Законы границы (СИ)
Хавьер Серкас
Законы границы
Раулю Серкасу и Мерсе Мас.
Моим друзьям — за сорок с лишним лет дружбы.
Мы так привыкли притворяться перед другими, что под конец начинаем притворяться перед собой.
Часть первая
По ту сторону
1Ну что, начнем?
— Да. Но сначала позвольте задать вам еще вопрос. Последний.
— Пожалуйста.
— Почему вы согласились взяться за эту книгу?
— Разве я вам не сказал? Из-за денег. Я пишу и этим зарабатываю себе на жизнь.
— Да, знаю, но вы согласились только по этой причине?
— Не часто представляется возможность писать о таком персонаже, как Сарко. [1]
— Сарко интересовал вас до того, как вам предложили написать книгу о нем?
— Разумеется, как и всех.
— Но история, которую я собираюсь рассказать вам, не совсем о Сарко, а о моих отношениях с ним, а также с…
— Мы об этом уже говорили. Можем начинать?
— Давайте.
— Когда вы познакомились с Сарко?
— В начале лета 1978 года. Это было странное время. Или мне оно помнится таким. Франко умер три года назад, но страна еще жила по его законам, и все вокруг по-прежнему было пропитано смрадом франкизма. На тот момент мне было шестнадцать лет, как и Сарко. Мы жили очень близко и в то же время очень далеко друг от друга.
— Что вы имеете в виду?
— Вы хорошо знаете наш город?
— Поверхностно.
— Город тех времен не похож на нынешний. По большому счету в тогдашней Жироне мало что изменилось со времен окончания войны. Это был сумрачный, провинциальный, клерикальный городишко, окруженный полями и окутанный туманом. Я не говорю, что нынешняя Жирона лучше, чем прежняя, — в определенном смысле она даже хуже. В общем, теперь она другая. Например, раньше город был окружен кольцом кварталов, где жили «чарнегос». Сейчас это слово вышло из употребления, но тогда так называли приезжих, перебравшихся в Каталонию из других регионов Испании. Это были нищие люди, не имевшие ничего за душой и приезжавшие сюда в надежде найти хоть какую-то возможность заработать себе на жизнь. Хотя, конечно, все это вам известно. Однако вы, возможно, не знаете, что город в конце семидесятых годов был опоясан кварталами «чарнегос»: Сал, Пон-Мажор, Жерман — Сабат, Виларроха. Там обитали низы общества.
— И Сарко жил там?
— Нет, в районе бараков, располагавшихся на северо-восточной окраине города. Сам я жил в двухстах метрах оттуда, с единственной разницей, что Сарко обитал по ту сторону границы, проходившей, подобно водоразделу, за парком Ла-Девеса и рекой Тер, а я — по эту сторону. Мой дом находился на улице Катерина-Альберт, на месте нынешнего района Ла-Девеса. Тогда это была самая окраина, где не было ничего или почти ничего, кроме огромных пустырей и садов. Десятью годами ранее, в шестидесятые, там построили несколько изолированных блоков домов, и в одном из них мои родители сняли квартиру. Это тоже был квартал «чарнегос», однако проживавшие в этом месте люди были не столь бедны, как основная часть приезжих. Большинство жильцов являлись служащими, и моя семья принадлежала к такому же слою. Отец занимал скромную должность в городском совете. Эти люди тоже были приезжими, но они не считали себя «чарнегос» и не желали ничего знать о настоящих «чарнегос», во всяком случае, о бедноте из Сал, Пон-Мажор, Жерман-Сабат и Виларроха. Ни тем более об обитателях окраинных трущоб. Уверен, большинство людей с Катерина-Альберт никогда даже не переступали границу этих бедняцких территорий, не говоря уже о жителях самого города. Некоторые, возможно, даже не подозревали о существовании подобных трущоб или просто делали вид, будто им это не известно. Но лично я знал. Правда, не имел понятия, что они собой представляли, и никогда там не бывал. Мне было известно, что они существуют, я слышал рассказы о них — как своего рода легенду, которую никто не мог ни подтвердить, ни опровергнуть. Для нас, парней из нашего квартала, само слово «барак» обладало неким романтическим ореолом, волнующей притягательностью. От него веяло духом приключенческого романа. Вот почему я сказал, что в те времена жил очень близко и очень далеко от Сарко: между моим и его миром тогда проходила граница.
— И как вы перешли через нее? Каким образом молодой человек из среднего класса мог подружиться с таким типом, как Сарко?
— В шестнадцать лет все границы преодолимы — во всяком случае, в те времена это было так. Кроме того, свою роль сыграло стечение обстоятельств. Но, прежде чем перейти к данной истории, я должен сначала рассказать вам другую.
— Слушаю вас.
— Я никогда никого не посвящал в эти подробности… ну, то есть никого, за исключением своего психоаналитика. Но если я вам все это не расскажу, вы не поймете, как и почему я познакомился с Сарко.
— Не беспокойтесь: я не стану включать в свою книгу то, что вы не хотите, и если вам не понравится мое изложение вашей истории, я уберу ее. Мы с вами обо всем договорились, и я вам гарантирую, что все наши условия будут соблюдены.
— Хорошо. Знаете, часто говорят, что детство жестоко, но мне кажется, что юность намного более жестока, чем детство. В моем случае происходило именно так. У меня была компания друзей с улицы Катерина-Альберт: самым близким был Матиас Хираль, но, кроме него, были Каналес, Руис, Инчаусти, братья Бош, Эрреро. Мы были примерно одного возраста и знали друг друга с восьми-девяти лет. Проводили время вместе на улице и ходили в Лас-Маристас, ближайшую к нам школу. Конечно, все мы были «чарнегос», за исключением братьев Бош. Те родились в Сабаделе и между собой разговаривали по-каталански. У меня не было братьев, только сестра, и не будет преувеличением сказать, что друзья занимали в детстве это вакантное место, играя роль моих братьев.
Однако все изменилось за год до того, как я познакомился с Сарко. Это произошло, когда в начале учебного года к нам в школу пришел новый ученик. Его звали Нарсисо Батиста, и он остался на второй год на втором курсе. Его отец являлся председателем городского совета и начальником моего отца. Я с ним уже был знаком, потому что нам доводилось раньше несколько раз пересекаться. По этой причине и потому, что мы оказались за одной партой из-за наших фамилий (в списке учеников класса фамилия Каньяс значилась сразу после Батиста), я стал его первым другом в школе. Благодаря мне он подружился с Матиасом, а через меня и Матиаса — со всей нашей компанией. Вскоре Нарсисо стал среди нас лидером, которого у нас прежде никогда не было. Вероятно, наша компания нуждалась в вожаке, поскольку одно из всепоглощающих чувств юности — страх, и для борьбы с ним необходим лидер. Батиста был на пару лет старше нас, физически очень крепкий и умел заставить себя слушаться. К тому же он обладал всем тем, о чем только могли мечтать мы, «чарнегос»: в первую очередь он был из солидной, богатой каталонской семьи, хотя сами они считали себя испанцами и презирали все каталонское, национально-самобытное, особенно если оно происходило из Барселоны. У них была большая квартира в новом районе города, карта теннисного клуба, дом для летнего отдыха в С’Агаро и для зимнего — в Ла-Молина, а у самого Батисты имелся мотоцикл, дававший ему завидную свободу передвижения, и собственная нора на улице Ла-Рутлья — старый, обветшавший гараж, где можно было проводить вечера, беспрепятственно наслаждаясь рок-н-роллом, пивом и сигаретами.
Сначала все было нормально, но позднее, за несколько месяцев Батиста изменил свое отношение ко мне: его симпатия превратилась в неприязнь, неприязнь — в ненависть, а ненависть — в агрессию. Почему это произошло? Не знаю. Часто, когда я размышлял об этом, мне казалось, что он просто выбрал меня в качестве козла отпущения, чтобы, издеваясь надо мной, избавить остальных в нашей компании от страхов и сомнений юности. Однако, повторяю, я не знаю этого наверняка; единственный бесспорный факт — за короткое время я превратился из друга Батисты в его жертву.