Король зомби (сборник)

У меня почти закончился шампунь, да и маски были нужны! Марьяна не могла бросить меня сейчас!
– Вроде того, – она оглянулась и понизила голос. – Нам в офисе вчера выдали пробники. Новая коллекция, выходит только через месяц. Там такие ароматы, с ума сойдешь!
– Да? – Я поняла, что тоже шепчу.
– Не могу их в магазин принести, нельзя. – Она снова оглянулась, рядом никого не было. – Идем ко мне, сделаю тебе маску.
– Ну…
– Давай, такой еще пока ни у кого нет!
Я сама не заметила, как застегиваю пальто и иду за ней.
Марьяна вывела меня через боковую дверь. Я думала, она вызовет такси, но мы свернули во дворы и, петляя между луж и одинаковых пятиэтажек, подошли к старому дому. Высокие потолки, непривычно толстые стены. Гремя связкой ключей, Марьяна сказала:
– Обычно я такого не предлагаю, но твои волосы, они исключительные!
– Спасибо. – Я могла бы слушать ее долго.
Я думала, будет странно, но она вела себя, как в салоне. Еще одна бьюти-процедура, только в этот раз не пришлось искать свободные деньги. Марьяна усадила меня на диван и принесла чай. Настроение портила сама комната, там было душно и влажно, горшки с растениями теснились на подоконниках, полках, даже стояли на полу.
– Это мое хобби, – бросила Марьяна. – Можно вырастить многое, если знаешь, как.
Я отпила чай и кивнула. Не пришлось спрашивать про маску, Марьяна сама сказала:
– Сейчас я все подготовлю! Допивай чай, расслабляйся.
Она исчезла за одной из дверей. Я откинулась на спинку дивана – растения странно пахли, у чая был травянистый привкус. Ну если эта маска того стоит…
Тикали часы на стене, почти опустела чашка, Марьяна не собиралась возвращаться, чтобы ухаживать за моими волосами. Я уже трижды зевнула, по лбу тек пот, размывая тональник. И кто устраивает в квартире такие тропики?! Отставив чашку, я поднялась – и схватилась за стену. От духоты кружилась голова. Ручку окна намертво заклинило, нужно было пойти к Марьяне и все высказать, но – напомнила я себе – не слишком жестко. Кто еще будет делать мне такие скидки на косметику?
Снова зевнув, я подошла к дверям. Левая или правая? Правая, кажется… Ладонь сама поворачивала ручку. За дверью еще и висела занавеска, я дернула, чуть не сорвав ткань с крючков.
И встретилась взглядом с ней.
Это был парикмахерский манекен или вроде того. Голова, стоящая на стеклянном столике. Черные волосы почти доставали до пола, из горла тянулись трубки к какой-то машине в углу. Вдоль стен стояли еще несколько голов: блондинка, русая, рыжая – но не такая яркая, как я… А эта брюнетка, я где-то видела похожее лицо.
А потом голова моргнула.
Держась за висящую на половине крючков занавеску, я смотрела на манекен. В трубках пузырилась какая-то жижа, пот уже ручьем тек по моему лицу. А она открывала и закрывала рот, совсем беззвучно.
Та девушка с листовки – вспомнила я. Брюнетка, у которой был жених.
Она безмолвно закричала, и перед глазами все закружилось. Последние крючки сдались, и занавеска укрыла меня мягким полотном.
Теперь она моет мне голову специальным шампунем.
Маски, кондиционеры, массаж корней – у меня никогда не было такого профессионального ухода. Волосы после каждой стрижки отрастают невероятно быстро.
Каждый день она расчесывает меня и других, заливает какие-то жидкости в ту штуку, от которой тянутся трубки. Я знаю, внизу нет ничего, кроме них и стекла, и все равно, временами приходит тупая, тяжелая боль. Будто у меня все еще есть руки и ноги, только они где-то далеко.
Марьяна постоянно разговаривает с нами: пересказывает новости и сплетни, жалуется на начальство, болтает про погоду. Она оставляет радио включенным, когда уходит на работу. Ставит музыку, пока стрижет нас – а потом садится за столик в углу и, напевая, собирает волосы в парики или делает накладные пряди.
Напротив моего места – окно, закрашенное черным. В этом жалком подобии зеркала, совсем не как в моем любимом магазине, отражается лицо. Это похоже на фотографию, может, такая же висит на стене, где никто не обращает на нее внимания. А может, мое лицо с подписью «Пропала» есть на листовках, которые быстро отправляются в мусорку.
 
Но даже когда по щекам текут слезы, когда руки и ноги сводит фантомной болью, а по радио говорят о вещах, которых мне больше никогда не испытать – я не могу не признать.
Мои волосы – они никогда не были настолько красивыми.
  
Екатерина Лаптёнок
 
Просто Лиза
 
Бздынь!
Я отскочила. Осколками был усеян весь пол. Вместо матового стекла в кухонной двери зияла дыра. Только снизу, как оскаленный клык, торчал треугольный кусок с трещиной посередине.
– Стоп! – крикнула мама и встала между мной и отцом. Прямо на стекло. – Я иду за пылесосом, а вы не приближайтесь друг к другу! Поняли?
– Совсем с ума сошла, – процедил отец, глядя мне в глаза.
– Отстань! – крикнула я. – Все равно поеду, слышишь?! Все равно!
– Нет, дорогая! – Он снова начал заводиться. – Теперь ты не просто никуда не поедешь сейчас, на ночь глядя. Ты до понедельника из квартиры не выйдешь! И за вот это, – он хлопнул дверью почти с той же силой, что и я минуту назад, – я вычту из твоих карманных.
– Да пожалуйста!
Я развернулась и быстро пошла по коридору. Отец дернулся в сторону, перекрывая мне путь к выходу из квартиры. Выбежать все равно не дадут. Лизина комната. Я рванула на себя ручку, хлопнула дверью, щелкнула замком. И только тогда разрыдалась.
– Хорошо, что в моей двери нет стекла, – проговорила Лиза.
Она сидела перед зеркалом, наносила на лицо крем и, кажется, не собиралась отрываться от этого занятия.
Я плюхнулась в кресло, вцепилась зубами в декоративную зеленую подушку и завыла.
– Лучше эту, – Лиза бросила в меня другой подушкой, – та, с вышивкой – моя любимая.
Я послушно перестала грызть вышивку и даже попыталась оттереть темные пятна туши, замешанной на слезах. Не получилось.
– Как? Ну как он не понимает, насколько это для меня важно? Может, это вопрос жизни и смерти? – всхлипывала я.
Лиза подошла, села на подлокотник кресла и погладила меня по голове, как маленькую. Я дернулась. Она убрала руку.
– Знаешь, в четырнадцать каждому кажется, что его не понимает весь мир, не говоря о родителях.
– Хоть ты не начинай, а. Меня достало это: «У нее просто переходный возраст», – я скопировала мамину интонацию, а в конце сделала вид, как будто меня тошнит.
Лиза пожала плечами и провела указательным и большим пальцем вдоль губ – застегнула рот на невидимую «молнию».
– Хочешь сказать, у тебя в этом возрасте было так же? – не унималась я.
– У меня было по-другому. На мне в четырнадцать был весь дом и сестра-младенец. – Она улыбнулась. – Родителям нужно было работать. Больше ответственности, но и свободы больше. Не лучше, не хуже. Просто по-другому.
Я потерлась щекой о ее бок. У Лизы непонятная способность успокаивать, ничего для этого не делая. Даже нашу Няшку на прививку носит только она. У любого другого Няшка начинает дергаться и орать кошачьим матом, а у Лизы лежит и мурлычет.
– Дашка, ну хоть покажи своего красавца. А то столько крика, а из-за кого не понятно.
Я поморщилась. Она сделала вид, что не заметила. Лиза – единственная, кому позволено называть меня Дашкой. Вообще-то я – Дарина, а за Дашку могу и в глаз дать.
Хорошо, что телефон всегда в кармане. Пойти за ним через всю квартиру я бы сейчас не смогла. Так, фото было в группе.
– Вот. Смотри, какой классный.
– Недурен, – констатировала Лиза. – По глазам видно – кобель.
– Нормальные красивые глаза! И он в опасности, понимаешь. – Я снова всхлипнула.
– Ну так чего мы сидим? – подмигнула Лиза.
– А что мы можем сделать? Ты не слышала, что папа сказал? Меня не то, что сегодня, до понедельника никуда не выпустят.