краже. Вот и правильно, клятые дурни, вы переродитесь в навозных жуков или вроде того, если убьете «жреца».
Затем лодку сильно качнуло, и, хотя Амит удержался, его тут же стошнило.
Ему хватило выдержки лишь на то, чтоб отвратить уста от своих одежд, а затем смотреть, как содержимое желудка раскрашивает полсиденья. Он поднялся и застонал, вытирая рот запястьем, затем оглянулся на команду, чувствуя лишь легкую вину за то, что сблевал в их лодчонке.
Что ж, вы замышляли убить меня, подумал он, затем увидел, что они продолжают пялиться на него. И взгляд у вас какой-то нехороший…
Он проследил за их глазами – и обнаружил кусок древесины, предназначенный для ремонта корабля, в пугающей близости от своей головы. Брус опустился, и Амит успел только выдавить: «Ох». Он увидел, как дернулся медный нос капитана, а следом весь мир погрузился во тьму.