Ее словами. Женская автобиография. 1845–1969 (СИ)

В начале книги Старки рисует портреты каждого представителя старшего поколения, а ближе к концу книги описывает своего брата и сестер. Отца она изображает с выгодной стороны: это великий ученый, блестящий оратор, справедливый и честный, любящий своих детей, хоть и отстраненный. В начале книги она описывает мать вполне доброжелательно, хотя и подчеркивает, что та постоянно переживала из‑за своей внешности. Однако позже (особенно когда Энид становится подростком) Старки пишет, что ее отношения с матерью были отмечены постоянными стычками. Она откровенно осуждает своих дядюшек и тетушек. По ее мнению, дяди и тетки по отцовской линии – люди, лишенные чувства юмора, воспринимающие себя всерьез и «боявшиеся отступить от условностей» 22. Сестры ее матери (в отличие от нее самой) были «шустрыми, любящими удовольствия и самих себя». Они курили по пятьдесят и более дорогих сигарет в день, когда кто-то из них гостил в доме, «повсюду были заметны подносы с напитками, и, более того, они играли в покер и на скачках» 23. Тетушка Элси «ленива и потакает своим желаниям» 24. Тетушка Ида цинична, остроумна и резка: «Для огня ее остроумия не было ничего святого. В юности ее грубые высказывания часто смущали меня, ведь дома я никогда не слышала ничего подобного» 25. Тетушка Хелен тем не менее была ее любимой теткой, их связывали особые отношения. Когда Энид была маленькой, эта красивая дама явилась ей как Королева фей однажды в лесу, чтобы остаться для нее Королевой фей навсегда. Однако Старки свободно комментирует сексуальность этой (к тому моменту уже покойной) тетки:
 
Тетушка Хелен имела репутацию той, что не откладывает секс на потом. Я не знаю, было ли это правдой, но я знаю, что этому верила моя мать. Конечно, где бы она ни появлялась, она всегда была окружена стайкой восхищенных молодых людей, и вплоть до самого дня ее смерти она была очень привлекательной 26.
 
Что касается ее младших сестер, которые были живы на момент публикации, то Мюриэль загадочна, Шу-Шу «ревностно относится к своим правам и интересам» 27, Нэнси «ленива» 28. Старки изображает тетушек откровенно, но их портреты не негативны, а выписаны вполне любовно. В основном она обращает внимание на то, что ни одна из ее сестер никогда ничего не добилась, несмотря на многочисленные таланты. Как у Старки хватило смелости опубликовать такой текст? Кажется, что после Лухан женская автобиография детства вышла на новый уровень. Все больше и больше писательниц, включая Старки, отказались от натянутых приличий и стали свободно высказывать свое мнение.
Помимо потрясающего «Происхождения» Мэйбл Додж Лухан и чуть менее провокационного текста Сигрид Унсет, до этого момента секс не обсуждался в женских автобиографиях детства. Мэри Баттс упомянула сексуальность, как проблематичный аспект между ней и ее матерью, но это было вырезано в первой редакции. Старки, хотя ее высказывания о сексе по сегодняшним меркам выглядят невинными, демонстрирует, что она – дитя фрейдистской революции, осведомленное в вопросах сексуальности, комментируя или анализируя сексуальность различных женщин. Она подозревает свою тетю Иду в том, что та разочаровалась в сексе. Отмечает, что французскую гувернантку привлекал ее собственный брат. Шу-Шу пользовалась популярностью у пожилых мужчин, а Нэнси сексуальна 29. Она подчеркивает, что сама долгое время была очень невинной и по-детски наивной – например, она верила в фей, пока семья не собралась переехать в Дублин, когда ей было около четырнадцати лет. Однако она способна небрежно сказать о себе, что эпизод из детства, когда мальчик оттолкнул ее от брата, зажег в ней «мазохистское влечение» к «презрительным, снисходительным молодым людям» 30.
  
О себе Старки пишет откровенно и, казалось бы, не сдерживается. Ее автобиография будто впитала французскую исповедальную традицию. Она с детства была увлечена французской литературой. Девочка училась французскому языку у гувернантки-француженки, читала французскую литературу, изучала современные иностранные языки в Оксфорде, а затем получила докторскую степень в Сорбонне. Среди писателей, которых она предпочитает, – бунтари и неоднозначные фигуры, как и она сама. Среди них можно отдельно выделить Андре Жида, чьей работой она безмерно восхищалась. В «Дитяти леди» она пишет, что знакомство с «Яствами земными» Жида в возрасте пятнадцати лет ознаменовало поворотный момент, придавший ей мужество в подростковом бунте.
Создается впечатление, что Старки изливает потаенные чувства. Она верила, что взрослые жестоки и что детство означает страдания. Эта идея появляется у нее, когда ее сурово наказали в очень раннем детстве (ей на шею намотали ее мокрые панталоны, и так она должна была ходить весь день), и последующий опыт подтверждал эту догадку. При описании того, как с ней обращались, слово «унижение» встречается с заметной регулярностью. Энид терпит унижения постоянно: брат бросает ее, когда играть приходит другой мальчик (тема, которую мы видели у Атенаис Мишле); мать одевает их не так, как одевают других детей; ее наказывает французская гувернантка; отец выпорол ее за то, что она разлила воду во время обеда; ее наказывают в колледже Александры в Дублине; у нее не оказывается одежды, чтобы одолжить друзьям в Оксфорде; ей постоянно приходится соглашаться на второе место во всем.
Как и многие девочки ее эпохи, изначально Старки обучалась дома, потому что «отец всегда… заявлял, что не одобряет школы для девочек» 31. Она описывает свою жизнь почти до десяти лет (период обучения у французской гувернантки), как крайне несчастную. По мнению гувернантки, она дьявольский ребенок, который настаивает на том, чтобы быть не как все, и всю дорогу противоречит. Гувернантка, вспоминает Старки, была исполнена решимости сломить ее. Эта фаза жизни запомнилась ей как бесконечные наказания. Она не может вспомнить своих проступков – только наказания. Некоторые наказания были вполне стандартными: например, ее заставляли по многу раз писать строки вроде «я не буду спорить» 32 или отправляли спать без ужина. Но мадемуазель была изобретательна: «Я испытываю острую тошноту даже после стольких лет, когда думаю о некоторых ее наказаниях, когда вспоминаю, что она заставляла меня целовать землю под ее ногами, чтобы смирить мою гордость» 33.
Старки рассказывает трогательную историю о том, как она верила, что на Пасху ей вручат подарок мечты, и в течение шести месяцев жила этой верой. Когда этого не случилось и она поняла, что гувернантка ее издевательски обманула, это заставило ее задуматься даже о самоубийстве. Она пишет об этом страшном периоде владычества гувернантки:
 
Я уже не помню, какой я была в том возрасте. Я могу вспомнить лишь отчаяние и горечь в сердце, которую испытывала. Я могу вспомнить ощущение полного одиночества, когда никто не защищает и не сочувствует тебе. Я могу вспомнить слезы, которые я пыталась по ночам заглушить подушкой, чтобы Мюриэль, чья кровать стояла поблизости, не услышала меня. Я могу вспомнить, как я хотела умереть. Я думаю, что отчаяние, которое я испытала за те годы, было больше, чем все то, что я испытала в своей дальнейшей жизни 34.
 
Ей и в голову не приходило, что на гувернантку можно пожаловаться отцу или матери. Завершая описание жизни, Старки говорит, что одной из немногих радостей для нее было чтение. Ее первым желанием, которое она помнит, было научиться читать. Ей нравились сказки, особенно сказки про фей и «1001 ночь». Как и Элеонора Фарджон, вскоре она уже жила в мире сказок больше, чем в реальном. Она оставалась ребенком, который любил читать, портя собственное зрение, читая при тусклом освещении или даже лунном свете ночью, когда ей запретили читать (очередное наказание). Старки показывает, что ее детство было несчастным, и ей трудно не сочувствовать. Как рассказчица, она создает впечатление пылкой честности, и это легко оправдывает ее неучтивые отзывы о родственниках. Старки доводит искренность до высот, которые будут достигнуты, но не превзойдены в последующие 25 лет.